- Рита, я ни с кем не обсуждаю своих женщин. И тебя это должно только радовать,- Усольцев начал сердится.

Вечер и так не задался, а тут ещё Маргарита с совершенно смешными претензиями.

- Саша, ты не зайдёшь?- вопрос-приглашение прозвучал вполне однозначно.

Машина остановилась у её дома. Усольцев очнулся от задумчивости, открыл свою дверь, обошёл автомобиль и, выпуская девушку с заднего сидения, попросил водителя его дождаться. Он, как будто не услышал её вопроса, а проводив только до дверей подъезда, попрощался холодным поцелуем и дежурным "пока".

***

Встретив Лару сегодня на приёме, Алекс с огромным трудом сдержал порыв: утянуть её в холл, затолкать в машину и увезти к себе. Потому что, край, потому что чувства били по обнажённым нервам. Видеть её, такую всю знакомую, свою, в объятиях крутого Кравцова было невыносимо.

На Риту тоже смотрели оценивающе и восхищённо, но Алексу было всё равно. Они познакомились около месяца назад на закрытой вечеринке для узкого круга людей, и Усольцев понадеялся, что Маргарита, красивая и изысканная, поможет ему отвлечься от воспоминаний о Ларе, да и физиологическую составляющую жизни не стоило игнорировать. Усольцев всеми силами пытался справиться с собой, освободиться от тоски, которая столько месяцев глодала сердце. И что? Стоило ему снова увидеть свою женщину, как Рита потеряла для него всякую притягательность. Он смотрел только в ту сторону, где была та, другая, которая и была по-настоящему его, и потом, когда Алекс буквально вытащил Лару из рук Павла на танец, то не мог оторваться. Шальные мысли метались в голове. Он должен вернуть её, должен, иначе сойдёт с ума. Ничего не проходит, а все попытки забыть - бесполезны.

13.

Лара.

Дождь, барабанивший всю ночь в окно, только что успокоился, и редкие крупные капли холодными слезами ещё скатывались по прозрачным щекам окон, но в комнате было тепло, сухо и уютно. Конец сентября - в дома дали тепло. Я спряталась под одеяло, собираясь ещё немного поспать. В языковой центр мне только к трём часам дня. Вчерашний вечер всплывал странными воспоминаниями. Тревожил Пашка. Его всё понимающие глаза и защищающие руки. Никогда ещё я не чувствовала себя с ним так хорошо. А вот Усольцев был, как обычно: раскован, сексуален и возмутительно высокомерен. Собственная реакция на него была непростительной, но не удивила меня, а тело отозвалось на первое же его прикосновение, и я не знала, что с этим делать. Ну вот - зря я вспомнила. Сна, как не бывало. Я сбросила одеяло и сладко потянулась всем телом. Прислушалась. На кухне кто-то был. Не обременяя себя натягиванием халата, а я была в пижамной паре (мягкие брюки и футболка), прошлёпала босыми ногами по тёплой плитке коридора на аппетитные запахи. Мама пекла оладьи, стоя у плиты, отец уткнулся в телевизор, слушая новости, но когда я зашла, окинул на меня проницательным взглядом.

- Умойся хоть,- сказал он и улыбнулся.

- Потом. Сначала кофе,- и я плюхнулась напротив него на стул, подобрав, по привычке, правую ногу под себя.

Мама засмеялась и ласково поцеловала меня в щёку:

- Доброе утро. Выспалась, наконец?

- Угу,- я протянула руку за чашкой с дымящимся напитком, который она налила мне из турки.

- Как вечер? С Павлом была?- отец окончательно отвлёкся от новостей и сейчас с любовью смотрел на меня.

- Угу,- я ещё не окончательно проснувшись, и мой язык, из солидарности, тоже ворочался плохо.

- Парня то не жалко?- вопрос отца прозвучал небрежно, но я вытаращила глаза. О чём это он?

- Вадииим,- протянула мама с обвиняющими интонациями в голосе.

- Пап, кого?

- Павла.

- А чего его жалеть? Выспится. Сам меня вытащил вчера на этот дурацкий вечер.

- Ты дурочка?

Я поставила чашку на стол и испуганно посмотрела на задающего странные вопросы отца, перевела вопрошающий взгляд на маму: может она в курсе.

- Мам, он о чём?

Она выложила последние румяные кругляши на белое-голубое блюдо, выключила плиту и присела третьей за стол.

