Поименованные причины и соображения не отвлекали меня от восприятия самого пути, как от надобности, в одно и то же время приносящей при ее осуществлении удовлетворение и изрядную толику радости, что наполняло душу мою особым состоянием покоя и предвкушения. И за городскою стеною, которая означала мне не безопасное пребывание, как многим прочим, а ограничение свободы моей в продвижении дальнейшем и вынужденную остановку, я узрел наконец открытое во все стороны пространство, испещренное линиями троп, и мог избрать любое из открывающихся мне направлений.

Вкруг самого городского поселения, обнесенного стеной, паче чаяния считавшейся неприступною, а на деле лишь некоторым ограничением от того, кто не особенно пытался проникнуть сквозь нее, выстроены были постройки, где ютились многие жители, занятые разнообразными ремеслами и мелочною торговлей, не имевшие возможностей, а многие - и намерения, пребывать постоянно под охраною стен, кои, помимо защиты, иною стороною являет ограничения свободы волеизъявления и передвижения, столь потребных неким неназываемым занятиям. Непосредственно перед воротами, закрытыми большую часть суток, имелась специально устроенная там площадь, что, помимо прочего всего, справляла обязанности также и торгового места, и ее наводняли убого устроенные лавки, видом лишь тряпочные пологи на кривых шестах, где торговали всяким товаром - поношенным платьем и обувью, на которой число латок превышало количество незанятого ими места в несколько раз, и подержанными вещами, необходимыми в пути и в обиходе, но недоступными в новом состоянии нуждающимся - всевозможными хурджинами и кувшинами, котлами и попонами для лошадей и ослов, и верблюжьей упряжью, и рассохшимися и расшатанными седлами, изъеденными пылью дорожной и побитыми молью и занавесями и палатками, и веревками, связанными воедино из кусков, и разрозненными стременами, и многими другими полезными и необходимыми вещами, в коих насущная нужда наша состоит, и все совмещалось, как различные части одного кушанья в казане, в нечто яркое, пестрое, благоухающее и единое целое, приглашая алчущих к этому пиршеству, к коему имел некоторую склонность и я сам. Там же, посреди множества людей купеческого звания, восседали особые торговцы, выставлявшие на продажу товар особого рода - так, один продавал собственное умение красивого письма и дар составления жалостливых посланий к владыкам сего места, другой же предлагал приобресть его умение складно излагать судебные тяжбы и обещал, что его умение способно засудить даже невинного агнца перед судебным кагалом, третий продавал навыки рифмоплета, имея в виду способность сочинить в самые кратчайшие сроки касыду по любому делу, от наивозвышенного душевного трепета до низменного желания похвалиться новым приобретением или победой над врагом по самому ничтожному поводу. Там продавалась музыка, которую можно было получить в бряцании цимбал и звоне струн ребаба, а можно - в гудении воловьих рогов и барабанном ритме. Желающего могли там снабдить как музыкою самою по себе, позволив выслушать ее или обучив игре на избранном инструменте, а могли придать в придачу к музыке еще и некоторое число музыкантов, по достатку покупателя и его готовности платить за их труд. Обученный чтению предлагал усладить слух и мысль покупающего декламацией из написанного в разных книгах, а также был готов за весьма скромное подношение прочесть письмо, полученное от родственника из дальних мест, который, в свою очередь, нанял писца для сего дела, ибо сам отродясь не сжимал в пальцах калам и не имел в доме самой захудалой тушечницы. Особо же полагались места торгующих запредельными искусствами, как то - предсказателей судеб по приметам, по птицам, по черепашьему панцирю и по бараньей лопатке, а также по выпадавшим сочетаниям особого рода карт и предметов, толкователей сновидений и грез, посещающих разгоряченные вином или банджем головы, а также продавцов могущественных талисманов и зелий, сила которых обозначалась главным образом интенсивностью криков продающих свой специальный товар. И каждый из перечисленных старался перекричать соседа своего, будто бы от этого его товар стал лучше и привлекательнее того же самого у соседа по торговой лавке.

Внедрившись в базарный гомон, я и сам подвергся искушению лихорадки покупок и продажи, но продавать мне было нечего, ибо не с чем расстаться, не обладая оным, а покупать не имел возможности, взыскуя славу бессребреника нестяжанием исповедуемым, и отсутствием потребного для сего некоего, пусть и малого, количества денег, а от того интерес к базарному действу имел познавательный и созерцательный, а отнюдь не практический или же преследующий выгоду. Так я и бродил меж торгующихся, не имея определенной надобности, вернее - вовсе без нее, и лицезрел человеческие типы, встречаемые мною на пути, на все обращая внимание, но не имея в виду воспользоваться плодами торжища.

