— Линия где-то порвалась, черт ее побери! Ищи теперь в темноте, — и, закурив с часовым, шел дальше.

Так он быстро обошел то место, где были окружены партизаны, и стал подходить к Днепру с другой стороны. Но тут он сошел с дороги и снова очень осторожно пополз! через кусты. Время от времени он останавливался и прислушивался. Часто и громко стучало сердце, толчки крови с болью отзывались в висках. Человек злился на собственное сердце. Никогда еще оно не мешало ему так, как в этот раз. Ценой очень больших усилий он добрался до реки. Тут он осторожно разделся, накрутил одежду на тяжелый телефонный аппарат и, войдя по грудь в воду, опустил ее на дно реки, а сам тихо поплыл. И тогда его сердце перестало биться так испуганно. На середине широкой реки, над многометровой глубиной, над черными омутами он почувствовал себя как в родном доме. Плывя по ночной реке, он отдыхал и думал спокойно и сосредоточенно. Как, вероятно, и всякий опытный разведчик, он начал вспоминать и детально анализировать сделанное — нет ли где случайно ошибки? Вспоминал все каждого человека, каждый разговор.

Генерал встретил его улыбкой.

— Снова не удалось вам отдохнуть. Не везет.

— Точнее говоря — везет, — поправил он.

— Да, верно, — согласился генерал. — Однако к делу. Есть Очень ответственное и, не скрою, сложное задание. Немцы организовали большую операцию против приднепровских партизан. Необходимо проникнуть в штаб командующего экспедицией и помочь партизанам разгромить карателей. Такова общая задача.

Генерал замолчал, и Андрей быстро опросил:

— Детали?

— Торопитесь, молодой человек. В нашем деле это не годится, помните. Не думайте, что мы вас сбросим — и все. Кое-что подготовлено. Первое. Дней семь тому назад минские партизаны поймали в городе пьяного немецкого офицера. Немец оказался кинооператором, агентом Геббельса. Командирован в ставку верховного комиссара, но побывать там не успел, в комендатуре тоже не отметился. Используем его.

Генерал порылся в ящике, достал документы.

— Вот его документы. Уже со всеми необходимыми отметками. А вот бумага, в которой говорится, что отдел информации ставки командирует кинооператора Адольфа Рэхнера в штаб командующего экспедицией генерал-майора фон-Адлера. Будете снимать. До ночи позанимайтесь с опытным кинооператором. Он расскажет вам устройство аппарата.

— Я знаю.

— Не вредно повторить, тем более, что ваш аппарат будет иметь немного другое устройство.

Он пошл. Генерал улыбнулся.

— Но главное — разведка и» только разведка. Связь с бригадой Крушины и с бригадой Приборного, с вашими старыми знакомыми. Через них — с нами. Других явок нет. В этом — сложность.

Потом у других людей он выяснил все подробности. Разговоров с ними он в точности сейчас не помнил, они были долгими и по-дружески простыми, но суть их и содержание помнил хорошо. И сначала все шло так, как было разработано им вместе с генералом и его помощниками. Да, так шло до тех пор, пока он не выполнил первую часть операции — не проник в немецкий штаб. Тут весь план был поломан. Он узнал, что одна из бригад, с которыми он должен был установить связь, а именно бригада Приборного, окружена карателями. У разведчика дрогнуло сердце. «Живы ли они там: Настя, Павел Степанович, Петька?.. Только бы были живы…»

Спасти бригаду — вот что стало для него теперь главным. Но не наделать бы ошибок — уж слишком он волнуется. Для разведчика — это страшнейшая опасность…

Андрей Буйский перевернулся на спину и, тихо подгребая под себя воду, начал обдумывать детали своей задачи, которая не была предусмотрена раньше. Сложная задача…

Не кончили еще Лесницкий и Приборный подбирать людей в группу Майбороды, как посыльный из отряда Евгения Лубяна попросил их срочно пойти на берег. Он таинственно сообщил:

— Кто-то приплыл. Под корнями старой вывороченной сосны ждет…

Не дойдя до берега, Лесницкий, который шел первым, встретился лицом к лицу с голым человеком.

— Павел Степанович!

— Андрей?

Они крепко обнялись. Голое мокрое тело Андрей Буйского пахло рекой.

Подскочил Приборный.

— Подожди, кто такой? Андрей, Андрюша? Снится мне, что ли? Откуда ты свалился? Да дай ты мне, комиссар, обнять его. Вот же какой жадный человек!

— Дайте, товарищи, надеть что-нибудь. Замерзаю.

Приборный снял свою шинель и накинул на Андрея.

— На, на… И скорей рассказывай… Откуда? Как? Какой бог послал тебя к нам?

Андрей оглянулся.

— Лишнего никого нет?

— Нет, нет. Место надежное. Смело говори, — Приборный весь дрожал от ‘напряженного ожидания.

Они сели на мокрые вешки.

— Подождите, все расскажу. Скажите только, — он сделал короткую паузу, словно задохнулся, и стиснул руку командира, — Настя… жива?

— Жива, Андрюша, жива.

— Как бы позвать ее сюда?

— Евгений Сергеевич, сходи к раненым. Она где-то там, с детьми… Скажи, что я зову, — сказал Лесницкий.

Женька молча поднялся и нырнул в темноту. По шагам было слышно, что он побежал.

За рекой поднялись вверх и рассыпались ракеты, ко их свет не достиг этого берега. Когда ракеты потухли, низко над рекой повисли цветные нитки трассирующих пуль. Пули влились в обрыв. Донесся глухой треск пулемета.

— Путают, — заметил Лесницкий.

— Боятся, как бы вы вдруг не исчезли посреди ночи. Фон-Адлер держится за вас, как черт за душу. Разгром вашей бригады — его слава, его успех, новый крест и, возможно, наконец-то повышение в звании. Он сам все время тут находится. Его командный пункт в Богунах, в школе. Он уверен, что вас тут не меньше пяти тысяч. Первые дни атак стоили ему восьмисот человек только убитыми… Однако по порядку, — и он шепотом рассказал все, что они должны были знать. — И вот я уже три дня снимаю фон-Адлера. Генерал, между прочим, большой любитель съемок, очень хочет попасть на экран. Это облегчает мою задачу. Я счастлив, друзья, что мне удалось связаться с вами. Чудесно. Давайте мне Москву…

Приборный и Лесницкий одновременно вздохнули:

— У нас разбита рация.

— У-у, черт! Неудача за неудачей! — Андрей задумался, потом тихо сказал: — Что ж, я и это имел в виду. Будем думать сами, если нельзя опросить совета. Решим сами.

— Теперь мы решим быстро! — весело воскликнул Приборный.

— Тише. Ты готов уже кричать, горячая ты голова, — упрекнул его Лесницкий.

— Да, нужно быть крайне осторожными, товарищи. Их разведка не дремлет, не забывайте об этом. Но ближе к делу… Коротко о вашем положении. Бригада Крушины, которая шла к вам на выручку, задержана при переходе через железную дорогу и ведет там тяжелые бои… Обрадованный успехом Адлер назначил на послезавтра решительное наступление. Как вы думаете, выдержите?

— Если он назначил наступление на послезавтра, нам не придется его «выдерживать»: наступления не будет, Мы опасались одного, как бы о» но не началось завтра утром, — и Лесницкий рассказал Андрею о только что выработанном плане.

Андрей молча слушал и, когда Лесницкий кончил, сказал-

— Что ж, план реальный. Я уверен, что вы его успешно выполните. Но я сюда шел, чтобы предложить вам другой план, мне кажется, более смелый и активный. Я хотел еще раз согласовать его с Москвой, но раз это невозможно, давайте обсудим сами… Дело вот в чем… Завтра вечером, или, правильней, уже сегодня, в двадцать два ноль-ноль, фон-Адлер созывает совещание старших офицеров. Говорят, у него есть нерушимое правило: перед каждой серьезной операцией — совещание и в конце его — «семейный ужин». Я, конечно, буду снимать все это. И я «сниму» их…

От волнения Приборный и Лесницкий затаили дыхание.

— Моя роль хороша тем, что в аппарате скрыта мина большой разрушительной силы. Во всяком случае — достаточная для того, чтобы поднять их на воздух. Понимаете?

— Подожди, Андрюша! А сам-то ты как потом? — в один голос спросили они его.

— Себя, конечно, я взрывать не думаю, — ответил Андрей. — Убежать мне будет не трудно. Дороги для отступления я уже разведал. За меня вы не беспокойтесь. Обдумаем главное… Если диверсия удастся (будем надеяться на лучшее), будет сделано большое дело — каратели лишатся головы. Части останутся без старших офицеров… В результате — паника, деморализация…