— Есть ли в этом необходимость, герр Геккерт? Я скажу там то же, что и вам.

— Надо ехать обязательно.

Когда Геккерт зашел к Сергееву вторично, тот был одет, словно на прием по торжественному случаю.

Они вышли из дома. Улицы были безлюдны. Тегеранцы не любят задерживаться поздно вне дома. К десяти часам вечера почти весь город погружается в сон.

За углом стоял светло-серый «оппель». Геккерт сел за руль и, бросив под ноги Сергееву, устроившемуся на заднем сиденье, коврик, сказал:

— Герр Сергеев, вам придется сесть ниже сиденья, чтобы вас не было видно с улицы. Вы меня простите, что причиняю вам такое неудобство, но это в целях вашей же безопасности.

Сергеев опустился и пригнул голову. Через десять минут машина была уже на Аля од Доуле, или «Бульваре посланников», как называют эту тенистую зеленую улицу. Большая часть дипломатических представительств была сосредоточена на ней. Поравнявшись со зданием германского посольства, Геккерт нажал сигнал. Что-то вроде протяжного писка прозвучало в ночной тишине, и ворота посольства бесшумно распахнулись, словно этим сигналом Геккерт привел в действие механизм, открывающий их. Машина въехала в парк, окружающий здание, и остановилась у бокового подъезда.

Геккерт вышел из машины, открыл своим ключом дверь и пригласил Сергеева.

Когда поздние гости переступили порог кабинета, Шёнгаузен поднялся из-за огромного письменного стола.

Мрачно выглядел этот кабинет. Старинная добротная мебель загромождала небольшую комнату. Стоявшие вдоль стен шкафы с томами в темных кожаных переплетах, кресла с черной обивкой и высокими спинками когда-то украшали кабинет посла. Время потребовало обставить кабинет представителя третьего рейха более современной мебелью, а эту в силу немецкой бережливости презентовали одному из секретарей. Шёнгаузен, не называя себя, пожал руку Сергееву, пригласил сесть. Геккерт развалился рядом на диване. Он считал, что играет в этом деле основную роль, и беседу с Шёнгаузеном рассматривал как необходимую формальность.

— Рад познакомиться с вами, герр Сергеев. О вашем патриотизме мне рассказывал майор Геккерт. Это очень похвально. Мы, немцы, где бы ни находились, должны всячески помогать родине. Она выполняет сейчас великую историческую миссию. Под руководством фюрера Германия преобразит весь мир. — Шёнгаузен полуобернулся к висевшему за его спиной портрету Гитлера. Геккерт вскочил с места и, вскинув руку, гаркнул: «Хайль Гитлер!»

Сергеев в замешательстве поднялся с места.

Шёнгаузен сделал какой-то неопределенный жест рукой и сказал:

— Сидите, сидите, герр Сергеев.

Фон Шёнгаузен хотел было продолжить разговор, но из-за выходки Геккерта потерял нить заранее продуманной речи. Он не терпел официальных выступлений, но в данном случае считал такую речь обязательной. По его мнению, она должна была повлиять на Сергеева. Наступила пауза. Шёнгаузен никак не мог собраться с мыслями.

«Старая рухлядь, потерял конец мотка» — как сказал бы Ходжа Али, — зло подумал Геккерт.

— Герр… герр… — пытался заговорить Сергеев, но не знал, как назвать Шёнгаузена.

— Фон Шёнгаузен, — подсказал тот, обрадовавшись, что разговор принимает как будто другой оборот.

— Герр фон Шёнгаузен, дело в том, что я очень болен и не смогу поэтому выполнять ваши поручения.

— О, это не может служить препятствием, уважаемый герр Сергеев. Кроме того, пока вы в Иране, я поручу поддерживать ваше здоровье опытному врачу. Он применяет новейшие методы лечения.

— Но это практически невозможно.

— Почему? Врач будет приезжать к герру Геккерту, а вы, не привлекая постороннего внимания, всегда можете зайти на квартиру к соседу. У вас смежные двери, насколько мне известно.

— О посещении доктора не будет знать никто в доме, — вставил слово Геккерт.

— Кстати, герр Геккерт, позвоните доктору, пусть зайдет и, пользуясь пребыванием герра Сергеева у нас, осмотрит его, наметит план лечения.

