— Ничего, хлопцы! Танки не страшней самолетов. Дайте мне гранаты и вот тот кусок телефонного провода. — Он быстро связал вместе несколько гранат. — Вот так же свяжите несколько букетов. Скорее! Так! Коньков и ты, Ваня, ползите вон к тем кустам. Остальные останутся со мной. Мы будем бить из пушки. Быстрей, хлопцы!

Танки подошли к ольшанику и остановились, по-видимому, озадаченные молчанием партизан. Потом их башни брызнули огнем. Прогремели пушечные выстрелы. Снаряды разорвались в ольшанике.

На пригорке появились эсэсовцы. Затрещали автоматы. Серо-зеленая лавина стремительно катилась вниз по склону. Танки скрылись в кустах, а спустя минуту первый из них появился на гребле и помчался прямо на пушку.

Николай сам встал за наводчика. Прогремел выстрел. Второй… Третий… Танк не останавливался.

«Спокойно, спокойно», — успокаивал себя Николай, стараясь прицеливаться возможно точней. Но от напряжения все тело дрожало, мелко стучали зубы, а в душе нарастала волна неудержимой ярости. В эту минуту уже не существовало его собственной жизни с разнообразными чувствами, ощущениями и инстинктом самосохранения. Все его существо было охвачено одним желанием: остановить это черное чудовище. И если бы для этого нужно было зарядить пушку самим собой, он, не задумываясь, сделал бы это.

Внезапно из-под гусеницы танка вырвалось пламя и черный столб земли и дыма. Машина содрогнулась, круто повернулась и полезла в кусты. Затем прогремел еще один взрыв. Танк остановился, неуклюже уткнувшись в канаву.

Николай понял, что танк подорвали Коньков и Ваня Телеш, и, радостно прокричав что-то непонятное, выстрелил в башню уже неподвижной машины. Снаряд, по-видимому, пробил броню, потому что танк взорвался… Осколки металла просвистели у самой пушки. Спустя несколько минут на дороге показались остальные три танка. Они шли один за другим, но не с такой скоростью, с какой мчался навстречу своей гибели тот, взорванный танк. Передовой танк бил из пушки, но снаряды падали далеко за спиной у хлопцев, где-то в болоте.

Николай сделал несколько выстрелов — теперь уже более спокойно и уверенно. Разрывы трижды закрывали цель, — очевидно, снаряды попадали в танк, но он не останавливался и его снаряды падали все ближе и ближе. В лицо бойцам ударял горячий воздух, над головой свистели осколки.

— Последний снаряд, товарищ Маевский! — крикнул Плющай.

— Как последний? — обернулся удивленный Николай.

— Последний. У нас ведь их было шестнадцать.

— Э, все равно пользы мало от этой пукалки. Готовьте гранаты!

Николай сделал последний выстрел и плашмя упал на землю: в этот момент над головой запели пули. Передний танк остановился около подбитого и поливал обороняющихся пулеметным дождем. Пули жужжали вокруг, ударялись о пушку и с визгом рикошетили.

— Ползи в канаву и по канаве — вперед! — закричал, не поднимая головы, Николай лежащему около него Плющаю.

Притыка на мгновение поднял голову и тут же уронил ее. Из-под черных волос потекла по виску тонкая струйка крови. Тело его вытянулось.

Николай подполз к пулемету, отодвинул убитого и, дрожа от злости, начал стрелять. В ответ на его стрельбу танк устремился вперед.

И в этот момент Николай увидел Плющая. Вася поднялся во весь рост и, держа в обеих руках над головой гранаты, побежал навстречу танку.

Николай перестал стрелять и закричал, сжав кулаки:

— Нагнись! Нагнись, Ва-ася!

Плющай упал, не успев бросить гранат, и связка разорвалась у него в руках.

Танк приближался. До него оставались считанные метры. Медлить нельзя было ни минуты. Николай вскочил и, забыв про опасность, выпрямился во весь рост, подскочил к танку и бросил одну, а потом и вторую связку гранат. Перед глазами сверкнуло пламя. Что-то горячее, как струя кипятка, обдало лицо и чем-то острым больно ударило по ногам. Он упал, чувствуя, что летит в черную пропасть. Но через мгновение перед его глазами снова проплыла синь неба, и он, осознав все, что случилось, рванулся в сторону, чтобы не быть раздавленным танком. Чьи-то руки удержали его. Он оглянулся и увидел Тимофея, который лежал рядом и держал его.

