И был наш переход сопровождаем трудностями, впрочем, весьма обычными для любого подобного перехода в это время, однако же мои люди, хотя и имели возможность в той, прежней и счастливой изобилием и удобствами жизни не утруждаться, все же происходили из потомства истинных пустынных жителей и принимали как неизбежное все то, что делает жизнь путешественника нелегкой. Так мы шли, размеренно и не останавливаясь, почти весь день, выдерживая направление, которое я заметил по выходе из нашего лагеря, и останавливались на короткое время всего раз или два по нужде да чтобы дать отдохнуть животным и позволить им съесть несколько из скудного корма, заботливо припасенного для них женщинами, а потом, вскорости поднимались и продолжали заповеданный нам путь. К вечеру того же дня, когда даже солнце утомилось нагревать камни и песок и стало направляться на закат - жары, впрочем, от того не убавилось, мы приблизились к тем самым каменным холмам, что я заметил от самого нашего шатра и которые составляли цель нашего дневного перехода. И мы вошли между каменных гор вместе с людьми и с животными, и я увидал, как устали и те и другие, и распорядился сделать небольшой очаг и расположиться на длительный отдых для восстановления сил и принятия пищи, а также для навечерней молитвы и размышления, потребного для меня, в коем я собирался искать основу дальнейших действий для себя и для людей моих и понимания причин и следствий, и что должно делать вначале, а что потом, и от чего следует отказаться вообще, потому что это дело бессмысленно или невозможно, а что не требуется из-за обстоятельств, от нас зависимости не имеющих. Скажу же тебе, о благодарный слушатель мой, что отведение малого времени для раздумий есть признак великого ума и приуготовленности к сложностям жизни, и да будет и тебе дана сладость размышления до того, как сделано, а не после содеянного, когда жалеть чего бы то ни было уже бессмысленно. Очаг же был устроен по моему указанию не на открытом месте, где в темноте ночи он был бы виден издалека и глазу свирепого и кровожадного зверя, и глазу алчущего добычи лихого человека, а в расщелине скалы, разложен малым огнем, только для приготовления небольшого количества горячего чаю и подогрева черствых лепешек, которые иным способом в пищу не годились, и это скудное пропитание было нашим единственным средством поддержания жизни и возобновления сил. Животным в пути время от времени предоставлялась возможность попастись, насколько это не задерживало переход, также и ввечеру стреноженные ишаки, причем я сам наложил и проверил путы, были отпущены для пропитания в скальном ущелье, где местами произрастала чахлая растительность в виде жухлой травы и колючих кустов, называемых верблюжьими, однако и другая скотина, и козы, и овцы, и ишаки, потребляет их в пищу, главным образом в пору бескормицы. Собаки же, нас сопровождающие, будучи истинными детьми пустыни, и не намеревались ожидать подачек у очага, а вскорости после нашей остановки на отдых и ночлег пустились на ночной промысел, и вот уже то ближе, то дальше резкий пронзительный вскрик суслика или тушканчика свидетельствовал охотничью удачу того или другого пса, и вот уже они, отяжелевшие от свежей и жирной еды, приблизились к становищу и улеглись ввиду очага, как раз на зыбкой границе света от костра и ночной тьмы, грезя с открытыми глазами и готовые в одно мгновение броситься на защиту. Утомленные дети и женщины склонились друг к другу, как сбиваются в кучу овцы в отаре после тяжелого перегона с зимних на летние пастбища, и погрузились в сонную дремоту, которая, увы!, погружая в забытье, не дает отдыха измученным телам. Я же встал на первую стражу, назначив себе двойное время бдения, чтобы мои люди могли несколько восстановить утраченные силы. Прихлебывая из пиалы обжигающий настой, в пламени очага я видел знаки и символы будущего и отметины прошедшего и в мареве жара, покрывающем угли, усматривал вероятные признаки ожидающей нас судьбы, которая казалась мне трудной, но не безнадежной, и тогда в моем представлении тяготы казались преодолимыми, но я даже не мог предположить, какие испытания меня и мой народ ожидают в самом ближайшем будущем. И незаметно для себя, к исходу второй стражи, душа моя отделилась от тела и пустилась в самостоятельные странствия в мире подлунном и в мире духов, и в пути своем встречались ей создания удивительные и невероятные, говорящие на неизвестных наречиях, однако же они были мне понятны, и мысли их цвели, как Хорасанская долина в месяце Амшире, и были слова их изысканны, наподобие арабской вязи, украшающей чаши из фарфора толщиной в яичную скорлупу, коими золотом и синим благородным цветом написаны слова пророка и строки рубайев сладкоголосого любителя вина и сладострастных забав и плотских утех Хайяма, изрекшему - пью вино, потому что на дне чаши сокрыт смысл, не обретающийся в другом месте, и так, от создания к созданию и от существа к существу путешествие души моей, летающей без крыл и зрящей без глаз, длилось сколько-то времени, по истечении которого душа вздрогнула и с легким стенанием проникла в отяжелевшее мое тело, и я проснулся.

