Николай Иванович Колибуков

Аджимушкай

ТРУДЯЩИМСЯ ГОРОДА-ГЕРОЯ КЕРЧИ

И ВОИНАМ-УЧАСТНИКАМ

ГЕРОИЧЕСКИХ СРАЖЕНИЙ НА КЕРЧЕНСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ

Сердечно поздравляю вас с присвоением городу Керчи высокого и почетного звания "Город-герой", награждением орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда"!

Величайший героизм и самоотверженность, проявленные Вами в борьбе с фашистскими захватчиками, получили достойную оценку. В этой награде благодарность Родины, партии, правительства и всего советского народа героическим воинам, непосредственным участникам сражений на Крымском полуострове, мужественному подвигу советских, патриотов в Аджимушкайских каменоломнях, веем трудящимся города, проявившим огромную выдержку и стойкость, отдавшим все силы во имя нашей победы.

Желаю Вам, дорогие товарищи, доброго здоровья, личного счастья и успехов в труде на благо нашего социалистического Отечества!

Слава городу-герою Керчи!

Вечная слава героическим защитникам свободы и независимости нашей великой Родины!

Л. БРЕЖНЕВ

x x x

ПИСЬМО МАТЕРИ

В комнате сижу один. Мать ушла на колхозный огород. Скоро вернется. Придет, как всегда, сядет у стола и будет молча перебирать бахрому шали: в это время она думает об отце. Зашумлю - обижается: посмотрит на меня большими темными глазами и упрекнет:

- Быстро ты забываешь отца...

Мне становится обидно: я любил отца и никогда не забуду его. Он испытывал на себе какое-то изобретенное им лекарство, чуть изменил дозировку - и организм не выдержал... Его уважали в станице, но похороны прошли как-то незаметно. Людям было не до врача - в тот день радио сообщило о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Мама этого не понимает.

Перед нашим домом здание райвоенкомата. Здесь днем и ночью толчея формируются роты и отправляются на фронт. Мать опасается, что я тоже могу уйти с какой-нибудь частью и ей придется одной остаться со своим горем. Но, дорогая мама, я уже взрослый, перешел на второй курс литфака. О моя умная, трудолюбивая! Как ты этого не поймешь - я не могу остаться дома.

Убираю в комнате, развожу примус, готовлю обед. На это уходит час. Потом подхожу к окну и снова смотрю на людской муравейник. Весь мир представляется горящим факелом... И дым, дым, густой, черный, стелется по земле. Так в воображении рисуется война.

Выхожу на крыльцо. У порога стоит Шапкин. Он одет в красноармейскую форму,

- Захар, ты откуда?

- А-а, признал... Я, брат, теперь боец... С прошлым покончено, отпустили. Не успел порог переступить, как тут же и повестка; явиться на призывной пункт,

Он поднимается по ступенькам, что-то рассказывает о своем скитании, но я слушаю его плохо. Прошлым летом Шапкина судили за какие-то фальшивые документы, по которым он устроился заведующим гастрономическим магазином. Тогда Захар приходил в больницу, упрашивал отца выдать ему справку о том, что у него плохо со здоровьем. Родных у него не было, жил на частной квартире, снимая маленькую комнатушку. Не знаю почему, но Захар часто приводил меня к себе, угощал колбасой. И вдруг узнаю: Шапкин совершил преступление. Я не поверил этому и просил отца помочь Захару. Шапкину нужна была справка, что он нервнобольной. Конечно, отец на это не пошел. Захар был осужден на один год.

- Пришел поблагодарить твоего батюшку... Впрочем, старое вспоминать не время. Тебя-то еще не забирают?

- Сам думаю идти. Здесь формируется часть. Как - возьмут?

Захар окидывает меня взглядом с ног до головы:

- А чего тебе там делать? В первом же бою заскулишь... Я, брат, фронт знаю. На Хасане приходилось ходить врукопашную...

- Ну и что?

- Да ничего.. А ты что, серьезно решил? - вдруг спрашивает он, улыбаясь одними глазами.

- Серьезно.

- Правильно поступаешь. Если бы мне повестки не прислали, я все равно пошел бы. Вон школу видишь? Приходи, там наша рота, вместе будем служить. У нас хороший командир... лейтенант Сомов. Он меня отпустил на два часа. Так что, ты давай. Нынче каждый обязан быть там, лицом к лицу с врагом. - И, сбежав с крыльца, повторяет: - Приходи, приходи, Самбуров, Уж мы им там покажем, как на Россию поднимать руку.

