Глаза сэра Уильяма грозно сверкнули.
— Если я еще раз услышу эту фразу, я порву чек.
— Вдова Тима Мартло, — нехотя поправилась Долли. Сэр Уильям протянул ей только что подписанный документ. На простых, недвусмысленных условиях он соглашался пожизненно выплачивать ей три фунта в неделю. Пока она с ликованием читала бумагу, дверь испытала на себе пинок.
Бродяга по имени Тимоти Мартло, войдя, обернулся и бросил дворнику в дверной проем:
— Заорешь — вернусь, и ты ляжешь, — с этими словами он запер дверь.
Фосдайк храбро вышел навстречу.
— Что за вторжение? Кто Вы такой?
Бродяга убедился, что шляпа низко надвинута на лицо. Сунув руки в карманы, он выжидательно посмотрел на надвигающегося мистера Фосдайка.
— Пока я — тот, кто запер дверь.
Фосдайк устремился ко второму выходу, ведущему прямо не сцену. Бродяга опередил его и, оттеснив плечом, запер замок.
— Что, — участливым тоном обратился он к шарящему по стене сэру Уильяму, — нет звонка?
— Нет.
— Нет? — с издевкой произнес бродяга. — Звонка нет. Телефона нет. Ничего нет. Вот это влипли.
Фосдайк ожидал решения сэра Уильяма.
— Я могу крикнуть, позвать полицию, — предложил он.
— Рискованно, — отозвался бродяга. — Они ведь могут и прийти.
— Тогда… — начал секретарь.
— Рискни, — выразительно намекнул бродяга. — Но я бы не советовал. Я за эту неделю кучу усилий положил, чтобы не попасться колдерсайдским легавым. Они меня мигом опознают, сэру Уильяму это не понравится.
— Мне не понравится? — переспросил Рамбольд. — Мне? Да кто Вы?
— Ранен, пропал без вести, предположительно мертв, — процитировал бродяга. — Да только эта война много сказок развеяла, и мою среди прочих.
— Каких — прочих?
— Говорю же. Я из заблудших овечек, потерявшихся и пришедших домой в прескверные времена, — он сорвал с себя шляпу. — Глядите внимательно на это лицо, Ваша честь.
— Тимоти Мартло! — вскричал сэр Уильям.
Фосдайк уцепился за стул, Долли, доселе не выказывавшая ничего, кроме веселья, взвизгнула и вжалась в стену, всячески демонстрируя неподдельный ужас. Из всех троих один сэр Уильям, которому это невероятное возвращение сулило последствия чрезвычайно серьезные, сохранил присутствие духа, и мрачный Мартло отдал должное его мужеству.
— Он вон уже на носилках, — Мартло указал на сраженного Фосдайка. — Вы покрепче. Легкораненый.
— Я… как бы это…
— Позвольте пожать Вам руку, дружище. Я знаю, Вы там написали, — Мартло кивнул в сторону зала, — что я краса и гордость Колдерсайда, но будь я проклят, если второе место не за Вами, и я, так и быть, пожму Вам руку, пусть даже только чтоб Вы убедились, что я не привидение.
Сэр Уильям решил, что дипломатичнее будет ублажить посетителя. Они пожали друг другу руки.
— Раз уж Вы знаете, что это за здание, то, верно, пришли сюда сегодня не случайно.
— Это такая же случайность, как взрыв на том конце шнура, — Мартло сохранял суровость. — Я ведь сказал, ховался от легавых неделю, не то мои старые дружки меня б враз узнали. Я ждал сегодняшней встречи, сидел тихо и слушал. И чего только не наслушался! Готов был снять перед собой шляпу. Но не совсем. Не совсем. Я не снимал шляпы и не терял головы. Не следует, получив разведданные, действовать поспешно. Покажись я раньше времени, со мной могло случиться что-нибудь не то.
— Что не то, Мартло? — сэр Уильям почувствовал себя оскорбленным. На что намекает этот парень? На похищение, подстроенное сэром Уильямом?
— Да что угодно, — ответил Мартло. — Что угодно, что помешало бы мне сегодня поразвлечься. Вот стоим мы с Вами, болтаем по-дружески. Совсем не так, как раньше, когда я еще не был красой и гордостью Колдерсайда. Тогда говорил только один из нас, и это был не я. «Опять Вы, Мартло», — слышал я, потом — мычание свидетелей, а потом Вы провозглашали: «Четырнадцать дней!» или, если раздражались, «Двадцать один день!», вот такая у нас была дружба. На этот раз, не сомневаюсь, Вы пригласите меня погостить в «Тауэрс», и, — продолжал он мягко, наслаждаясь зрелищем каждой судороги на лице сэра Уильяма, отчаянно силившегося выглядеть бесстрастным, — думаю, я не откажусь. Война, она уравнивает. Я где-то читал, что война заставляет всех людей почувствовать себя братьями, теперь я знаю, это правда. Стало быть, краса и гордость Колдерсайда не имеет никакого права с высоты своего полета отвергать Ваше скромное предложение. Вы ведь поселите сержанта Мартло в лучшей гостевой спальне. Велите проследить, чтоб в его постели была грелка, а рядом, на случай, если ночью он захочет пить, стояла бутылка виски.
И все-таки сэром Уильямом Рамбольдом человека делает отнюдь не слабый характер. Ладонь сэра Уильяма тяжело опустилась на стол. Этому издевательству следовало немедленно положить конец.
— Мартло! Скольким еще известно, что Вы здесь?
Тим искусно передразнил жест сэра Уильяма. Он тоже умел бить по столу.
— Рамбольд! — съязвил он. — Что проку в тайне, если она уже не тайна? Знаете вы трое, а кроме вас — ни одна живая душа в Колдерсайде.
— Даже Ваша мать? — засомневался сэр Уильям.
— Даже она. Я был ей плохим сыном. Когда умер, стал хорошим. Ей перепало недурное пособие, и я не собираюсь лишать ее достатка. Я останусь мертвым — для нее, — последнее весомое дополнение разбило робкую надежду, забрезжившую в сердце Рамбольда.
— Что Вам здесь нужно? Здесь и сейчас?
К Мартло вернулась беззлобная насмешливость.
— Каждый развлекается по-своему, — заявил он. — Муха понимает веселье не так, как паук. А веселье в моем понимании — пожать Вам руку, хорошо посидеть с парнем, сажавшим меня столько раз, что я сбился со счета. Но это ерунда — хохма будет, когда мы с Вами выйдем под ручку на сцену, и Вы сообщите всем, что я воскрес.
— Вот так? — заметил благопристойный мистер Фосдайк.
— А? — не понял Тим. — Как — «вот так»?
— Вы не можете выйти на сцену в этой одежде, Мартло. Вы себя в зеркале видели? Знаете, на кого Вы похожи? Пора проявить почтение, любезный.
— Верно, — сухо ответил Тим. — Пора проявить почтение ко мне. Пойду как есть — не успел заглянуть к личному портному за выходным костюмом.
— Мартло, — поторопил сэр Уильям. — Время уходит. Меня ждут на сцене.
— Идем, я с Вами, — Тим направился к выходу.
Не скрывая торжества, сэр Уильям сыграл козырную карту. В его руке возникла чековая книжка.
— Нет. Вы не пойдете. Вместо этого…
Огромный кулак, стремительно несущийся к его лицу, заставил Рамбольда отшатнуться. Кулак, однако, изменил курс и раскрылся. Целью оказалась не особа сэра Уильяма, но чековая книжка.
— Вместо этого я Вас пошлю! — Тим Мартло швырнул книжку на пол. — Катитесь к дьяволу со своими деньгами! Думали, они мне нужны?
Сэр Уильям взглянул ему в глаза и осмелился произнести:
— Да, я так думал.
— Гнилые Ваши мыслишки, как и раньше, сэр Уильям Рамбольд. Говорят, дерьмо не тонет. Прирастили приставку к имени во время войны, а вот о манерах не позаботились. Война меняет тех, кто может измениться. А горбатых могила исправит.
Неожиданно сэр Уильям проникся теплотой к этому человеку, отринувшему деньги, когда те сами шли к нему в руки.
— Она изменила Вас, — голос промышленника был полон восхищения, без малейшего намека на лесть.
— Неужто? — протянул Тим. — По сравнению с чем?
— Ну… — сэр Уильям смутился. — По сравнению с тем, кем Вы были.
— Кем я был? — настаивал Тим. — Давайте, облегчите душу. Что бы Вы сказали обо мне тогда?
Сэр Уильям не сдал позиции.
— Я бы охарактеризовал Вас, как опустившегося пьяницу и тунеядца, который ни дня жизни не посвятил честному труду, — по мнению оратора, безупречно правдиво и отвратительно грубо.
Тим, к его изумлению, ответил восхищенным взглядом.
— Красавец! А Вы не трус. Да, точно. Опустившийся пьяница и тунеядец. А теперь, когда я вернулся?
— Вы были бесподобны на войне, Мартло.
