И она многозначительно посмотрела исподлобья. Рассчитывала, видимо, загадочно, а получилось как-то по-коровьи. Слава улыбался как Гуинплен, нащупывая в кармане бумажник и соображая, где быстрей поймать машину. Анисимов сощурился, бровями посылая Славе сигналы «даже не думай», но тот уже поднялся из-за стола.

Теперь Слава знал смысл загадочного слова «тематический». Сидя в нише с диванчиками, он хмуро пялился на озабоченных мужиков, разодетых в пух-перо, приглядывающихся друг к другу как гаишники к водителям – чего бы поиметь. В пёстром искрящемся камуфляже было не разглядеть толком ни возраст, ни даже, в ряде случаев, пол. Слава водил глазами по толпе лоснящихся мускулов, обтянутых задниц, дерзких ирокезов и раздумывал об иронии. Вот тебе и чисто мужская компания. Бабы здесь вертелись бы как лиса у винограда. Сквозь агрессивный бит стала прорываться марсианская мелодия. Его величество Seal вырисовывал своего «Crazy», поразившего Славу в самое сердце в том самом 91-ом году. Он вскочил, вцепился глазами в редеющую толпу на танцполе. В центре зала худая фигура в чёрном раскачивалась в такт. «Кстати, о лисе и о винограде» — подумал Слава, подавшись вперёд.

Он действительно был в мантии. Волосы похожи на взъерошенный лисий хвост, на носу круглые очки. Патрикеев не выкаблучивался, не делал блядских па. Он водил плечами из стороны в сторону, словно его качало волной. Он дёргал носком ботинка в такт, чуть покачивая головой вверх-вниз. Иногда ребята так пританцовывали в транспорте в наушниках — ничего особенного. Но от него невозможно было оторвать глаз. Растворившись в слухе, он то водил руками впереди себя, то откидывал голову назад, словно разглядывая что-то в крутящемся диско-шаре на потолке.

Какой-то «Зорро», примерно Славиного возраста и комплекции, катил свои бубенцы к Патрикееву аж от самого бара, он его сразу заприметил. Подплясал вполне музыкально, пытаясь вписаться в Мишину композицию. На очередном движении они столкнулись руками и Патрикеев открыл глаза. Нет! Этот взгляд был только его «Сла-ава-а» взглядом! Ни на кого больше Патрикеев не имеет права так смотреть! Слава резко отпихнул чью-то лапу от своей задницы и шагнул на танцпол. Он резал пространство целеустремлённой акулой, практически клацая зубами. Вот выяснят они какого лешего между ними происходит – тогда и будет отжигать фламенки с Зоррами. Слава аккуратно, но настойчиво, отодвинул героя в маске, ловя Мишин взгляд. А тот вдруг остановился, нескладным движением стащил бесполезные очки, уставился на Славу как на смерть с бензопилой. Показалось, вот-вот даст стрекача, и Слава инстинктивно поднял обе руки, показывая какой он безопасный и доброжелательный технолог. Они стояли, как два суслика посередь танцпола, пока революционная некогда Unfinished Sympathy набирала громкость. Вокруг них задвигались десятки тел, разноцветные пятна света шарили по всему залу. Слава смотрел в заострившееся лицо с бордовым шрамом-молнией на лбу. Казалось, их крутит в лодке, или скорее весь мир крутится вокруг них в блестящем калейдоскопе. Слава впервые открыто, не стесняясь разглядывал Мишино лицо, стоя совсем близко. Он хмыкнул на вздыбленную чёлку, приподнял бровь на маленький гвоздик в ухе, облизался на твёрдо сжатые губы. Как легко сейчас Слава отбросил все свои понятия и представления в сторону. Все свои «положено» и «принято». Сейчас Патрикеев светился для Славы словно кольцо всевластия — протяни ладонь и присваивай. Он поднял руку, медленно провёл пальцами по Мишиной скуле. Никогда так не делал, вообще ненавидел все эти театральные жесты в стиле «Грязных танцев», но сейчас это казалось абсолютно уместным и даже необходимым. Патрикеев скосил глаза на пальцы, чуть отклонил голову как кот, которого пытается погладить незнакомец. Слава отдёрнул руку, сконфуженно заозирался. Рыжий «волшебник» сунул руки в карманы чёрных брюк, наглея мордой.

— Ты сказать чего пришёл, дядя? — надменно спросил «мальчик который выжил». — Так я слушаю.

