— Я отсюда слышу, как шевелятся мысли в твоей умной голове.

— Асият прогнала тебя после его исчезновения. Почему?

— Я засветился, пока торчал возле подъезда, поджидая отца с тем ментом. Коля меня возле гаражей встретил, глазастый чёрт, и ей доложил. Вот такое идиотское совпадение. Я когда из Коломны приехал на следующий вечер — она меня возле съёмной квартиры поджидала. А я весь мокрый, чумазый, в земле и иле. С нервов брякнул ей что-то из серии «нет больше твоего душегуба, забудь».

— Она решила, что ты убил его?

Дамир передёрнул плечами.

— Я тогда будто её убил, знаешь. Она так выла, так убивалась. Я перепугался, что она в милицию кинется, и всё вскроется. И его грехи, и мои. Сейчас вспоминать жутко, что я тогда только не передумал.

А Макс подумал о других родителях, которые так и не узнали, что случилось с их детьми.

— Значит, она все десять лет варилась в этом котле?

— Как тут не поверить в божью кару, да?

— А что она от тебя сейчас хотела? — спросил Макс.

— Чтобы я его отпустил.

— А ты его держишь?

— Косвенно, наверное, — пожал плечами Дамир. — Слежу за уходом, подгоняю лекарства.

Он вдруг скривился, и всполошившемуся Максу показалось, что у того что-то резко заболело. Дамир закрыл рукой лицо, потёр пальцами лоб.

— Он же не помнит, что сделал, — донеслось из-под ладони. — Думаешь, мне надо было его просто бросить здесь?

Макс быстро придвинулся поближе, дотронулся до плеча.

— Не сомневайся в своём решении. Ты не сделал ничего дурного.

Дамир убрал руку, повернулся к нему лицом. И впился в него взглядом, полным такой молящей, безоглядной надежды на успокоение, что Макс вдруг почувствовал: с этого момента Дамир — его. Измученный виной и отчаянием, своей страшной тайной.

Он будто отдавал себя в его руки за возможность забыться, согреться, смыть с себя клеймо палача и предателя. И Макс, заворожённый и жадный в своём желании получить его себе, не смог сыграть честно.

Клятва Гиппократа была позабыта, мысли о недопустимости взращивания и поощрения зависимости отметены.

Да весь этот мир живёт в невротических отношениях! А Максу, кроме Дамира, больше и не нужен никто.

Всех животных ведёт инстинкт выживания. И они будут выживать в своём маленьком мирке, держась друг за друга. Макс даст ему утешение, по которому тот так изголодался. Изгонит его тяжёлые мысли, излечит душу, научит понимать и отпускать, переживёт с ним его скорбь. Поможет принять реальность и жить дальше, выстраивая защиту от сумасшедшего мира и управлять им.

Макс умиротворяюще улыбнулся Дамиру, глядя, как тот подсознательно зеркалит его улыбку. Как расслабляется его лицо и разглаживаются глубокие морщины меж бровей.

— Всё хорошо, — негромко сказал Макс, держа его взгляд. — Твой отец был таким, каким был, и ты никак не мог повлиять ни на его жизнь тогда, ни на его смерть сейчас. Ты помогал ему, как всякий добрый человек помогает немощному. Теперь пришёл его час, и скоро он уйдёт туда, где его заждались.

Дамир зачарованно смотрел на него, медленно моргая. Но Макс знал, что будет ещё не один порог, через который им придётся перевалить. И сам толкнул лодку:

— Никто не скажет, что лучше: покинуть этот мир больным старцем или счастливым ребёнком. Во всём есть смысл, который нам вряд ли удастся понять, пока мы здесь.

Дамир опустил взгляд, спокойно, почти сонно. Макс ещё долго гладил его руку, невесомо перебирая пальцы.

Стабильная психика гарантирует стабильные отношения. А уж в чём Макс был хорош — так это в стабильности. Он даст время прорасти новым семенам, лелея их.

Дамир вдруг крепко сжал его пальцы, нервно оглядываясь, будто внезапно очнувшись:

— Тут на улице Советская есть приличная гостиница. Идём.

Макс кивнул и поднялся с больничной скамейки.

***

Дамир стоял в прихожей, задумчиво раскручивая красный пропеллер на спине Карлсона.

— Ты представляешь, что я подумал, когда ты сказал, что «там у вас наверху Карлсон»?

Макс отряхнул пыль со штанин и оглядел опустевшую комнату. Квартира продалась быстрее, чем они ожидали. На аванс Макс досрочно погасил кредиты, осталось только раздать друзьям. Дамир так категорично переключился на него в своей заботе, что в ближайшее время можно было вообще не беспокоиться ни о квартире, ни о тратах. Но, почувствовав, каково это — иметь свой дом, Макс уже начал прикидывать, подыскивать им своё жильё без чужих вещей и велосипедов в коридоре.

Карим умер тем же вечером, когда они приехали в Озёра. Будто ждал. Дамир взял похороны на себя, чтобы не в номерной могиле, где хоронили несчастных неизвестных и бездомных. Городские службы были только рады избавиться от трат. Неприметная могилка на городском кладбище упокоила не только Карима в тот день. Не только он отмучился.

— Вроде всё. Машинка швейная где?

Дамир положил игрушку в коробку, поверх пакета с полотенцами.

— В багажнике уже. Далась она тебе.

— Подольская машинка пятидесятого года! «Далась». Лапоть ты.

Дамир неожиданно наклонил к нему голову, видимо, попытался куснуть Макса в шею, но получился смазанный поцелуй в скулу. Шепнул:

— Ты, что ли, шить будешь?

— Тебе намордник, — так же тихо ответил Макс, не отстраняясь.

— И поводок, — развеселился Дамир.

— И поводок.

Они были только вдвоём сейчас в этой квартире. Макс сразу это понял, когда они вернулись сюда с похорон, за его вещами. Та жуткая дыра, через которую веяло потусторонним холодом, затянулась и зарубцевалась. Асият потеряла интерес к миру живых. По эту сторону остались только они, теплокровные.