— Если употребить слово «сориентировал», — засмеялась матушка, — то «сориентировал» меня Сам Христос. Геронда никогда никого не «ориентирует» на какой-либо жизненный путь, ни на монашеский, ни на семейный! Он слишком уважает данную каждому человеку Богом свободу воли и выбора пути спасения.

Геронда может предложить человеку помощь: если ты хочешь быть монахом, я помогу тебе им стать, а если ты хочешь иметь семью, я помогу тебе научиться строить семейные отношения в соответствии с Божьими заповедями, чтобы твоя семья стала «малой Церковью» Христа. Но он никогда не направляет человека, пользуясь авторитетом духовника, в монашество или в мир против его воли!

Дело в том, что когда я услышала от старца тот вопрос — сделаю ли я своё сердце храмом Христа, — он этим вопросом выразил моё главное и очень давнее желание — жить в максимально возможном единении с Богом!

Когда я стала духовной дочерью старца, я, по его благословению, имела возможность пожить в качестве паломницы в нескольких греческих женских монастырях. Наибольшее время я прожила в монастыре, основанном духовным отцом нашего геронды, в котором сам геронда служил тогда монастырским священником для сестёр.

В этих монастырях я открыла для себя новую форму жизни — православное монашество, в котором ты имеешь возможность каждый день, каждую минуту и каждый свой вздох посвящать Христу. И я поняла, что я не хочу терять время на всё остальное, я хочу успеть воплотить в жизнь своё желание жить в Боге, и что наилучший способ для меня реализовать это желание — стать монахиней. И я стала монахиней!

— А Ваша подруга, вместе с которой Вы познакомились с герондой на Наксосе, она вышла замуж? — продолжал пытать матушку я.

— Она тоже стала монахиней! — ответила герондисса. — Сейчас она благочинная одного православного монастыря во Франции.

— Матушка! — опять вмешался Флавиан, — недавно в России вышла книга о монашестве, заголовком которой является высказывание одного оптинского старца: «Монашество — это Блаженство». Блаженство в евангельском понимании, в духе Нагорной Проповеди — Заповедей Блаженств. На русский с церковнославянского языка эту фразу можно перевести как «Монашество — это Счастье»! Вы могли бы так сказать о себе?

— Конечно! — радостно улыбаясь, не раздумывая, сказала матушка по-русски с лёгким акцентом, затем вновь перешла на английский: — Конечно, счастье! Это самое большое счастье, которое может иметь человек на земле!

Глядя на сияющую радостью и любовью герондиссу, её словам легко было поверить. Я даже как-то… ну не то чтобы позавидовал… просто подумал — вот ведь, когда-нибудь дети вырастут, может, и мы с Иришкой…

— Матушка! — вдруг осенило меня вопросом, — а старец всегда был с Вами по-отечески ласков и приветлив, или когда-нибудь ругал?

— Мы пришли в монастырь, чтобы измениться! — ответила матушка. — Чтобы излечиться от духовных болезней, ибо монастырь — это «лечебница», а старец — это «врач». И ему как врачу порой приходится применять к «больному» болезненную «хирургию», которая может причинять страдание не очистившемуся от страстей человеку.

Но мы все здесь, когда нам приходится претерпевать от старца подобное «лечение», радуемся, потому что вслед за ним приходит в душу несказанная радость очищения и «исцеления» души от мучающего её недуга!

И такое «врачевание» — очень тяжёлая работа для старца, который делает её постоянно, почти круглосуточно, имея множество духовных чад на разных континентах. Монахов и мирян, которые беспокоят его постоянно, тогда, когда это необходимо им, по телефону, через CMC, по электронной или обычной почте!

Старец работает на износ, совсем не жалея своё здоровье, ему уже не раз становилось плохо от сверхсильной нагрузки, но он продолжает делать эту работу, полагаясь только на Бога, Его милость и помощь.

— Как-то это очень знакомо… — я бросил пронзительный взгляд на смутившегося от этого взгляда Флавиана. — А у старца есть кому вовремя подавать ему лекарства?

