Ящичек с Главным Ресурсом пропал в увесистом чемодане моего гостя. Галяндаев поклонился мне – жёлтые, одуванчикового цвета волосы взлетели над его головой. Я пожал Георгию Петровичу руку – холодное, бесплотное рукопожатие. Юрист ещё раз склонил голову и молча вышел, бесшумно затворив дверь.

РУБЛЁВ Андрей Тимофеевич

1997 г. р.

ВНЕШНОСТЬ, БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

Высокого роста. Блондин. Пышноволосый. Тонкое лицо, высокий лоб, большие чёрные глаза, длинный изогнутый нос. Руки – длинные, с острыми, нервными пальцами. Походка – неверная, «вихляющая». Резкие жесты, резкий взгляд, резкие манеры. Голос – громкий, чуть хрипловатый, некогда надорванный.

Дата рождения – 1997 г., 18 июля.

Образование – высшее. Окончил аксиологический факультет Острожского государственного университета с отличием.

Профессия – архивариус. Степень материальной обеспеченности – средняя.

Испорченность – средняя, удовлетворительная.

Не женат. Детей не имеет.

ВКЛЕЙКА

Черновик автопсихографии Рублёва А.Т, поданной дежурному психоцензору при поступлении на работу в Главархив.

«…Я – человек родовитый, но небогатый и не особо влиятельный. Мои предки, крестьяне Тобольской губернии, водили дружбу с семейством Григория Новых (впоследствии императора Григория I). После его коронации они получили дворянство, а впоследствии породнились с монаршей семьёй. Это не помешало им попасть в опалу при Григории V. Грозный император лишил моего деда всех чинов и званий и отправил в ссылку. Мои родители, ныне пребывающие в Нелюдях, в доме дожития, после разоблачения культа личности добились реабилитации деда, но вернуть себе имение и влияние в обществе им не удалось – они всю жизнь работали обычными учителями.

Впрочем, эти исторические события никогда особо не волновали меня. Самый неприятный факт моей жизни – это имя, полученное мной при рождении. Зовут меня Андрей Рублёв. Андрей Тимофеевич Рублёв. В одном имени скрываются два человека: монах-иконописец Средних веков и юноша начала ХХI века – длинный, костлявый парень, максималист, фантазёр и игрок. Носить под своим именем, как под плащом, наряду со своей скромной персоной иконописца, умершего шестьсот лет назад, всегда неудобно. Для себя в жизни места почти не находится. Остаётся тесниться и благодарить отца, в своё время потрясенного запрещённым фильмом о Рублёве и подарившего сыну такое имя.

Жизнь моя всегда соответствовала имени: она была чужой. Рос я в духоте и скуке. Родители любили позднего ребёнка и держали меня на кипячёной воде и кипячёном воздухе, среди книг, вдали от игр и развлечений. Им, учителям, хотелось вырастить сына великим мыслителем, творцом. Поэтому они меня и уберегали от жизни.

Само собой, я тянулся к грязи с малых лет. Где грязь, там и жизнь! Я рос смирным бунтарём, превращая послушание в форму бунта… впрочем, между ними часто нет разницы.

Прошли годы. Родители давно переведены в лагерь дожития в Нелюдях, мою свободу ничто не ограничивает – снаружи. Но моя жизнь остаётся по-прежнему тихой и пресной. Быть тихоней в век громких голосов и нравственной какофонии – это лучший мятеж.

Работа в архиве кажется мне наиболее подходящей моему характеру. Слежка за прошлым – занятие очень интересное, это своего рода охота за памятью. Выискивать в архивах документы, имеющие отношение к реальности, и исправлять в них неподходящие цензуре факты – занятие очень рискованное. Истина, которую мы конструируем вокруг себя, может в любой момент обрушиться и раздавить нас. Это придаёт особый аромат и шарм работе сотрудника Главархива. Романтично каждый день рисковать своей жизнью ради целостности обмана, который мы зовём цивилизацией!

Я по натуре – игрок, и игрок в высшей степени азартный. Но я не позволяю себе прикасаться к игре без математической гарантии… нет, не выигрыша – наличия смысла в игре. В игре ловца времени есть смысл, это – игра творческая. С детства я повторял, как молитву, одну и ту же фразу: «Завоевать истину нельзя, а я её выиграть хочу». Но другой девиз, тоже игровой, со временем пришёл ему на смену: «Я как карта из колоды – значение своё знаю, а кто мной козыряет, не вижу». Возможно, близкое соприкосновение с материей времени позволит мне понять его механизмы и структуру и понять, кто и во что играет мной».

– Как вы думаете… ммм… Александр Люцианович, не слишком ли мы рискнули, доверив престол фактически случайному человеку? Может быть, не стоило доверяться машине в таком важном вопросе?

– Не беспокойтесь, Сарториус. Риск, конечно, здесь есть, но не особо крупный. Передача власти от отца к сыну – это ведь тоже передача случайному человеку. Любого можно подготовить к власти. И мы этого юношу подготовим.

– Не всякого можно подготовить. Наш кандидат – это чистый лист. Не своим умом умён, не своей дурью глуп. Что с него взять? На что он способен?

– На всё… или ни на что. А это, в сущности, одно и то же. Это как раз нам и нужно. Понимаете, мы ставим эксперимент – над Человеком вообще… сможет ли обычный, стерильно чистый юноша принять власть? Не испортит ли она его? И не испортит ли он её? Мы устроим ему такие испытания, что он точно подготовится к роли Цезаря…

– А если во время, когда мы будем его готовить, начнется война? Или революция? Или возникнут еще какие-либо проблемы?

– Тут бояться нечего. Императоры давно ничего в государстве не решают… Всё решаем мы, Ареопаг. В себе мы уверены, с любыми проблемами справимся – на то у нас и Живое золото. Монархом может быть кто угодно, хоть младенец, – а правим мы уже сто лет, и весьма успешно… И еще тысячу лет сможем процарствовать. А этот эксперимент нас, по крайней мере, развлечёт.

– Вас развлечёт, а империю потрясёт… Не верю я в ваши замыслы, Александр Люцианович. Не может быть, чтобы ради забавы вы меняли династию… У вас ведь есть свои планы, тайные, не так ли? Скажите – так?

– Ну, может быть, Сарториус… Всё может быть.

– Вот! Вот вы и сознались. Но каковы они, эти задачи? Я что-то уразуметь не могу…

– Да как вы не понимаете, Сарториус? Всё яснее ясного. Нам нужен слабый, неготовый к правлению человек – чтобы он передал все полномочия в наши руки. Император коронуется, а там мы ему войну устроим, восстание, бунт или ещё как-нибудь напугаем, чтобы у него от мысли о власти руки дрожали, – и он быстро подпишет закон о верховном совете, который мы с нынешним величеством пять лет протолкнуть не могли… И все нити власти будут в наших руках. Всё просто, Сарториус, всё очень просто…

– Согласен, всё элементарно… Как я мог не понять этого. Только устрашение императора надо провести ещё до коронации. Чтобы он заранее сдался… Так надёжнее будет, пожалуй.

– Да, Сарториус, согласен. Придумаем ему испытания, от которых у любого ботаника душа в пятки уйдёт… Здесь вы верную мысль высказали. Вам и поручаю её воплотить в жизнь. За дело, Сарториус, за дело!

(Из записок Андрея Рублёва)

Закисла природа в Остроге с наступлением вечной планетарной осени, как закисает творог, забытый в плошке. Хмуро, слякотно, волгло за окном и на совести. От хмари заоконной невольно начинаешь тосковать.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.