Над, нами завис небольших размеров металлический шар, он через доли секунды раскрылся лепестками, подобно лилии, на нас куполом опустилась прозрачная пленка, образовала нечто вроде юрты диаметром в основании метров на двадцать и накрыла нас, захватив часть воды, где постанывая шевелился вождь. Под купол успела попасть и танкетка - она остановилась резко и подняла пыль, которая улеглась не скоро. Когда же пыль улеглась, я увидел, что на спасенного мною воина навалились корчи и вода вокруг его тела кипит. Я схватил бедолагу и вытянул на сухой взлобок. Тело его было все в мелких кровоточащих ранах. "Значит, и рыба обожает сок цветка?"

- Прости, Сын Скалы, не догадался я, что тебя рыба щиплет. Сейчас мы с тобой о жизни потолкуем. - "Лингвист" лежал на сиденье танкетки, и дотянуться до него ничего не стоило. - Итак, слушаю?

Воин сопел и перекатывал по песку голову, не глядя в мою сторону. Тогда я сказал в микрофон "лингвиста":

- Как чувствуешь себя, могучий воин? - Я хотел малость подольстить этому парню. Прибор, мигнув красной лампочкой, что-то прочирикал птичьим голосом, охотник приподнялся, сел и тоже что-то прочирикал. Машина, исправно перевела:

- Я в печали.

- По какому поводу, простите? - Меня, конечно, обидело то обстоятельство, что спасенный мной балбес еще и в печали. Хотя бы поблагодарил для порядка.

- Я должен умереть.

- Вот тебе раз! С какой стати ты должен умереть? Закрыть свои карие очи?

- Племя уже справляет тризну по мне. С того света не возвращаются.

Что ж, весьма логично; товарищи этого, неудачника уже добежали до городища и принесли на устах печальную новость. Весьма некстати получится, если следом приплетется труп.

- Кровь цветка метит неминуемой смертью. Дат, ситуация! Племя отведет ритуал, отправит душу убиенного на небо или еще куда там у них предписано, а душа не улетела, осталась при теле. Явное несоответствие.

- Невелика беда, - сказал я. - Что-нибудь придумаем.

- Меня уже нет.

- Но ты же есть!.

- Убей меня, сын племени, которое пришло сверху!

- Откуда ты взял, что я пришел сверху?

- Мы видели....

- Есть хочешь?

- Нет, я в печали. И печаль моя велика.

О тонкие стенки пузыря, спущенного на нас, ударялась летающая мелкота, скатывалась, скользя, и осыпалась наземь. Какой-то зверь, тощий и величиной с собаку, захватывал оболочку пастью, но она с неприятным скрипом выскакивала из его зубов, не давалась, зверь наливался яростью, глаза его кровянились. Я засмеялся. Однако воин не ответил на мою улыбку (я показал ему пальцем на сердитого зверька), он раскачивался с закрытыми глазами и тонким голосом творил молитву такого содержания:

- О Вездесущий! Прими меня к себе, потому как меня здесь уже нет, я стану исправно работать на тебя в поле, по вечерам же буду исполнять для тебя танец Услады. Прими, я молод и совершил ещё мало зла.

Над нашим шатким и слабым на вид укрытием лопались шары, испуская желтый дым.

- Что творишь, Голова?

- Усыпляю все живое, чтобы вы могли идти.

- От воина пахнет, хотя, честно, я этого почему-то не чувствую. Воин мой--теперь вроде живца, на него любая гадость летит. Подскажи, как его отмыть, отстирать?

- Вода растворяет сок, пусть обветрится, тогда я сниму защиту.

- Все понял. Спасибо.

- Есть новость, Ло.

- Слушаю?

- Биоанализатор показал, что атмосфера этой планеты пригодна для дыхания.

- И можно снять скафандр?

- Можно, если хочется.

- Хочется!

...Первое, что я услышал, был плеск воды о берег, я услышал еще, как сопит мой удалец из племени Изгнанных - он все качался, обхватив руками голову; потом я уловил запахи - пахло мокрым песком совсем так же, как и у нас, на Земле. Хорошо! Я упал на колени и потрогал руками траву, она была сухая и жесткая. Однако насладиться звуками и запахами не дал мне Сын Скалы. Он полз ко мне, все постанывая, и уныло канючил:

- Отпусти - пойду к Вездесущему. Я выну из груди свое сердце!

- Погоди вынимать сердце, обратно его уже не вставить; давай, брат, лучше помоемся. - Я пошел к танкетке, достал кусок мыла, вернулся к воде и опустился на корточки. - Хорошо-то как. Сын Скалы с Гималаев или Кордильер. Вода, милый ты мой, настоящая, ее даже можно взять в ладошку, а?

