Радуга засмеялась и погладила его по щеке.

— Какой ты смешной мокрый! Хорошо хоть комбинезоны не промокают.

«Ты тоже смешная», — хотел ответить он, но, посмотрев на девушку, промолчал. Кровавый сироп, не оставив следов, скатился с лица и серого комбинезона Радуги, собравшись в лужицы у ее коленей, и Радуга с мокрыми рыжими волосами и веселыми зелеными глазами была на удивление хороша, как и в тот день, накануне вахты, когда они бродили в березовой роще, и сухие желтые листья падали в траву…

— Где твой излучатель? — спросил он строго и встал на ноги, с трудом сохраняя равновесие на скользкой податливой спине рыбьей королевы. — И вообще, как ты все-таки здесь оказалась? Кто тебя отпустил?

Радуга смотрела на него, подняв загорелое посерьезневшее лицо.

— Лео, честное слово, это очень долго. Только поверь, ни Пол, ни Скобин здесь ни при чем. Просто мне немного повезло, вот и все, а времени было в обрез. Ну хочешь, рапорт напишу, когда вернемся, а?

— Рапорт ты обязательно напишешь, — жестко сказал он и подумал: «Если вернешься. Если вернемся».

— Хорошо, — покорно ответила Радуга, протянув руку, чтобы он помог ей подняться. — Только…

Ожила, задрожала, пошла волнами черная спина диковинного животного. Радуга провалилась в яму, и края ямы почти мгновенно сомкнулись над ней. Он успел вцепиться в ее ладонь, страшно торчащую из черноты, и, падая, дернул спусковой рычаг, целясь в сторону от того места, где исчезла Радуга. Ахнуло, забулькало, судорогой заплясала чернота, лопнула переспелым арбузом, и он полетел в нее, держа, изо всех сил сжимая теплую ладонь…

Упали они во что-то мягкое, в пух не пух, снег не снег, мельтешило что-то белесое, щекотало лицо, опадало медленно в полной тишине. Фонарь и здесь не понадобился — разливался в пространстве тусклый свет, тонул вдалеке в тусклых стенах.

Радуга растирала ладонь, он осматривался, беспокойно поводя излучателем.

— Пропадем мы здесь без подмоги. Мне кажется, мы у них как на ладони. Ты хоть сообщила?

— Скобин должен навести второй ударный.

И застучали вдруг в тишине невидимые молоточки, размеренно, негромко: «Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…»

— Что это?

— Т-с-с! — Радуга приложила палец к губам. — Не узнаешь?

Он пожал плечами.

«Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук… » — постукивали молоточки.

— Ты не был в Доме Хранителей?

— Н-нет. На Спарте? Ты хочешь сказать…

— Да! — Радуга вскочила, осторожно пошла на стук. Прошептала, обернувшись: — Я слышала там, в Доме, только тогда еще не знала. Никто тогда не знал, даже Скобин. Это стучит Елена!

— Навести, навести нечем, — с досадой проговорил он. — И Парисы местные с Гекторами, поди, не дремлют. — Он взял излучатель наизготовку. — Давай руку и ни шагу от меня. Пойдем вместе.

Лифт, как обычно, не работал. Василий Григорьевич поставил на пол сетку с картошкой, открыл почтовый ящик, вынул газеты. Сунул под мышку, поднял сетку и поплелся на свой седьмой этаж.

— Майонез купил? — Лидия Федотовна в спартаковских цветов фартуке высунулась из кухни.

— Нет майонеза, — ответил Василий Григорьевич, переобуваясь у порога в домашние тапочки. — А картошка есть, и батон, и половинка ржаного.

— Конечно, где тебе купить! — заворчала Лидия Федотовна, громыхая посудой. — Люди же где-то берут, так то люди. А тебя проси не проси бесполезно. Иди есть, все уже остыло.

Василий Григорьевич снял пиджак, тщательно, с мылом, вымыл руки, прихватил газеты и сетку и покорно направился на кухню.

— Газеты свои оставь, — приказала жена, кромсая половинку ржаного. — Господи, кто бы ножи заточил? Некому, а у меня рук не хватает, честное слово, и так кручусь, как белка в колесе!

Василий Григорьевич ткнул вилкой в тарелку с яичницей, украдкой покосился на газету. Жена пресекла эту попытку, швырнув газеты на холодильник.

