– А если он ещё раз?

– Даже виноватого второй раз не вешают, – хмыкнул Саша.

Джеки мрачно скрипнул зубами:

– Ну да, его поджигают.

Саша глянул на него иронически, на что Джеки поднялся и широкими шагами с раздражением вышел. Илья остался и, без раздумий стянув стары, уселся на кровать. Где-то откопал ручку, потянулся за лежащим на подушке кроссвордом с пляшущими человечками. Спросил:

– Тебя скоро выпишут?

– Завтра сам уйду.

На этом разговор закончился.

Илья остался в палате до вечера, пока его не выгнали медсестры на пару с появившимися вместе с тормозком Сашкиными родителями.

А следующим утром возмущенные работники больницы не обнаружили травмированного на месте. До сих пор остававшийся в прострации безнадёга в ответ на все вопросы пробормотал, что пациент уполз через окно – и это на третьем этаже.

Ещё через пару дней одна сердобольная тетёнька чуть не упала в обморок, услышав жалобную мяукающую просьбу о помощи из дыры каменного уличного женского туалета.

Беднягу вытаскивала служба спасения. Он был избит, в синяках, порезах, а на руке приводила всех в ужас на живую сделанная чем-то острым надпись: «Я больше так не буду». Говорить, кто причина всех его несчастий, парнишка напрочь отказался, несмотря на все увещевания милиционеров и родителей.

В общем, «взрослые» ещё долго не могли прийти в себя после подобной жестокости.

А Илья задумчиво разглядывал хлещущих пиво парней и пытался догадаться, кто участвовал в том побоище – Джеки или он же, только вместе с Сашей.

Саша на взгляд Ильи повернулся, но, не уловив в нём вопроса, уткнулся в телефон. Кажется, он запускал ту самую игрушку.

End the flashback.

– Не парься из-за этого так, – говорю Джеки, когда мы уже выходим из машины. – Я ж понимаю, что, сдохнув, ты подведёшь под монастырь слишком многих, да и гипсом много не подерёшься.

Фыркает, видимо представляя, как будет смотреться. Дергает, словно на прочность пробует повязку, прижимающую его правую руку к груди, и достаёт из кармана ножик-бабочку. Тот с несколькими щелчками в его руке на лету раскрывается и складывается обратно.

«Спортивка» закрывает за Джеки дверцу и выдвигается первым к похожему на склад зданию. Внутри темно и холодно, но мы здесь не единственные гости. Ещё… примерно человек семь-восемь глядят волчьими глазами.

Кто-то включает свет.

Мельком оглядываю присутствующих. Видок практически у всех, мягко говоря, не слишком честный.

Стараюсь сосредоточиться на предстоящей свалке и выкинуть из головы мысли, достающие меня с самого утра, мол, не слишком ли я трус?

Нет уж, оставлю это на потом.

Рука на автомате лезет в карман, достать на этот раз мой, изрядно постаревший нож.

*

Не скажу, что начало выдалось особенно оригинальным. В «темном переулке» собрались две кучки индивидуалистов, щерящихся друг на друга, но никак не решающихся напасть первыми– будто две армейки кавалеристов на пустом невспаханном поле. Рядом о чём-то разговаривали двое: Джеки и тип заправляющий второй шайкой.

Отчасти это всё напомнило мне малобюджетный мафиозный боевик, отчасти я понимал, что это – реальность.

Тогда Джеки по-акульи усмехнулся, издевательски прищурил глазищи и негромко сказал что-то, от чего тип пошел красными пятнами и, с размахом открыв складной ножик, попытался его воткнуть прямо в акулий глаз.

Джеки рассмеялся, легко уклонившись, и по-змеиному скрылся за спинами своих людоедов.

Так что едва Джеки оказывается близ меня, хватаю его за локоть и, пряча за своей спиной, утаскиваю в сторону – немного, так, чтобы казалось, будто мы ещё в центре заварухи.

Глядя на всё, в который раз убеждаюсь что в реальных побоищах – пусть и на два десятка придурков, спасают всего два фактора: удача и холодная голова.

Джеки, на секунду прислонившись к моему плечу, трясётся от смеха. Я бы, может, спросил его о причине, но сейчас это чревато.

Оскорбившийся тип, отбиваясь от людоедов, как от надоевших родственников, подбирается к нам, в тыл. Его бы на раз прихлопнули, если бы не его товарищи из группы поддержки.