Слова ночные день уничтожает, воистину сказано, хотя и не то имел в виду сказавший их, а несоответствие ночных ласковых слов и обещаний, в пылу страсти произнесенных, мыслям и словам наступившего утра, которое несет заботы новые и не оставляет нежной лживости ночного разговора места для существования, а сменяет его грубой практической необходимостью. Ах, эти слова, они все исчезают, как дым или как цветение персиковых садов - раз, и уже нет ничего, и само воспоминание об этом кажется много более вещественным, нежели предмет, их порождению сопричастный. И это значит, что ночь отделена от дня иной реальностью, в коей, к примеру, слово "нож" обозначает оружие, для извлечения из тела сока жизни предназначенное, а не символ айра, как о том беспрестанно твердят нечестивые, злонамеренные в собственном заблуждении и не поднимающие глаз горе, чтобы не опровергнуть своей уверенности в том, что небо сковано из железа и украшено хрустальными звездами, золотым солнцем да луной из холодного серебра. И хотя утверждается знающими людьми, что слово высказанное суть деяние, а символ означенный, и опознанный, и верно названный в надобность и правильное время есть сугубая корреляция самого того предмета, коим символом он обозначается, на чем, собственно, вся основа практической магистики построена и в чем она питание находит, склонен я все-таки предполагать символистику наукой более умозрительной, подобно философии или риторике, нежели практическим подспорьем для дела. Хотя и полезно призвать всевышние силы для совершения какого-то большого труда, требующего напряжения сил, или обратиться к джинам и джиниям, по поверью способным успеху того или иного усилия, или даже совершать некие действия не иначе, как в подобающее время года, в определенные для этого часы дня и в подобающем месте, не стоит же, по моему глубочайшему убеждению, уповать исключительно на внешние силы, вместо того, чтобы самому деятелю целеустремиться к желанному предмету или же событию и манкировать своими обязательными трудами в надежде иного вспомоществования. Мысль изреченная уже есть деяние, вероятно, полезное и необходимое, однако же совершенно недостаточное.

И вот, на рассвете того приснопамятного дня я очнулся от ночного забыться и поднялся на ноги, когда мой народ, сопровождающий меня в странствии, еще улавливал краткие мгновения отдыха, я встал от очага и вышел за пределы ночлежного места, дабы обозреть окрестности и отыскать путь к заповеданной цели. И я увидал, что мы расположились в каменистом и неуютном месте, которое так же пустынно и бесплодно, как и виденное нами по дороге, и не может служить сколько-нибудь долговременным биваком, а потому требуется покинуть его и перемещаться далее, насколько это возможно, чтобы приближение к месту назначения не откладывалось без необходимости. Осматриваясь, я внезапно, с холодом ужаса, проникшим под мою одежду вдруг обнаружил, что нигде не усматриваю я ничего из подобного каменному каравану из нагруженных верблюдов, и вообще ничего, кроме каменных холмов и каменьев, которые больше, которые совсем невеликие, не вижу и не могу понять, что делать дальше и куда направить свои стопы от гибели неминуемой от зверя, от человека или от пустынной безнадежности, и еще неизвестно, какая из смертей предпочтительнее прочих.