Когда-то, задолго до выхода на пенсию, мистер Питц утром отправляясь на работу, поверх униформы транспортного работника зимой одевал дорогое ратиновое пальто и шёлковый шарф, завязанный на европейский манер в виде "удавки". Осенью вместо пальто был дорогой, консервативный английский плащ, но и то и другое всегда дополняла серая шляпа и дорогие жёлтые кожаные перчатки "шевро". Летом в любую погоду он одевал пиджак, а на шею вместо положенного униформой галстука, он одевал галстук бабочку. Никто не должен был догадаться о том, чем зарабатывает на жизнь Иеремия Питц. Но однажды, открывая ключом свою дверь, он оборонил профессиональное удостоверение. Его подобрал швейцар. Достаточно было вернуть его хозяину, ведь там было его фото, правда в униформе, но швейцар намеренно прикрепил его к зеркалу внутри лифта, а так, как мистер Питц жил на первом этаже и лифтом не пользовался, он не мог этого знать. Но все жители дома во время пребывания в лифте, долгое время от скуки изучали фото своего соседа с первого этажа. Однажды очень пожилая, вся усыпанная бриллиантами, но выжившая из ума соседка, сказала с немецким акцентом: "Вам так идёт Ваша форма на Вашем "аусвайс". Вы так похожи в ней на покойного Иоахима Фон Риббентропа. Когда я училась в гимназии, его портрет висел у нас в коридоре".

Беда не приходит одна и скоро на мизерную квартплату мистера Иеремии Питца начали обращать внимание. Конечно, она оставалась смехотворной, но и квартира была ей под стать. После того, как дед спас внучку хозяина и его потомки стали привилегированными жильцами, они жили по старому контракту деда. Но за красивыми готическими резными дверьми квартиры- капризом архитектора - начинался ужас. Там сразу следовала крохотная спальня, только потом огромная, даже для этого богатого дома, кухня с газовой плитой и туалетом. Единственное маленькое размером с бойницу окошко в непомерно большой кухне выходило прямо на стенку соседнего дома. Других окон в квартире вообще не было. Но ведь всё это было в Манхэттэне, и почти бесплатно. За эту квартиру в шикарном вестибюле было заплачено тем, что у двух Питцев за сто лет было только по одной жене и по одному ребёнку, а Питц Третий и вообще никогда не женился. На протяжении многих лет всё это казалось довольно стабильным, но не так давно суперинтендант дома остановил его в вестибюле и вежливо сообщил мнение менеджера:- Хотя специфика квартиры мистера Питца особая, но эта квартира не может больше быть такой баснословно дешёвой.

Прежняя цена была основана на том, что людей, претендующих на жизнь в таком месте и в таком доме не сможет заинтересовать такая смешная квартира с одним маленьким окном в кухне. А просто студентов или рабочих по найму, всегда желающих жить в этом доме, в квартире даже без окон, но за ту же квартплату- хоть отбавляй.

Но видеть их нашими жильцами с их громкой музыкой, пивом и большими компаниями мы не заинтересованы. Мистер Иеремия Пицц с его деликатностью, аккуратностью, умением одеваться и вести себя с достоинством, прекрасно вписывается в образ обитателей нашего дома. Он даже в каком-то смысле является его символом. Даже фантомом... Но теперь грядут иные времена, мистер Питц, добавил суперинтендант.

Временный консенсус между мистером Питцем и менеджером будет следующим:-Мистер Питц должен разрешать швейцару держать в своей квартире оранжевые колпаки, какими пользуются во время ремонта дорог строительные рабочие. А также моющие средства для окон и витражей, лестницу- стремянку и запасные лампочки.

Это было унизительно. Мистер Питц понимал, что оранжевые колпаки нужны швейцару для того, чтобы быстро занимать свободные места для парковки машин на улице, а потом услужливо предлагать их жильцам дома.

Это был удар ниже пояса, ведь залог спокойной размеренной Манхэттэнской старости мистера Питца, его бюджет и благополучие зависело сегодня от тех трёх тысяч долларов в месяц, которые дарованы ему за целое поколение честной службы его деда, в виде его сегодняшнего жилья. Но с другой стороны эта проклятая, почти бесплатная квартира загубила жизни трёх итальянских поколений.

Музейная Миля, прекрасный вестибюль здания, особая вежливость соседей и престиж положения обитателя этого дома, въелись в сознание его деда, ещё до Великой Депрессии.

Мистеру Питцу, после Метрополитен Музея, с его мировыми шедеврами, после Центрального Парка, где летом можно сидя на скамейке выкурить сигару и одновременно разговаривать с молоденькими "девочками-джаггерами" или слушая весеннее пение птиц гулять по аллеям заложил руки за спину, всё это теперь надлежало потерять. Сравнивать свою жизнь с жизнью где-нибудь в Бронксе, под грохочущим сабвеем или с жизнью в квартале Диленси, с пожарными лестницами и коридорами пропахшими жареной рыбой, он даже боялся. Потому, что для него это означало уйти на тот свет задолго до назначенного времени. Отсутствие искусства и гармонии быстро сведёт итальянскую душу мистера Питца в могилу. Переезд в худший район на склоне лет может быть обусловлен и объяснён только наличием проживающих там родственников. Но у мистера Питца на всём свете была только одна родственница, очень старая сестра его матери. Если она не умерла давно, то жила где-то в Италии.

Теперь мистер Питц стал по-настоящему чувствовать себя одиноким.

Зато в его спальне появились три оранжевых дорожных колпака и лестница, о чём он не забывал даже во время сна.

Но жизнь продолжалась.

Когда мистер Питц подсчитывая потраченные сегодня деньги, возвращался домой, чтобы съесть обед из супа "Кэмпбелл", ломтика хлеба с прошютто и маслинами, в вестибюле он чуть не столкнулся с немолодой, но кажется, очень интересной и стройной дамой. Часть чёрной шляпки и её глаза были прикрыты траурной вуалью. Он отступил на шаг в сторону, вежливо поклонился, пропустил её, извинился и хотел продолжать свой путь.

Неужели это ты, Джерри? -Сказала она, хрипловатым голосом и неловким движением откинула вуаль.

-Да, это я. Иеремия Питц, мэм.

-А я тогда была Джуди Каррера. Из публичной школы. Мы тогда жили на Мэдисон. Мой отец был там суперинтендантом, помнишь? Мои предки из Мессины. Ты ещё демонстративно не хотел со мной здороваться... Теперь помнишь?

-Теперь припоминаю... Вы потом, кажется, встречалась с шофёром португальского консула? -Совершенно верно! Он потом стал помощником консула... А теперь я вдова...

Сожалею, сказал мистер Питц и опустил глаза. А Вы живёте здесь?

-Нет, я навещала здесь свою подругу. Я живу недалеко. А ты живёшь в этом шикарном доме?

-Да я живу здесь.

-Один?

-Один. Так сложилось.

- Так давай дружить.

Мистер Питц растерялся.

-Нет, нет, нет! Это не обязательно. Ты не понял, я и не подумала, что у тебя может быть любовница.

-Никого у меня нет, и я даже не готов сказать что-то определённое.

-Хорошо, завтра я свободна целый день, если ты не позвонишь до семи часов вечера, я буду считать, что зря тебя побеспокоила. Вот моя визитка. Кстати, чем ты обычно занимаешься во время, отпущенное нам лордом?

-Хожу по музеям, тщательно рассматриваю полотна великих художников, в этом кармане у меня очки, а в этом маленький галогеновый фонарик. Пытаюсь силой проникнуть в их эгрегор, ведь сами они меня туда не пригласят.

-Ты веришь в эзотеризм, Джерри?

-Иногда приходится, печально усмехнулся он.

Ты остроумен, я жду твоего звонка.

Джуди прекрасно помнила и знала каждый шаг этого "ботаника", хоть и прошло больше пятидесяти лет, потому, что в школе была безумно в него влюблена. Только он этого так и не узнал. В школе его звали "ни рыба, ни мясо", но завидовали его способностям. Кем были его родители, было неизвестно. Откуда в нём было столько не итальянской страсти к науке?

После похорон мужа, Джуди опять вернулась в Америку и приходила в этот дом не столько к своей подруге, а с тайной надеждой встретить Джерри. Сегодня она решилась заговорить с ним. Всю жизнь она боялась его отказа.