- Ларочка, доча, ты не ослепла?- поддержала она отца.- Павел с тебя влюблённых глаз не сводит.

Я физически ощутила какое- то шевеление в мозгу. Оладушка, притянувшая мой взгляд своей ровностью, пышностью и румяностью, так и осталась лежать в ожидании, когда до неё доберутся мои пальчики.

- Нет!- выпалила я.- Не хочу ничего слышать,- я зажала руками уши. Это было невозможно жестоко по отношению ко мне и Пашке. Я не хотела этого знать. Не хотела- и всё тут!

- Он любит тебя,- сказала мама грустным голосом.

Вчерашние не до конца выплаканные пьяные слёзы хлынули потоком, а может, это был ПМС, но я убежала в свою комнату и бросилась на неприбранную постель.

Несуразность, несправедливость, нескладность собственной жизни навалилась на меня жгучим осознанием неправильности происходящего, и я рыдала так, как когда-то в раннем детстве, ощущая себя всеми покинутой. Это были слёзы испуганного существа, не желающего ничего решать. Хотя бы раз. Хотя бы раз пусть за меня всё решат другие. Пусть придёт мама, пожалеет и обнимет.

Пашка. Я так любила его. Это был самый лучший, самый верный и самый надёжный мой друг, кроме Соньки, разумеется. Зачем они завели этот разговор? Пока догадки болтаются где-то на границе сознания, они остаются догадками. А теперь? И ещё Усольцев. Этот тоже терзает меня. Вот какая может быть между нами дружба? Пашка - друг. А Алекс - предатель. И Лешка. Она моя сестра и всерьёз увлечена Кравцовым. Как всё запуталось! А тут ещё без конца звонит Жак, зазывает в гости.

Мама тихо зашла в комнату, присела на край постели и погладила меня по вздрагивающей спине. Я всхлипнула, подняла голову и взглянула в мамины сочувствующие глаза.

- Что мне делать?

- Жить.

- Я Усольцева люблю. А Пашка любит меня. А Лешка любит Пашку. А Усольцев вообще никого не любит, кроме себя самого и своих друзей. Может, мне во Францию уехать и выйти замуж за Жака?

- Ты с ума сошла? Не порти себе жизнь,- мама от растерянности даже голос потеряла и последние слова произнесла уже сипло.

- А сейчас она не испорчена?

Я поднялась с постели, в последний раз обиженно по-детски шмыгнув носом, взяла банный халат и побрела под душ.

Усольцев позвонил около 11 утра.

- Я буду ждать тебя около твоего дома через час. Выходи.

Я мрачно уставилась на мобильник. Пробовали когда-нибудь забраться на песчаный бархан? Вы лезете наверх, ноги проваливаются, а пальцы цепляются за нечто текучее. Представили? Вот это я. Я карабкаюсь из последних сил наверх, желая обрести устойчивость, независимость и склеить свою жизнь после разлуки с Усольцевым - всё впустую.

Я влезла в джинсы, натянула крупной вязки белый джемпер с косами, волосы заколола в небрежный пучок, ноги сунула в любимые белые кеды и посмотрела на себя в зеркало. Картину спасал мой приобретённый за долгое лето загар и природная чернота бровей и ресниц. Я не стала дожидаться убогого тесного лифта и спустилась по унылой лестнице вниз. Безучастно застыла на высоком крыльце, дождалась, когда он выйдет из своей роскошной полуспортивной машины и подойдёт ко мне сам. Удивлён? Прекрасно. Это не свидание, и всем своим видом я ему это показала.

Усольцев выглядел как всегда безупречно: дорогие чёрные джинсы, под ветровкой тонкий тёмно-синий джемпер, отличные коричневые башмаки, знакомый и очень приятный запах ухоженного мужчины. Собранный, элегантный и невозможно любимый до сих пор. Только выглядел он чуть похудевшим. Или мне это только показалось. Понимающая усмешка тронула знакомые губы, как будто он прочитал мои мысли.

- Прекрасно выглядишь, только немного похудела. Я вчера заметил. Ты здорова?

Угу. Забота кота перед тем, как схрумкать мышку. Ну что ж, пусть попробует.

- Усольцев, зачем звонил?

- Просто поговорить,- его рука дерзко прошлась по моей скуле, а серые наглые глазищи безжалостно и без зазрения совести полезли в душу.