Гляжу ему вслед и думаю: "Вот вам и Шапкин. Молодец!".

Поздно вечером приходит мать. Не раздеваясь, она тихонько садится рядом, прижимает меня к груди.

- О чем думаешь, Коленька?

- Ни о чем, мама.

- Не оставляй меня одну... Я знаю, ты уходить задумал.

- Мама...

- Не обманывай... Все уходят, и ты должен быть там.

У ворот нос к носу столкнулся с часовым,

- Товарищ, мне бы в часть попасть...

- А ты кто? - Голос знакомый: это же Захар!

С радостью отзываюсь:

- Захар, это я, Самбуров!

- Валяй отсюда, чего стоишь, здесь тебе не пункт скорой помощи. - Он освещает меня карманным фонариком. Не узнает, что ли?

- Слышишь, это я, Самбуров.

- Уходи, уходи, нечего тут стоять, - повторяет он.

- Товарищ Шапкин, вы с кем там разговариваете? - спрашивает кто-то издали.

- Да вот тут какой-то рвется в роту.

Слышатся шаги. Передо мной вырастает высокая фигура военного. Глухой щелчок - и пучок света выхватывает меня из темноты.

- Пойдемте.

Входим в помещение. На полу, плотно прижавшись друг к другу, лежат бойцы. Многие в штатском. Из-за стола навстречу нам поднимается огромного роста красноармеец.

- Командир роты не приходил? - спрашивает его высокий, с большими красными звездами на рукавах. "Политрук", - определяю я.

- Был, товарищ Правдив, ушел в штаб, вроде как завтра отправляемся.

- Значит, на фронт желаешь? - спрашивает меня Правдин, потом поворачивается к бойцу. - Как, Кувалдин, возьмем? Паренек вроде подходящий.

- Хрупок больно, - окает красноармеец.

- Оружие знаешь? - продолжает политрук. - Из винтовки стрелял?

Он достает из сумки гранату.

- Разбери. Смелее, капсюля нет... Та-ак, - тянет политрук. - Правильно действуешь. - Он дает мне винтовку и просит назвать основные части. Когда я успешно выдерживаю экзамен, Правдин решает: - Хорошо. Утром получите обмундирование, винтовку. - Он встает, набрасывает на плечи шинель, закуривает:

- Война, братец ты мой, война... Весь народ встает под ружье, произносит политрук и, погасив папиросу, скрывается за дверью.

Спрашиваю Кувалдина, твердо ли решил Правдин зачислить меня в роту. Может, он пошутил?

- Таким делом не шутят... Ложись и отдыхай, - советует Кувалдин и первым опускается на разостланный брезент. Через минуту он спрашивает: Говоришь, в Ростове учился, в пединституте?.. Случаем, Сергеенко Аню не встречал там?

Отвечаю не сразу. В памяти ожил один воскресный день. Редкий лесок. Неожиданно полил дождь. Прижавшись к ветвистому дубу, мы стоим с Аней Сергеенко: этого момента я давно ждал. "Знаешь что, - вдруг осмелел я. Сейчас поцелую". Аня, прикрыв ладонью губы, засмеялась: "Опоздал". И погрозила пальцем: "Я другому отдана и буду век ему верна". - "Кто же он?" Она тряхнула кудрями: "Красноармеец молодой, статный и лихой". Мокрая, с большими лучистыми глазами, она отпрянула в сторону и убежала. Потом почти каждую ночь я видел ее во сне, стоящую под ветвями дуба. Неужели о ней спрашивает Кувалдин?

- Знал. Когда началась война, она оставила институт и поступила на курсы радистов.

- Ты спи, спи, - вдруг заторопил Кувалдин,

- 2

Идем шестой час без отдыха. Ноги и кисти рук отяжелели, словно к ним прицепили свинцовые гири. В горле жжет: возьми глоток воды - и она закипит во рту.

Впереди, метрах в двадцати, - командир и политрук роты. Сомов среднего роста, с выгнутыми ногами, с широкой спиной и короткой шеей, на которой посажена голова с плоским крепким затылком. Политрук очень высокий. Говорят, он попал с Черноморского флота, где был секретарем комсомольской организации корабля. Сомов и Правдин идут не оглядываясь, будто и нет позади них колонны. Но стоит только замедлить движение, они сразу поворачиваются и раздается звенящий голос Сомова: