Литмир - Электронная Библиотека

Размышляя так, я почти и не обращал внимание на корабельную жизнь и на превратности морского пути, и пришел в себя уже только в синдском порту, куда пристал корабль по каким-то своим надобностям, а может, и без оных, имея намерением своим лишь избавиться от присутствия моего, что и было произведено к удовольствию капитана при первой открывшейся возможности. Очнувшись же на твердой почве, побуждаемый знакомыми с младенчества запахами и звуками и вынужденный отойти от морского побережья, я отыскал некое укромное место своего пристанища, в коем имелся источник воды и некоторые растения, вполне достаточные для напитания тела моего, и уж там, оторвавшись от отвлекавшего меня народу, смог углубиться в размышления - что же открылось мне, и открылось ли?

Прихотливый человеческий ум, каким бы языком не принудил его выражать мысль окружающий народ, обыкновенно в самом скором времени осознает, что помимо его собственной частной воли наглядно проявляет себя и нечто, неуправляемое и не поддающееся пониманию, некая сила, некая мысль, преобладающая над всем прочим волеизъявлением и приложением сил, даже и соединенных, но человеческих. Что есть сила и воля, происходящая, как говорят - свыше, а на деле - неизвестно откуда, знать не дано, достойно есть хотя бы приблизиться к пониманию того, что сила эта некая внешняя, и к человеку имеет отношение в той же самой степени, что и к любому иному явлению или предмету, и человек не есть избранник ее, но и самый презираемый из всех скотов в той же мере создание этой силы, и не в честь представлять так, будто бы во власти людской понять ее природу. Имен этой силе назначено человеком мириады, ее называют Провидением и Аллахом, Брахмой и Иеговой, Яхве и Уицилопочтли, Ма и Анубисом, Зевсом и Ярилой - но что тебе в имени, если оно ничего не говорит о сути? И я спросил себя: что же в итоге есть? - Боюсь, все странствия мои привели меня к одному - искать истину сподручно и верно не вне себя, а внутри, не отрицая, но и не превышая единства своего со всем универсумом, и не тщась объять необъятное и утверждать, что вот она, истина, открыта и ясна, и у тебя есть право толковать все, что с нею связано. Наверное, я не сумел открыть ничего нового, что не было бы найдено прежде меня, и лишь себе самому постановил известное загодя: человек, который не знает, кто он сам, не узнает и веру в бога.

Ах, поверь мне, я вынес и иное из странствия моего - столько слов, столько книг, столько имен - но не одного и того же ли? Не ведут ли все пути в единое место? Сказывали мне, что один студент из университета во время визита к Гадзану спросил:

- Читал ли ты Библию христиан?

- Нет, почитай мне ее, - ответил Гадзан.

Студент открыл Библию и начал читать из Евангелия от Матфея:

- "И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякое из них. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем".

Гадзан ответил:

- Тот, кто произнес эти слова - просветленный человек.

Студент продолжал чтение:

- "Просите, и дано вам будет; ищите и найдете, стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащемуся отворяют".

Гадзан заметил:

- Это прекрасно. Тот, кто так сказал - не далек от буддизма.

Что же есть за основа для смертоубийственной вражды между верующим во Христа и верующим в Аллаха? Почто за доблесть почитается поругание католиком адвентиста и ими обоими - поклоняющегося огню? За что бы олицетворяющим природу в образе Гора и Изиды ненавидеть приверженцев Яхве и Иеговы и порабощать их на многие годы, а уверовавшим в силу Зевса и Посейдона вырезать стар и млад играющих в священные игры с быками последователей Миноса или, уничтожая верующих в Митру, в то же самое время заимствовать у них обрядность и славословия всевышнему? Одно лишь внешнее безразличие, присущее буддизму, оказалось способным породить веротерпимость и установить ее, если и не символом веры, так хотя бы принципом бытия для истинно верующего. Ах, скажу тебе, и прими это за основу - вседержитель, как его ни назови, хочешь - по вероучению - Богом, хочешь - по науке - Законом бытия и всеобщей связи явлений - он всемогущ по природе своей, ибо ничего не исключает из себя, а все вмещает в себе. Сладкоречивый Афлаки из суфиев, восприяв сие, растолковал многими звучными словами на наречии фарси, изложенными в книге его "Манакиб ал-арифин", но сказанное им уместилось в единой фразе, благодаря которой он остался в человеческой памяти навсегда, покуда не изведен под корень род людской, и обратись весь без остатка в слух, вот она:

"И для рубина, и для простой гальки - для всего есть место на Его холме".

Мои сомнения погнали меня в дорогу, и я исходил многие страны и говорил с людьми там, и нашел у каждого из них свое учение и свою истину, и не нашел того, что объединяло бы их, разве только неприязнь к ближнему своему, который не согласен с тобой. И я сказал - имен бога столько, сколько уст, их произносящих, учений же о справедливости столько, сколько верящих в справедливость, отношение же к справедливости таково, какое ты допускаешь к самому себе. И если ты понял, что я хочу тебе сказать - бога единого нет, и учения универсального нет, и веры никакой нет, и справедливости беспристрастной нет, есть лишь ты один против мира всего и весь мир против тебя. Кто знает, что хорошо и что плохо есть? - Ты сам. Что в основе суждения этого? - Твое суждение. Кто же ты есть, бог? - Нет. Несовершенный человек, и не сильнее, чем слабейшее звено в цепи моего характера.

И ты можешь сказать мне - вот, он, ничтожный червь, желтый и земляной, искал бога в странствиях своих, а не в самом себе, и не найдя ничего, хулит теперь бога самого. Искать мудрость вне себя - вот верх глупости; понимание человека обусловлено его способностью понимать, как сказал благородный суфий Халкави, учивший истине, как он ее понимал, в школе Накшбандийа. Поверь, во многом я готов согласиться с тобою, но не обманывайся: бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет.

Знаешь, открылось мне, что сколько людей, столько же и универсумов, и каждый из них есть сам по себе, а два универсума или больше в одном месте и связанные одним словом, или одним делом, или одной мыслью, или одной судьбой - это все равно два или больше отдельных универсума, и каждый из них есть сам по себе, и ничего в том не изменить. В оные времена довелось мне получить письмо от Рильке, и там было сказано мне в ответ на мои испытания на предмет необходимого единства за-ради всеобщего благоденствия: Во всем, что нам дорого и насущно важно, мы несказанно одиноки. И я проникся тем, что всеобщему счастью не бывать вовсе.

Я давным-давно одинок, и пребывая в странствии, полагаю, что окончания его нет, потому что не может быть, ведь цель моего пути все так же далека от меня, как и в самом начале пути. Это грустное счастье одинокого скитальца, одиночество шелковой нити над бездной небытия. Пугает ли оно меня? - Ах, нет, неизбежность не есть образ страха, а лишь лик неизбежности. Я шел и искал, и вот теперь я знаю - я в начале пути, и вожделенное в моих поисках - увы! - не станет ближе с течением времени и с пройденными верстами.

79
{"b":"586800","o":1}