Майор поднял телефонную трубку, набрал номер и пригласил герра Зейца, как он назвал врача.

— Пусть наш терапевт обследует вас, а потом мы поговорим о деле, герр Сергеев, — сказал Шёнгаузен.

Вошел врач без халата. Окладистая рыжая борода, усы, густая взъерошенная шевелюра чуть не до бровей закрывали лицо.

Казалось, что из пиджака вместо головы торчал конец метлы.

— Герр Зейц, внимательно обследуйте господина, — указал Шёнгаузен на Сергеева, — и наметьте план восстановления его сил. Когда закончите, позвоните. Герр Геккерт зайдет, чтобы проводить господина сюда.

Зейц и Сергеев вышли.

— Вы проинструктировали доктора?

— Да, экселенц, если слова Сергеева о его болезни подтвердятся, это тоже можно считать одним из элементов общей проверки. Плюс подтверждение наличия у него родственников в Германии, которых он назвал мне.

— Но это еще не доказательство его искренности. Они не знают сына своей сестры даже в лицо, а сестра давно умерла.

— Но, экселенц, — в душе Геккерт назвал его старой клячей, — так мы не приобретем ни одного человека. Я немедленно телеграфировал бы в Берлин о вербовке Сергеева и о наших планах его использования. Он готовый резидент в Баку. Вы представляете, какое впечатление произведет это в центре?

Последние слова Геккерта убедили Шёнгаузена.

— Конечно, данных о том, что Сергеев ведет с нами игру, пока нет. Пожалуй, сообщить в Берлин уже можно, а проверку Сергеева мы продолжим. Будем испытывать его на практической работе.

Раздался телефонный звонок. Шёнгаузен поднял трубку. Выслушал говорившего и, бросив лаконическое «спасибо, доктор», положил ее.

— Врач говорит, что Сергеев перенес серьезную операцию после ранения. Состояние его таково, что вряд ли он может состоять на военной службе и являться сейчас работником чьих-либо разведывательных или контрразведывательных органов.

Шёнгаузен помолчал несколько секунд, постукивая костяшками пальцев по столу, а потом продолжал:

— Состояние Сергеева имеет одну положительную для нас сторону. Во время войны его не возьмут в армию, и он останется на нужном нам месте.

— Вот видите, экселенц, все за то, что Сергеев искренен с нами.

— Готовьте сообщение в Берлин, а сейчас спуститесь в кабинет врача и приведите Сергеева. Готт мит унс[7].

Геккерт вышел. Шёнгаузен, не вставая, потянулся к совку и ведру с брикетами угля. Он захватил совком несколько брикетов и, подбросив их в камин, проворчал:

— Черт побери, днем жара, вечером холод.

Он не любил капризов тегеранской осени. И вообще последнее время старый разведчик все отчетливее чувствовал, что начинает дряхлеть. Он все чаще и чаще вспоминал о своем уютном особняке в Груневальде — аристократическом районе Берлина — или о вилле на берегу озера Мюгельзе под Берлином. Там так спокойно, комфортабельно. А здесь дела не давали покоя. Шёнгаузен задумался. Проблема, висевшая над ним как дамоклов меч, решена. Ему удалось также по указанию Берлина организовать в Иране подготовку нескольких групп террористов, диверсантов, которых предстояло заслать в советское Закавказье. Подбор людей для этого особых трудностей не составлял.

В Иране существовали филиалы таких белоэмигрантских организаций, как Российский общевоинский союз, младороссы, русские национал-социалисты, комитеты мусаватистов, дашнаков. Среди участников этих антисоветских союзов и партий всегда можно было найти нужных людей. Но приобрести в Закавказье советского человека, занимающего там известное положение и пользующегося доверием властей, сумеющего объединить и направлять заброшенных шпионов и диверсантов, было нелегко. В каждом письме, касающемся подготовки людей, Берлин напоминал Шёнгаузену о таком человеке, требовал конкретных предложений. Но ничего ответить на это матерый шпион не мог. Он понимал, что его ожидают большие неприятности, и вдруг — такая удача. Небольшая подготовка, затем будет найден благоприятный предлог для возвращения Сергеева в Баку — и резидент готов. Этот успех несомненно будет отмечен в Берлине. С удовольствием Шёнгаузен думал сейчас о том, что с основной задачей покончено.