В июле 1655 года война между Речью Посполитой и Московским государством, о невиданном размахе которой говорилось, миновав границы Ливонии, подкатилась под стены Вильно. 28 августа город был взят штурмом русскими войсками, которыми командовал князь Я. К. Черкасский и наказной гетман казачий И. Золотаренко. Как писалось в тогдашних дипломатических бумагах, «Великое княжество Литовское под царскою рукою утвердилось», а относительно положения виленского люда сообщалось, что «государь хочет… держать [его] в своей большой милости и вольностей… нарушить ничем не велит».

Заверения заверениями, но удержать стрельцов и казацкую вольницу от грабежей и насилия удавалось далеко не всегда. Когда в Вильно прибыл Алексей Михайлович с князем Шаховским, назначенным городским воеводой, то, судя по воспоминаниям современников, «Вильна так сильно была разорена войной, что столица Литвы была сравнена почти с землею и не без труда в самой Вильне можно было найти Вильну». Без сомнения, то было явное преувеличение.

Иезуитская академия замерла в томительном ожидании. Занятия на некоторое время прекратились, и у Самуила Ситняновича появился прекрасный повод для того, чтобы прервать учебу. Предположительно, он размышлял так. Ему уже двадцать шесть лет от роду. И не столь большая беда, коли он останется без диплома, задачи, которые он ставил перед собой, поступая в Академию, были решены. К тому же его не оставляли предчувствия о грядущем повороте в судьбе, ведь его родной город Полоцк по воле военного лихолетья оказался в самом эпицентре событий. И, как мы убедились, Самуил Ситнянович оказался провидцем. Распрощавшись с Вильно, он отправился в Полоцк в твердой решимости сбросить с себя чуждые вериги, покаяться, принять святое причастие и совершить монашеский постриг. Мысли о житии мирском, повседневных заботах, о хлебе насущном, женитьбе были отброшены навсегда.

В дни Великого поста 1656 года на 27 году от рождения Самуил был пострижен в монахи в Полоцком Богоявленском монастыре[37] и «егда отрекохся мира, и в ризы черны облекохся» с именем Симеон. Однако само по себе монашество, затворничество, молитвы, укрощение плоти, воздержание в пище, совместные труды с братией – являлись лишь фундаментом, на котором строилось неуемное желание стать «трудником слова Божьего». В идеале монашество видится Симеону Полоцкому таким:

В братской монастырской школе во все времена ощущалась острая нехватка в учителях. Об этом прочитаем в послании патриарха Никона, который повелевал: «Отроков, в Полоцком епископстве пребывающих, учить и направлять, избирая на сие учителей благих, достойных и богобоязненных». Не подлежит сомнению, что монах Симеон отвечал этим требованиям.

…Любой здравомыслящий человек, памятуя о том, что не только на хлебе едином зиждется бытие земное, непременно придет к сознанию необходимости союза с людьми, близкими по помыслам и духу.

Первые православные братства появились в землях Украины и Беларуси во второй половине XVI века в противовес насильно насаждавшимся католичеству и униатству[38]. Трудно, да и невозможно определить структуру братств, однако в их архаике, в ритуалах, в самих названиях[39] был сокрыт незримый протест, который в конечном итоге привел к идее духовного единения православных христиан, необходимости просвещения и образования народов славянских.

Так на слуху мирян появилось словосочетание «братская школа». Устроители братских школ, не мудрствуя лукаво, пошли проторенным путем, благо у тех же иезуитов было чему поучиться. Trivium и quadrium – основы обучения. Тривиум – это грамматика, риторика, диалектика. Квадриум – арифметика, геометрия, музыка (пение), астрономия.

Если внимательно присмотреться к программе преподавания в братских школах, то напрашивается ее сравнение с «семью свободными художествами», которые должны были вывести отроков на путь дальнейшего совершенствования. Прочтем об этом у Симеона Полоцкого[40]:

Такая традиция уходила своими корнями в VI век. Основоположник ее, средневековый эрудит Флавий Кассиодор определил ее как подготовительную к изучению высших предметов – философии и богословия. Это, как говорится, желаемое. В действительности же Полоцкая братская школа, «от латинян сильно притесненная», в начале учительствования монаха Симеона переживала далеко не лучшее время, и все усилия дидаскала сводились к тому, чтобы дать отрокам хотя бы элементарные знания.

В рукописях Симеона Полоцкого сохранился вопросник, составленный им для «малых учней». «Что есть псалтырь?» – вопрошал наставник. Ответ: «Разум». «Что – гусли?» – «Мысли», «Что – струны?» – «Персты», «Что – орган?» – «Гортань», «Что – трубный глас?» – «Пение к Богу» и т. д.

Вот стержень Симеоновой педагогики! Развить у отроков воображение, просветлить их души необходимостью познания слова Божьего, отбросить леность праздную и избавиться от неуверенности в собственных силах. Способ воспитания таких качеств – публичные выступления, орации и декламации виршей, автором которых, как правило, выступал сам Симеон. Отроки старались на славу и вскоре ни одно из церковных или общественных торжеств не обходилось без декламаций, которые глаголили братчики.

Мы обращаемся к теме, которая воочию убеждает, что в своем поэтическом творчестве Симеон Полоцкий не замыкался только на белорусском языке. Скорее всего, его литературная речь – это целый ряд заимствований, слов, форм, оборотов из церковнославянского, польского и латинского языков.