Он шел, не оглядываясь, по знакомым пешеходным дорожкам, пока не остановился у одной пятиэтажки.

В родном городе тоже холодно, однако во дворе играла детвора, а на лавочке кому-то перемывали кости соседи.

Ностальгия – будто срок отмотал и в детство вернулся.

Прежде, чем зайти, Андрей рассеянным взглядом проводил вдалеке пару машин. Те ехали по прямой, в какой-то момент заворачивая на повороте за булочную.

Запахи детства – по ним нельзя не скучать, сколько бы ни старел, обзывая себя взрослым.

Открыв дверь подъезда, Андрей поднялся на нужный этаж. И, не медля, постучался – чтобы не дать себе шанса струсить. С той стороны послышались шаги, молчание, а после щёлкнул дверной замок. На пороге в фирменной «матроске», застиранных спортивках и роговых очках стоял отец.

- Хех, явился, – беззлобно констатировал.

- Угу, – на выдохе, а следом те, ключевые слова: – И знаешь, пап, я вылечился…

Тот нахмурился, фыркнул и рассмеялся, уже силком заталкивая сына внутрь.

- О как? Вылечился, говоришь? От глупости? Ясно, ясно. Эй, мать, иди сюда, слыхала, что сказал?

Мать появилась незамедлительно. Помяла в руках рабочие резиновые перчатки для мытья посуды, а потом мягко, по-матерински улыбнулась:

- С возвращением, сын.

Отец потрепал младшего по шевелюре, а тот, ответив на мамину улыбку, шаловливо прищурился:

- Мам, пап, моя гитара ещё жива?

- Жива, – ответил отец, запуская руки в карманы затасканных синих спортивок. – Мы ж знали, что ты вернёшься, блудный сын. Кровь не водица.

- Тогда хотите, я вам сыграю. Заодно братьев позовём. Мне понятно, пап: кровь не водица.

Я, правда, обожаю тебя, кошак, но теперь, когда не нужен тебе, пришла пора прощаться.

*

Полгода спустя Андрей, прислонив щёку к стеклу, сидел на подоконнике в своей комнате. Пальцы неосознанно перебирали струны.

Песня. Он сочинил – и мелодию, и слова.

Никто не услышит, как Андрей будет её играть – слишком личное, но, тем не менее, он горд собой, ведь даже здесь сработал старенький, изрядно потрёпанный временем принцип: «Пишешь – пиши, портишь - чеши». Андрею самому нравилось звучание, правда, название он так и не придумал. Да оно и не нужно.

Весна. Скоро прилетят журавли.

Любовь, словно медный электрический провод – кого-то бьёт током, кто-то умудряется на ней сидеть – как на героине, а кто-то держится от неё подальше – лишь бы не перегореть. Не остыть. Не остановиться.

Где-то далеко раздался перезвон свадебных колокольчиков.

The end.

Январь-март 2013

========== 8. Вместо него ==========

Он вошел, вместе с ним в Варькину квартиру ворвалась гроза. Мрачное скопище тёмных сил изредка прорезаемое ужасающей линией света. Того вида света, что обычно мелькает в совершенно безумных глазах.

- Он приходил к тебе, так? – требующий, хриплый голос. – Приходил, да?

И взглядом – эта молния, от которой хочется отвернуться. Отвернуться, чтобы не видеть, не знать, что этот ублюдок – её брат.

- Был, - теперь безразличие – привилегия Вари.

Неделю назад её встретили как сумасшедшую, сегодня – она примет брата так же.

Ему больно? Пусть. Он сам разрушил свою жизнь.

Она отворачивается. Но вдруг в зеркале замечает отчаянный взгляд. В нем – внизу – как в колодце – тихо, пусто и тлеют ошметки чего-то драгоценного, затоптанного в темноту и грязь. Искусанные губы беззвучно шепчут:

- Это был всего лишь поцелуй.

И тогда Варя стыдится самой себя. Тот сильный своевольный мужчина, которым восхищалась вздорная девчонка, исчез, оставив в наследие исковерканную ржавую тень.

Горло перехватывает, она рывком оборачивается и обнимает сидящего брата крепко и тепло, прижимая его голову – точь-в-точь как мать раньше – к своему животу.

- Все не так просто. Не так просто, - бормочет ему в макушку. – Это потому, что чувства. Ты разве не понял? С чувствами – трудно.

И хочется реветь - вместе, вместо; но не получается. В голове только: «Любовь не…»