— Да, конечно! — кивнула герондисса, — при старце всегда есть кто-нибудь из братии мужского монастыря и из сестёр, которые помогают ему в быту, готовят пищу, разбирают почту, возят его на машине, ведь он часто посещает то один, то другой из монастырей, в которых собраны его духовные чада.

А туда, узнав заранее, где он будет, к старцу съезжаются и его духовные чада из мирян, чтобы поисповедоваться или решить со старцем какие-либо свои проблемы.

— Вот видишь, отче! — я повернулся к Флавиану. — Не ты один такой!

— Не сравнивай! — помотал головой Флавиан. — Я и сотой части этой нагрузки не несу! Господь знает, кто может понести какой груз, потому и не возлагает на меня «бремена неудобоносимые», не верьте Алексею, матушка!

— Я почему-то верю! — улыбнулась герондисса, умными внимательными глазами глядя на моего батюшку.

— Матушка, матушка! — забежала в архондарик запыхавшаяся русская девушка в косынке, певшая с сестрами на клиросе во время литургии. — Серая коза разродиться не может, что нам делать?

— Простите! — встала матушка. — Я должна вас оставить! Вы отдыхайте до приезда геронды, адельфи Германика вас устроит.

И вслед за девушкой в косынке быстро вышла из архондарика.

***

— Хм, однако! — думая о чём-то своём, вслух произнёс Флавиан.

— Ты это о чём? — поинтересовался я, засовывая в рот последнюю печеньку из оставленной на столе вазочки.

— Да так… — поднял голову Флавиан. — Я вот думаю, что мне никогда не стать таким духовником, как геронда, уже даже потому, что я пришёл в церковь достаточно взрослым, пожившим в миру, и не сказать, чтобы совсем уж безоблачно. Да и наставников у меня в духовной и в монашеской жизни практически не было — что-то у одного ухватишь, что-то у другого — как, впрочем, и почти у всех попов «призыва перестройки»!

Интересно узнать, кто у геронды Георгия был учителем и наставником…

— Старец Анастасиос! — сказала неожиданно вошедшая в комнату с подносом для уборки посуды мать Германика. — А он был духовным сыном старца митрополита Диомидиса.

— Это не тот митрополит Диомидис, который был в немецком плену в годы Второй мировой войны и там окормлял пленных греков в концлагерях? — спросил её Флавиан.

— Да! Именно он! — подтвердила мать Германика. — Когда он был арестован немцами за укрытие английских раненых солдат и сидел в тюрьме в Фессалониках, митрополит Фессалоникийский чудом выхлопотал ему у немцев освобождение, но Диомидис, увидев в заключении, сколько страждущих там имеют нужду в духовном пастыре, отказался от свободы и добровольно поехал в концлагеря в Германии!

Там его неоднократно приговаривали к расстрелу, но каждый раз Матерь Божья чудесным образом спасала его от смерти.

А в 1945 году, после окончания войны, он остался в Германии в качестве представителя Греции и не уехал до тех пор, пока не помог всем оказавшимся там грекам вернуться на родину. Он был фактически последним греком, выехавшим из побеждённой Германии!

— Вот-вот! — подтвердил Флавиан. — Я читал об этом в каком-то журнале.

— А старец Анастасиос, духовный отец нашего геронды, был любимым чадом митрополита Диомидиса, — продолжила мать Германика. — Он поставил Анастасиоса настоятелем главного из монастырей в Метеорах, которые были тогда в запустении, и одновременно миссионером в своей митрополии.

Геронда Анастасиос был очень сильным проповедником, его очень любила молодёжь, и целый выпуск учеников местной гимназии пришёл к нему в монастырь насельниками!

Наш геронда тоже познакомился с отцом Анастасиосом совсем юным и в шестнадцать лет пришёл к нему в монастырь, где стал его любимым учеником и первым постриженником в малую схиму в обители.

А когда из-за умножения туристов в Метеорах геронда Анастасиос с большинством братии перебрался на Афон, то и наш старец пришёл туда с ним и стал его «правой рукой» по многим вопросам жизни обители.