По всей видимости, вид мой праздношатающегося и неприкаянного делом никаким привлек внимание некоего лица, восседавшего по некоторым надобностям на своем торговом месте, если только таковым могло считаться пыльное пространство, прикрытое драным лохмотьем, в непосредственной близости от городской стены, который и обратился во мне окликом и жестом меня к себе пригласил, на что я с легкостию согласился, ведь никакого намерения относительно его я не держал, а быть обманутому не убоялся вовсе, ведь обмануть способно одного лишь имущего, но никак не того, кто за душою многие годы не держал самого ничтожного фельса. И вот я пошел в нему, пытая выяснить его надобность, а заодно как-то скрасить застоявшееся молчание, что стало уже некоторым образом тяготить меня. Приблизившись, я смог определить, что этот человек, облаченный в подобие халата, есть не кто иной, как предсказатель, или гадатель, но весьма особенного свойства, который читает, или мнит о том, будущее по Книге перемен, весьма распространенному инструменту в стране Хань.

Книга сия, И Цзин называемая, а по-другому - Чжоу И, и ты, о внимающий мне, уже осознал, что И есть поименование вообще любой и каждой книги у ханей, происходит от древнего гадательного способа по черепахе, потому что на панцире этой твари создателем помещено ровно 12 рисунков разных животных, сочетания которых знающему возможно истолковать, применяясь к сочетанию пятен и трещин на нем. Черепаха же, по мнению многих, есть едва ли не основа основ всего сущего и мировой столп, в котором, как и в настоящей книге судеб, написано все, что было, что есть и что будет. В одной старинной сутре сказано: "Небо и земля плоские, вся вселенная умещается на черепахе. Голова ее обращена на юг, хвост - на север, лапы на восток и запад. Юг содержит огонь и соответствует годам Лошади и Змеи; запад - это железо или Петух и Обезьяна; север - вода или Свинья и Мышь; восток - дерево или Тигр и Заяц".

Ранее я был уже осведомлен о таком способе предсказания, как имел представление и о многом другом, в чем не имел насущной потребности или же необходимости, просто так вот случалось, что на пути моем попадалось то тут, то там нечто такое, чему еще не приходилось до того изумляться, отчего я впитывал, независимо от собственного желания, все новое, что мое внимание привлекало и показалось в той или иной мере любопытным или неожиданным, или же имело способность возбудить во мне некие иные чувства. Видывал я и раньше гадателей по И Цзин, кои во множестве встречаются у ханей, и тем себе хлеб насущный, коего они, впрочем, не знают, обходясь одним только пресным рисом, добывают, изыскивая предсказания судьбы в сочетании двух ба гуа, слагающихся в единое шестиричное целое люшисы гуа прихотью вселенского всеобщего универсального закона, управляющего объединением универсалий. Этот же гадатель ничем не отличался от многих иных ханей, что встречал я в странствии своем, потому что, сказать откровенно, все они мне на одно лицо - все желтые, черноволосые, носящие туго заплетенную косичку, в одинаковых одеждах навроде мешков с застежками, разве что некоторое число их, совсем незначительное, является обладателями жиденьких бороденок да длинных висячих усов, двумя шнурками спускающихся из под носа гораздо ниже туго застегнутых воротников, что должно означать их особенное положение среди себе подобных. Было у него такое же странное лицо, будто вырезанное из деревяшки не особенно острым ножом, от чего черты его казались как бы смазанными и нечеткими, и коса была в полном наличии, а что до одеяния его, так мне приходилось видеть и даже нашивать куда более ветхое. Как тебе наверное известно, особенность того народа такова, что на их лицах невозможно прочесть никакого чувствования, как бы хорошо или, напротив, как бы мучительно ему не приходилось, так вот и у этого также лицо было ничуть не выразительнее овечьей головы, тупо взирающей на все окрест. Однако же жест его пригласительный показался мне совсем недвусмысленным, а поскольку терять мне было вовсе нечего за неимением ничего, к тому же и во времени я стеснения не испытывал никакого, вот и решил я воспользоваться представившимся удобным случаем и некоторым образом развлечься в беседе или при обмене любезностями, и подошед к нему, стал испытывать, что же потребовалось во мне.