Волков сузил глаза, разом повёлся на провокацию.

— Может, съездить куда-нибудь? — тут же спросил в обратку.

Патрикеев победно задрал треугольный подбородок, заломил бровь.

— Куда, например?

— В ебальник, — предложил Слава первое, что пришло в голову.

Патрикеев ахнул и тут же стал похож на куницу — глазки бусинки, морда хищная, даже показалось уши встали торчком. Слава подумал «только не слева», и получил тычок справа. Ну почти как заказывал…

В двигающейся толпе никто не разглядывал, что там мужики делают руками. Слава в такт увернулся от следующего удара, крутанулся на месте, уходя от острого локтя. Он пытался поймать Мишу за руки, прижать их к его доходяжному туловищу, но тот щеперился своими лапами, как кенгуру. Задравшись огребать, Слава со злости закулил дебошира в его же мантию и заржал. Тот выглядел как распсиховавшаяся летучая мышь, запутавшаяся в собственных крыльях. Патрикеев пылал взглядом пару секунд, а потом вдруг его губы поползли скобками вниз и глаза заблестели.

— Сколько можно уже?!

Слава тут же отдёрнул руки, отступил насколько позволяла толпа. Он что, плачет, что ли?

— Миш, ты чего?

Клуб, музыка, люди рядом моментом пропали, Слава видел только расстроенного, поникшего Патрикеева, нервно одёргивающего мантию, пытающегося прорваться сквозь танцующих прочь. Слава держал его в фокусе, лавируя между дракулами и зомби. Патрикеев уже нёсся к выходу, развевая мантией как Дарт Вейдер.

Первое ноября поприветствовало вылетевшего из клуба Славу плюсом и дождём. Под холодными каплями тут же потяжелела тонкая кожаная куртка. Патрикеев завернул за угол, полоща чёрным хвостищем. Слава кинулся следом.

Миша стоял, привалившись спиной к кирпичной стене, переводил дух. Проулок был совсем глухим, дождь барабанил по закрытым мусорным контейнерам. Похоже, он не ожидал, что Слава его догонит. Выпрямился, развернулся к преследователю лицом, набычился. Слава всплеснул руками.

— Ну чего ты? Я же к тебе приехал…

Патрикеев убрал с лица намокшую чёлку, как-то по-детски потёр глаза, и выкрикнул:

— Чтоб ты провалился!

Да что за хронический остракизм такой. Хоть с транквилизатором за ним ходи!

— Ну что я тебе сделал-то?

Судя по тому, как Патрикеев приосанился — готовился к зачтению списка Славиных грехов. Мысленно перекрестившись, Слава смирился с тем, что куртка с ботинками на выброс — мракоборец настроился надолго.

— Ты помнишь, что ты мне в лагере устроил? — огорошил Славу подмокший прокурор.

— Я?!. Тебе?!.

В отвалившуюся в ахуе челюсть начала заливаться дождевая вода. Слава разыграл пантомиму «шеф, всё пропало», схватился за голову, затем затряс руками перед собой – всё в полном молчании.

— А кто за мной бегал-то по всему лагерю? Владимир Ильич?

И пока Слава тыкал в себя пальцем, уточняя, Патрикеев агрессивно продолжил:

— Я ж думал, я любовь свою нашёл! Ходил за мной как привязанный, с маргаритками своими, красками, стенгазетами. Смотрел на меня как в романах, смущался, заикался. Да я порхал! Как вспомню… Даже два стиха написал, аж стыдно. Ты зачем всё это делал со мной, а? Чтобы потом, когда я к тебе пришёл, оттолкнуть как жабу? Собрать манатки и бросить там щенком ненужным? Да у меня же весь мир перевернулся тогда! Я себе перестал верить, всё вспоминал, перебирал, что же понял не так, где ошибся. На людей волком смотрел, даже когда они ко мне откровенно клеились — не верил. Думал, вдруг опять я себе нафантазировал…

Слава зажал рот ладонью, вспоминая. Так вот как он это видел. Всю его заботу, внимание он принял за… влюблённость? И финал полностью выбил его из себя, заставив сомневаться во всех вокруг?

— Но я даже представить себе не мог, что ты так это видишь!

— А как мне это было видеть? Ходил вокруг меня кругами, а потом взял и… Ты бросил меня там!

Последнее «бросил» Миша прокричал так отчаянно, будто Слава вот только вчера его бросил, а он до сих пор летит.