Алексей был мобилизован в армию ещё до прихода немцев и перед самым уходом упросил Этю поехать с ребёнком к его родителям. Там будет спокойнее, думал он. До них уже доходили слухи, что творят немцы с евреями.
Ночью, когда все спали, Этя завернула малыша в одеялко, наспех покидала вещи в сумку и пешком пошла в то село, где жили родители мужа. Вы думаете, молодой женщине было не страшно идти с младенцем на руках и с сумкой? Ещё как страшно, но она шла, ибо понимала, что должна спасти малыша, чего бы ей это не стоило. Она обещала Алёше, что спасёт мальчика, а она привыкла выполнять свои обещания. Эте повезло - её подобрала какая-то случайная подвода и перед самым рассветом она подошла к дому свёкров. Уставшая, женщина постучала в окно. Ещё раз постучала. В окне показалась голова свекрови, потом пропала. Этя, оставив сумку под окном, подошла к двери. Дверь открылась и на порог вышла женщина, укутанная в шаль.
- Чего тебе? - зло спросила свекровь.
- Это я, Этя! - ей почему-то показалось, что свекровь её не узнала.
- И шо, шо Этя? Ты откуда взялась с утра пораньше?
- Я очень устала. Можно, мы войдём, мама?
- Какая я тебе мама? Ишь, мама! На тебе, мама! Пошла отсюда, жидовская морда!
- Что вы такое говорите? Я же Этя, жена Алёши, а это внук ваш!
- И шо, шо жена? У него таких жён знаешь, сколько будет!
В дверном проёме появился свёкр. Мрачным взглядом он посмотрел на невестку и сказал жёстко:
- ╤ди, зв╕дки прийшла. Онук говориш? Нам це жид╕вське дитя не потр╕бно.
Так и сказал. А потом добавил:
- ╤ шоб духу я твово НЕ бач╕л. А ти двер╕ закрий. Не вистачало ще, щоб н╕мц╕ д╕зналися, шо ми у себе жид╕в хова╓мо.
Они захлопнули дверь перед убитой горем Этей, а тут ещё и малыш, как назло, заплакал. Этя отчаянно стала колотить кулаком в дверь, но ей ответила лишь тишина своим зловещим молчанием. Этя присела на скамейку, чтобы покормить орущего мальца. Он был в мокрых пелёнках, а сухих у Этеле не было. Измученная и убитая горем молодая женщина устало взяла сумку и пошла, что называется, куда глаза глядят.
На окраине села, в ветхом, покосившемся от старости доме, который больше напоминал сарай, жила селянка Горпина. Она всегда жила на отшибе и люди её недолюбливали и сторонились за то, что у неё было шестеро детей от разных мужей. Порядочные женщины Горпину презирали и, как вы сами уже понимаете, было таки за что. Кто-то из соседей из жалости подкидывал ей поношенную одежду и немного еды. Сама Горпина работала в колхозе учётчицей и плевать хотела на все пересуды односельчан.
"Моя жизнь, как хочу, так и живу! Мой чемодан: кому хочу, тому и дам! От кого хочу, от того и рожаю!"
Этя подошла к полусгнившей двери и робко постучалась. Через пару минут на крыльцо выскочила Горпина и увидев измученную Этю с младенцем на руках, аж присела. Потом спохватилась, забрала мокрый свёрток и понесла его в дом.
- А ну, девка, садись, рассказывай! Ты никак Ющенковская невестка будешь?
Этя села на табуретку, так как на всех горизонтальных поверхностях спали Горпинины дети, и стала рассказывать. А потом так и заснула, сидя.
Проснулась Этя через часа два, на старом, покосившемся диване. А может это и не сон был? А может это был обморок? Она не понимала, ни где она находится, ни почему на неё смотрят столько детских глаз. "Сын!" - пронеслось ку неё в голове и женщина села, ища глазами сына.
Горпина с ребёнком подошла к Эте.
- Как малыша звать то?
- Пока никак, Горпина. Не успели зарегистрировать.
- Виталиком будешь! - сказала Горпина малышу.
- Почему Виталиком? - растерянно спросила женщину Этя. - Мы хотели назвать сына Изей, в честь папы...
- Ты что, девка, с ума сошла? Немцы вокруг, какой Изя? Сказала, Виталиком будет, значит Виталиком. Ты вот что, послушай меня.
Этель протянула руки к малышу, но Горпина отодвинулась.
- Сядь и послушай меня. Двоих я вас спрятать не смогу - заложат добрые люди, как пить дать. В соседнем колхозе всех евреев поубивали. А тех кто прятал ваших - посреди деревни повесили и снимать не разрешили. Висят себе, воняют. Мне моих детей жалко, но и твоего жаль. Ты, девка, иди себе, иди в лес, может, к партизанам выйдешь. Я твоего Виталика у себя оставлю, скажу мой это. Детям велю сказать, что у них братик народился. А когда война закончится, а она, говорят, скоро закончится, так ты и приходи за сыном-то. Поняла?