— Значит так, Василий. В субботу двигай в хозяйственный, смеситель в ванной нужно менять. Терпенья моего больше нет, учти. И еще: у нас сегодня завлабша говорила — югославские сапоги дают в Доме обуви. Выкручивайся, отпрашивайся, придумывай что угодно, а стоять надо.

— А ты? — робко спросил Василий Григорьевич.

— Я не могу, — отрубила жена. — Ситуацию в коллективе знаешь, если ты меня хоть когда-то слушаешь, конечно. Подведут под сокращение — и сяду тебе на шею. А на твоей шее долго не насидишься. Так что вперед, и с песней.

— Хорошо, — вздохнул Василий Григорьевич, вычищая хлебом растекшийся по тарелке желток.

Потом он читал газеты, а жена смотрела телевизор. Потом она заставила его выслушать длинную историю о кознях, которые строит старший аналитик Веревочкина. Потом они вместе смотрели программу «Время».

— Да, у нас-то погода получше московской, — зевая, сказала Лидия Федотовна. — Все равно надо будет в выходные окна заклеить.

— Рано еще, — безнадежно возразил Василий Григорьевич. — Слышала же, тепло с Атлантики идет.

— А-а, им верить! — отмахнулась жена. — В общем, готовься, я и так, как белка в колесе, честное слово!

Василий Григорьевич устало потер виски, аккуратно сложил газеты и пошел курить на лестничную площадку.

Потом они еще немного посмотрели телевизор и Лидия Федотовна задремала в кресле, и Василий Григорьевич тоже задремал. Потом они пошли в спальню и Лидия Федотовна заснула, а Василий Григорьевич тихо лежал на боку и смотрел в безжизненное городское небо за окном.

— Стой, что-то неладно.

Медленно и неуклонно сгущалась темнота. Он включил фонарь, но ничего не увидел — чернота была непроницаемой. Радуга сжала его локоть.

— Лео, идем на звук.

«Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…» — продолжали постукивать молоточки.

— Не попасть бы в ловушку. Лучше постоим, подождем. Второй ударный это, конечно, серьезно, но ведь тогда война. Боюсь, биороботами не отделаться. Уже не отделались…

— По-другому пока не выходит. — Радуга вздохнула и прижалась к нему. — Обидно, мы так близко. Излучателя у меня нет, но есть парализатор.

— Ну, Радуга! Ты что, действительно хотела пробраться сюда в одиночку?

— Ты улетел с базы ральше и не в курсе. Олаф такое узнал, но он сам не мог, а у меня просто времени было в обрез. Второй ударный их отвлечет, а мы будем действовать. Ага?

— Попробуем. Двинулись потихонечку.

И в это время стук заглушили другие звуки. Звуки были похожи на тяжелые шаги, словно шел на них кто-то огромный, продираясь сквозь черноту, и воздух вздрагивал в такт этим шагам. Великан приближался, топал колонноподобными ногами, сопел, пытался разглядеть в черноте двух землян, слепо шарил руками…

Шаги прогрохотали совсем рядом, стали удаляться, затихли в черноте, и снова запульсировали удары молоточков, и он разжал пальцы, сжимавшие излучатель. Чернота, всхлипнув, распалась на куски, завилась бледнеющими спиралями — и растворилась. От зеркального пола отражался свет фонаря, в зеркальных стенах, тысячекратно повторяясь, застыли он и Радуга. В глубине коридора призывно стучали молоточки.

Они медленно двинулись на этот стук, остановились в зеркальном тупике и прислушались. «Тук-тук… Тук… Тук-тук… Тук…»

— Поможет ли излучатель? — с сомнением проговорил он.

Радуга вынула из-за пояса плоскую коробочку парализатора.

— Давай, Лео!

Он давил, давил, давил на спуск, и зеркало потускнело, вогнулось и расползлось в стороны темным отверстием.

— Только не спешить. Следуй за мной, — скомандовал он и, пригнувшись, шагнул в дыру с оплавленными, пышущими жаром краями.

Наклонный винтообразный коридор привел их к частоколу прозрачных колонн, а молоточки все громче и громче били из-под пола.

Радуга тихо охнула и прижала ладони к щекам. Он ошеломленно опустил излучатель. Из прозрачной глубины колонн смотрели на них безжизненными невидящими глазами Пламен, Дуг, Сергей Корсаков, Рен… и другие… А из-за колонн выползала серая пупырчатая масса, растекалась по полу, поднималась скользким валом, поглощая колонны с телами, надвигалась и шипела, шипела…