Не выпускаю его из виду, наверно поэтому в последнюю секунду замечаю выглядывающего из окна соседнего здания «снайпера». Он бросает быстрый взгляд на меня, затем на Джеки и, как в замедленной съёмке, поднимает ствол.

Выругавшись, толкаю Джеки на асфальт – подальше от «линии огня» и тут же чувствую что-то горячее, больное – сначала в руке, потом, после второго выстрела, – где-то в ноге… не могу понять где.

Грохот третьего, будто во сне.

Кажется, пару секунд нахожусь в глухом обмороке.

От боли меня подкашивает, и прежде чем окончательно грохнуться на колени, чертыхаюсь. Делаю усилие, чтобы заставить себя обернуться – Джеки всё-таки досталось.

А потом кто-то, надрывая глотку, орёт: «Менты!»

И за считанные секунды, прерывая все конфликты, толпа редеет.

Твою мать.

Всё происходит слишком быстро. Не успеваю.

Из горла невольно вырывается смешок – а не для того ли было задумало это всё – эта стрелка?

Джеки… втянул меня в непонятно что.

– Джеки, – окликаю его.

Не знаю, что там с его раной – на боку по ткани расплывается пятно.

– Да? – откликается, не спуская глаз с окна.

«Снайпер», кажись, хочет сделать ещё выстрел, но его окликает кто-то невидимый, и фигура скрывается внутри.

– Пора валить, – боль усиливается с каждой секундой.

– Да.

Прижимая целой рукой рану, поднимается, пытается поднять меня.

От боли цежу сквозь зубы:

– Ну и где твои… людоеды?

Как в ответ, к нам подбегают двое, один из которых – спортивка. Дело идёт на лад, но, когда мы заворачиваем за угол гаража, кто-то сзади разбивает что-то о мою голову.

Реальность милосердно испаряется.

*

Открывая глаза, первым делом нахожу взглядом Джеки:

– И как прикажешь это понимать?

Моя неповреждённая рука накрепко привязана к какой-то трубе. Тело ноет, хотя раны перемотаны бинтами, а голова всё ещё в мутном полудурмане.

Невесело гляжу на Джеки – ему тоже досталось: правый бок даже через бинты кровит, рука тоже привязана, ноги – связаны между собой.

– Поиграли в лихие девяностые, – фыркаю, из оставшихся сил пытаясь иронизировать.

Болезненно морщится, молчит. У меня же, наоборот, несмотря на дискомфорт, возникает злорадная охота поболтать:

– А убийца – садовник?

Сначала снова морщится – но уже от досады:

– Нет, тот, что подхватил тебя. Садовника, если не ошибаюсь, послали за выкупом.

– Понятно, тогда, если не хочешь разыграть беспомощную барышню, нужно что-то делать.

– Что? – глазеет с укором. – Я избит и связан, ты вообще, как сито. Еле выпросил перевязку.

– О, так ты знаешь, где мы?

– Примерно. Но снаружи охрана, а у них не одни ножики.

Не могу не усмехнуться:

– Надо же, прямо экшн.

Отвлекаясь от Джеки, оглядываюсь: помещение похоже на типичный затхлый склад с тусклой колыхающейся лампочкой. Везде ящики, коробки, трубы, снова ящики. И мы.

Сцепляю зубы – боль мешает думать.

– У тебя одна сквозная, а одна так и осталась, – будто замечая, обрывает ход мыслей Джеки.

– Где?

– В ноге.

Джеки не улыбается – привычно, а устало глядит прямо в глаза. Кажется, это всё его задрало, да и дело принимает серьёзный оборот.

– Тебя перемудрили, – констатирую. – Не расскажешь?

Отворачивается. Но он пришнурован недалеко от меня, слева, поэтому всё равно вижу часть его лица. На нём – подумать только – сожаление.

Наконец, снова зыркает на меня:

– Приманкой был ты. Мы с тем типом, ну, ты видел, нехреново погрызлись, вроде он положил глаз на кусок моей территории, а я хуй положил на все его сглазы. И тут я такой заявляю, вроде ухожу на срок от дел и собираюсь передать всё одному доверенному. И сверху почти согласны. Сказал тока своим, знал же – кто-то из них – крысёныш. Тот гондон ещё раньше стрелку забил, а тогда так и вообще пожарку забил – неизвестно, как с тобой, спиногрызом, дела делать и всё такое – уж лучше старого сразу грохнуть. Ну и получилось, что кто-то из верхов его молча подстраховал. А я ж никуда не собираюсь, а тебя никто в городе не знает… Кто ж думал, что ты меня прикроешь, когда у них планы…