— Живы, товарищ начштаба?! — обрадованно вскрикнул хлопец. — А я уж думал…

— Где танк?

— Танк вы подбили… Другие повернули обратно. Немцы залегли. Не поднимайтесь!

Николай только теперь услышал стрельбу и свист пуль над головой. Ослабевшей рукой он достал из кармана часы. Прошло немного больше часа с момента отхода отряда.

— Отступать. Пора отступать. Кто жив?

— Все погибли, товарищи начштаба.

— Подорви пушку и пулемет. Возьми автоматы. Ползем до поворота, а там побежим.

Он попробовал повернуться, чтобы ползти, и застонал от жгучей боли в ногах. Обе его ноги ниже колен были в крови.

— Посекло вам ноги. Перевязать нужно, — вздохнув, сказал Тимофей.

— К дьяволу! Никаких перевязок! Скорей! — Николай превозмог боль и пополз по болоту, по грязной воде, между ольховых кустов, иссеченных пулями и взрывами снарядов.

Тимофей догнал его уже там, где дорога делала поворот. Они выползли из болота на греблю. Николай попробовал подняться, но не удержался на ногах. От боли закружилась голова. Он почувствовал, что еще одно такое усилие — и он потеряет сознание. Ему стало страшно. Теперь, когда задание было выполнено, совсем не хотелось умирать, — очень хотелось увидеть товарищей, родных, Алену… Он стиснул зубы от боли и отчаяния.

«Врешь! Теперь ты меня не возьмешь! Теперь я сумею победить тебя!» — погрозил он мысленно смерти и, оглянувшись, приказал растерявшемуся партизану:

— Тяни, Тимоха, меня вон туда, в лес.

С нечеловеческим напряжением, выбиваясь из сил, юноша нес командира через болото. На гребле снова зарычали моторы танков, загремели пушечные выстрелы, закричали эсэсовцы. Но партизаны не обращали больше на них внимания.

«Держись, начштаба! — подбадривал себя Николай. — Твоя жизнь еще понадобится. Ого! Мы еще повоюем. Мы еще покажем им!» — но все-таки, несмотря на все старания сдержаться, из его груди время от времени вырывались стоны.

— Ничего, Тимоха, не обращай внимания. Тяни. Как тебе удобней… хоть за ноги! Подожди. Послушай, собаки не бегут по нашему следу? Тихо? Бросились догонять партизан? Пусть ищут ветра в поле. Нам с тобой только доползти бы до своих. Тогда мы еще повоевали бы, Тимоха. Мы отомстили бы им за жизнь Васи Плющая, Притыки, всех…

Сначала он говорил безостановочно, но постепенно начал умолкать, чаще стонал, становился все тяжелее.

Выбравшись на сухое место, Тимофей упал на траву и долго лежал неподвижно. Раненый тоже молчал. Повернувшись на спину, он смотрел в небо. Заходило солнце. Дым, который плыл с запада, стал розовым. Боль в ногах утихла, и на какое-то мгновение все тело охватила приятная истома. Но потом вдруг зашумело в голове и почудилось, что с неба прямо на него стремительно падает большое красное полотнище. Он поднял руки, чтобы схватить его, и потерял сознание.

Тимофей Буров нашел штаб бригады уже в конце ночи, когда начало светать. Часовые провели его к Лесницкому, который спал под елкой, накрывшись старым плащом. Хлопец сначала растерялся, не зная, как разбудить комиссара, но, вспомнив, зачем пришел, торопливо опустился на колени и взволнованно зашептал:

— Товарищ комиссар! А, товарищ комиссар!

Лесницкий сразу открыл глаза и, узнав бойца, вскочил.

— Буров? А Маевский где?

— Ранен, товарищ комиссар. — И он, заикаясь от волнения и усталости, коротко рассказал про ход боя, про смерть товарищей и про ранение начштаба. — Я его нес на себе, пока уже совсем вечером на опушке не встретил одного деда. Он помог мне перенести начштаба в деревенский лагерь; в лесу там они — вся деревня, с коровами, со всем добром. Товарищ начальник штаба сказал мне, когда ему стало лучше и он узнал, где находится: «Иди, — говорит, — Тимофей, найди штаб, передай обо всем…» И я пошел, всю ночь блудил…

— А теперь сможешь пройти?