Этя безжизненно смотрела в одну точку. Она не понимала, о чём говорила эта женщина. Она не понимала, почему должна отдать своего сына какой-то другой женщине. Боль от того, что убили мать и сестру как-то сразу отошла на второй план. Она сидела и смотрела на Горпину. Со стороны казалось, что она продолжает спать с открытыми глазами.
Горпина набрала в рот воды из алюминиевой кружки, подошла и брызнула Эте в лицо. Этя, вздрогнув, очнулась.
- Поняла, я спрашиваю? Ты не переживай, где шесть ложек, там и седьмой место будет.
- Ты не вернёшь мне сына...
- Я не верну, только если ты не придёшь за ним. Слово даю.
Этел встала, отряхнула помятую юбку, взяла ребёнка на руки.
- Мне покормить нужно.
- Корми. Подожди. Дети, идите сюда.
Все дети подошли к матери. Она зачем-то выстроила их по росту, потом села на табурет и строго сказала:
- Дети. Это ваш брат. Его зовут Виталик. Я его недавно родила. Что бы не случилось помните, это ваш брат. Его зовут как?
- Виталик, - хором ответили дети матери.
- А теперь идите. Брысь отсюда. Дитя покормить нужно.
Этель покормила малыша, потом распеленала его. Осмотрев всего, она поцеловала его головку, ручки, ножки. Потом запеленала и уверенно отдала свёрток Горпине.
- Берегите его, пожалуйста! Я приду! Я обязательно за ним приду...
Сердобольная Горпина принесла Эте какой-то свёрток, засунула в сумку.
- Это еда. Много дать не могу, сама понимаешь.
- Понимаю. Спасибо.
- Иди девка, а то, неровен час, на беду нарвёшься...
Этя шла по лесу и ничего перед собой не видела. Её глаза оставались сухими, а сердце разрывалось от горя.
"Господи! - молилась она мысленно. - Не оставь моего мальчика! Сохрани его для меня! Всё что хочешь сделаю, только сохрани! Прошу тебя, Господи! У меня никого больше нет. Маму с Танькой убили, Горпина сказала, что всех евреев в соседнем местечке поубивали, проклятые. Сохрани моего Виталика, Господи!.."
Этель подошла к лесу. Прямо на опушке стояла скирда соломы. Этя, недолго думая, залезла в эту скирду и крепко-крепко заснула. Когда проснулась, была ночь. Этя пошла в лес. Всю ночь она бродила по лесу, чтобы найти партизан, но все её поиски закончились безуспешно и Этель вернулась к скирде. Так она жила несколько дней. Продукты, положенные Горпиной в сумку, давно были съедены, но скирда стояла почти в лесу, а в лесу, как известно, растут ягоды: черника и земляника, благо сезон был. Ещё Этя ела какую-то траву, которая казалась ей съедобной и кору с деревьев. Она потеряла счёт дням. Наконец женщина приняла решение не возвращаться в скирду а идти, куда глаза глядят. И если она нарвётся на немцев, пусть так и будет.
Долго блуждала Этель по лесу. Она уже была на грани помешательства, когда её заметили окруженцы. Небольшая группа людей в обветшалой военной форме, с винтовками сидели около костра и пекли картошку. Полуживую Этю повели на допрос к командиру, но женщина почти ничего не понимала из того, о чём её спрашивал офицер. Этю отвели в землянку и уложили спать. Утром допрос повторили и, как ни странно, ей поверили. А после того, как Этя рассказала обо всём, что с ней произошло, она, наконец, заплакала. Плач перешёл в крик и солдатам ничего не оставалось делать, как зажать руками её орущий рот. Этя кусалась, вырывалась и продолжала орать. Вся боль её души была в этом крике. Вся её ненависть к фашистом и к свёкрам была в этом крике. Вся её любовь к сыну и к погибшим маме и сестре была в этом крике. Командир обхватил её руками, обнял и женщина потихоньку стала успокаиваться. Несколько дней после этого Этя не могла разговаривать, а потом привыкла жить с болью. Боль стала её неотъемлемой частью, её второй половиной. Страшно было то, что ненависть к свёкрам почему-то перешла в ненависть к мужу и бедная Этя не знала, что ей с этим делать. Через какое-то время окруженцы начали прорываться к своим, к ним примыкали какие-то затерявшиеся в лесах группы, они вступали в бои, вели счёт потерям, совершали диверсии, в общем действовали как настоящий партизанский отряд.
