— К вам гостья! — бросает сестра. Еще рывок, и она уже в коридоре.

У Мэриан язык прилип к гортани, руки судорожно сжимают горшочек. Старушка, что отворила дверь, все с той же жуткой расколотой улыбкой, точно впечатавшейся в ее костлявое лицо, — приветственной улыбкой! — ждет… А может, и что-то говорит. Старуха на кровати не издала ни звука, даже не повернула головы.

Мэриан вдруг видит, как в воздух быстро вскидывается рука, точно птичья лапка, и сдергивает с ее головы белую шапочку. Одновременно вторая такая же лапка втягивает Мэриан в комнату. Дверь позади захлопывается.

— Какая славная девочка, — произносит старушка у нее под боком.

Мэриан застывает в узком пространстве между кроватью, умывальником и стулом; комнатушка, оказывается, битком набита мебелью. И все пахнет мокрым — даже голый пол. Девочка ухватывается за спинку плетеного стула — спинка мягкая, сырая. Сердце ее бьется все медленнее и медленнее, сейчас и вовсе остановится, руки леденеют, и она никак не может расслышать, говорят что-то старушки или нет. Не может их разглядеть. До чего же здесь темно! Штора на окне опущена, единственная дверь закрыта. Мэриан устремляет взгляд в потолок… Она в разбойничьей пещере, ее здесь убьют!

— Ты пришла немножко побыть с нами, девочка? — спрашивает первый разбойник.

Из рук Мэриан что-то выхватывают — горшочек с цинерарией.

— Цветы! — взвизгивает старушка. Она стоит в нерешительности, словно не знает, что с ними делать. — Какая прелесть!

Старуха в постели прокашливается.

— Никакая не прелесть, — говорит она, так и не повернув головы, но очень отчетливо.

Мэриан неожиданно натыкается на стул и садится.

— Прелесть какие цветочки, — настаивает первая старуха. — До чего хороши, не налюбуешься…

Мэриан хочется на минутку забрать горшочек обратно — она и забыла поглядеть на цветы. Что, и правда красивые?

— И пахнут отвратительно, — отрезает вторая старуха. У нее выпуклый лоб и красные глаза — как у овцы. Теперь она обращает их на Мэриан. Горло у нее, похоже, опять закладывает, и она блеет:

— Как… тебя… з-звать?

К своему удивлению, Мэриан не может вспомнить, как ее зовут.

— Я из «Костра», — наконец выдавливает она.

— Бактерии… Как бы не заразиться, — бормочет похожая на овцу старуха, непонятно к кому относясь.

— К нам прошлый месяц заходила одна, — говорит первая старушка.

«Овца или бактерия?» — туманно гадает Мэриан, крепко вцепившись в стул.

— Никто к нам не заходил! — кричит старуха с кровати.

— Нет, заходила! Читала нам из Библии, нам еще так понравилось! — визжит первая.

— Кому это понравилось? — спрашивает та, что лежит. Рот у нее, оказывается, маленький и скорбный, как у младенца.

— Нам обеим, — настаивает первая. — Тебе понравилось, и мне понравилось.

— Нам всем понравилось, — говорит Мэриан, не отдавая себе отчета, что заговорила.

Первая старушка как раз водрузила горшочек с цветком на верх платяного шкафа, теперь его снизу и не разглядишь. Мэриан только диву дается, как это она умудрилась его туда взгромоздить, ведь как высоко дотянулась!

— Не обращай внимания на Эдди, — говорит она девочке. — Ей сегодня неможется.

— Перестань чепуху молоть, — говорит та, что лежит. — Очень мне даже можется.

— Рассказывай сказки!

— Я к вам всего на минутку, — вдруг вставляет Мэриан, — больше я никак не могу. — Она разглядывает влажный пол и думает, что, если ее вдруг вырвет, они ее сразу отпустят.

Первая старушка с деловым видом усаживается в кресло-качалку — и кресло сюда втиснули! — и начинает раскачиваться. Она поглаживает пальцами замурзанную камею, приколотую у нее на груди.

— Как дела в школе? — спрашивает она.

— В школе? — повторяет Мэриан. Она напряженно ищет ответа и не находит.

— Ах, и все же цветы прекрасны, — шепчет старушка. Она, кажется, качается все быстрее и быстрее; разве можно так быстро качаться, поражается Мэриан.

— Ужасны, — отзывается та, что лежит.