Абориген не слушал меня, он стоял задрав голову, рассматривал прозрачный купол и печально моргал. Я зачерпнул воду обеими ладонями, полную горсть, бросил ее в лицо себе и засмеялся - на меня нахлынуло необыкновенное ощущение полного единения с этой Синей планетой, которую я теперь буду чувствовать; буду брать в руки камни, буду купаться и ступать босыми ногами по траве. Судьба подарила мне целый мир, неисчерпаемый, чужой, но уже дорогой мне, как родина.

- Иди сюда, Скала. Да ближе, ближе!

Он подошел с робостью. Я показал ему, как надо мылиться, Вода холодила. Скала взял мыло и через мгновение окутался пузырчатой пеной. На толстых губах обескураженного парня впервые проблеснула улыбка, и он, обнажив зубы, кивнул; посмотри, мол, на себя - ты стал забавный. Я тоже показал на него пальцем: на себя, дескать, полюбуйся. Он нисколько не боялся меня, и это удивляло. Я спросил, ложась в воду:

- Почему ты меня не боишься?

В общем-то вопрос был сформулирован неправильно - я собирался сказать: "Почему ты не удивляешься?"

Воин тоже лег в воду, и мыльная пена зашипела вокруг нас, опадая, речка же покрылась радужной пленкой. Купол над нами лопнул вдруг с нежным звоном, и я почувствовал мокрым затылком ветерок. Воздух был парной, со стойкими и неназойливыми запахами. Тучка насекомых, покружась невысоко, улетела прочь, растаяла. На руку мне села бабочка с треугольными крыльями- угольно-черными с бархатной глубиной, по черноте симметрично раскатывались оранжевые пятнышки, составляя узор. Бабочка улетела, вспугнутая, и я уловил кожей нежное дуновение от ее крыльев.

- Эге-ге-ге!!

Эха не было. Крик мой пропал, запутался, будто в вате.

Я вылез из воды, отряхиваясь, и опять спросил у воина - он лежал на спине с закрытыми глазами, блаженствовал:

- Так почему все-таки ты меня не боишься?

Парень вылез из речки неловко и ударился задом о песок.

- Вы уже были.

- Как это - были?

"Лингвист" помаргивал лампочкой, и воин косился ни него без симпатии.

- Вы ушли и пришли.

- Мы не приходили!

- Разве не вы оставили нам Истины на Камне?

- Не мы.

- Я не верю! - ответил воин и поднялся, стаскивая с себя набедренную повязку. Черные его ягодицы блестели, как лакированная мебель. Он отжал повязку, морщась, уселся на свой мокрый след, оставленный давеча. Какой смысл было тогда отжимать повязку, коли опять устроился в лужу. Забавный, однако, малый.

- Что за камень?

- На нем Истины. Он там. - Воин вытянул руку, показал в моросное и дряблое небо. - Он у врагов, а Пророк, - тут воин подозрительно огляделся: не слушает ли нас кто? - а Пророк забыл Истины, Он помнит только одну, но Камень большой.

Я, конечно, ничего не понял и пожал плечами.

- Племени нужны Истины, жить без них грешно - так завещано.

- Кем же завещано?

- Кто ушел и придет. Абракадабра какая-то!

- Ты теперь домой подашься, парень?

- Нет, я умер.

- Ты, милый, совсем живехонек. Ну поедем со мной тогда.

- Я сейчас буду вытаскивать сердце и удалюсь к Вездесущему.

- Это успеется. Все мы когда-нибудь удаляемся к Вездесущему. - Я затолкал этого малахольного юнца в танкетку, и мы помчались домой. Скафандр мой лежал рядом на сиденье, и шлем, свисая, болтался при тряске, будто голова трупа. Это было неприятно, и я спрятал скафандр в бункерок.

- Мы еще поживем, Сын Скалы! И по возможности дольше, потому как жить любопытно.

Лопоухий абориген по-прежнему был в прострации. Я совал ему всякие безделушки, я показывал ему фокусы, но парень засох в своей, тоске, он дни и ночи сидел на краю ковра в холле, качался, как будда, и нехорошо выл. Вой этот раздражал меня до того, что однажды я чуть не стукнул этого недотепу по шее, но сдержался- жалко мне его стало. Надо нам что-то срочно придумать, иначе помрет Сын Скалы во цвете лет, задавленный печалью, черт его забери! Я допытывался у парня, как и чем живет его племя? Отвечал он мне неохотно и без конца повторялся. Выяснилось, что когда-то (никто не помнит и не знает, когда) явились сверху люди, большие и желтые.