— Если мы приносим цветы… — начинает Мэриан, но вовремя спохватывается. Чуть было не поведала им, что, если девочки из «Костра» приносят в женскую богадельню цветы, они получают лишнее очко, а если еще захватывают с собой Библию и читают старушкам, то два. Но старушка и так ее не слушает, она качается, не спуская глаз со своей соседки, а та с кровати следит за ней.

— Бедной Эдди неможется. Надо бы ей принять лекарство, вот что, говорит первая старушка, уставя корявый палец на ряд пузырьков на столике и взлетая так высоко, что ее черные домашние тапочки отрываются от пола, точно у ребенка.

— Мне ничуть не хуже, чем тебе! — говорит старуха в постели.

— Нет хуже, хуже!

— Просто у меня ума больше, и все дела. — Старуха в постели кивает головой.

— И вечно она мне перечит, стоит вам, девочкам, к нам зайти, — неожиданно доверительно сообщает Мэриан первая старушка. Ловким шлепком ноги она тормозит качалку и наклоняется к девочке. Рука тянется вперед, она как лепесток петунии — легкая, прилипчивая.

— Замолчи, замолчи! — кричит вторая старуха.

Мэриан судорожно откидывается на спинку стула.

— Когда я была в твоем возрасте, я тоже ходила в школу и все такое, — говорит первая старушка тем же доверительным пугающим голосом. — Только не здесь, в другом городе…

— Замолчишь ты наконец или нет? — кричит больная старуха. — Не ходила ты в школу! И ни в каком другом городе не жила. Нигде ты больше не была, только здесь и просидела всю жизнь. Никакого воспитания не получила! Ничего ты не знаешь. В голове пусто, и душа пустая, и твой черный драный кошелек — ни цента там нет, и сундук свой старый ты притащила сюда пустой — сама мне показывала. А все говоришь, говоришь, говоришь — я от тебя с ума схожу! Да кто ты такая есть? Никто ты, я тебя знать не хочу! Никто — запомни! И где это видано, чтоб такое допускать, над человеком издеваться — поселили сюда безродную старуху, а она все говорит, и качается, и врет, хоть уши затыкай. Они что, и вправду думают, я все стерплю, так и буду жить в одной комнате с этой пустомелей, дни и ночи напролет слушать ее бредни?

Мэриан видит: глаза у старухи разгорелись и обращены к ней. В них отчаяние, но в лице какое-то размышление, она что-то прикидывает. Вот губки ее распадаются, обнаружив полукруг вставных зубов на коричневатых деснах, и она шепчет:

— Придвинься поближе, девочка, я тебе кое-что расскажу.

Мэриан начинает бить дрожь, сердце на мгновенье останавливается.

— Ну хватит, Эдди, хватит. Это невежливо, — говорит первая старушка. — Знаешь, девочка, почему она сегодня такая?

И эта тоже глядит на Мэриан, одно веко у нее отвисло.

— Почему такая? — тупо повторяет девочка. — Что это с ней?

— День рождения у нее сегодня, вот она и бесится! — сообщает старушка и, снова закачавшись в кресле, радостно хмыкает, словно отгадала загадку, которую сама же и загадала.

— Врет, опять врет! — взвизгивает старуха на кровати. — Никакой у меня не день рождения, мне-то лучше знать, когда у меня день рождения. И замолчи ты, Христа ради, а то у меня голова треснет. — Взгляд ее снова устремлен на Мэриан, и она говорит тихим прерывающимся голосом: — Когда сил больше нет терпеть, звоню вот в этот звонок, и приходит сестра.

Она выпрастывает руку из-под одеяла — иссохшую тонкую ручку, усеянную огромными черными веснушками. Вытянутый палец покачивается, она никак не может нацелиться на звонок, спрятавшийся среди пузырьков и баночек.

— Сколько вам лет? — шепчет Мэриан. Теперь она видит старуху в постели совсем вблизи и очень отчетливо, сразу со всех сторон, как бывает во сне. И вдруг — на какую-то минуту — проникается к ней необыкновенным интересом; ничего интереснее для нее сейчас просто не существует. Такого с Мэриан еще не случалось.

— Не скажу!

Старое лицо на подушке, над которой склонилась Мэриан, медленно собирается в комочек и тут же распадается. Из открытого рта рвутся тихие всхлипы… Нет, и вправду это блеет овца… маленький ягненок. Лицо Мэриан склонилось совсем низко, пшеничные пряди чуть не касаются подушки.