Главный Воин наконец доковылял до Скалы, лежащего ниц. Я заметил мимоходом, что уши моего брата просвечивают несолидно, как у поросенка, затылок его напряжен, спина колышется от частого дыхания. Старик постоял в прострации, с закрытыми .глазами, волосы его блестели, будто крыло ворона. И что же дальше?
Я с замиранием сердца увидел; острие копья, покачавшись, замерло, нацеленное между лопаток моего брата.
- Эй, папаша, ты бы убрал палку, не то я вознесу тебя на небо или еще выше - в самую тьму. Остановись, папаша!
Однако дед не остановился--он неловко ткнул копьем брату моему промеж лопаток, и черная кожа враз окропилась кровью. Скала застонал, вскинулся и вяло упал щекой в песок. Я не двинулся с места, но был готов сделать прыжок в том случае, если брату моему будет грозить серьезная опасность. Старый воин медленно повернулся к толпе и поднял над головой тощую руку;
- Это не дух, это человек!
Мужчины племени повторили вразнобой;
- Это не дух, это человек!
- Хочешь ли ты вернуться домой, Сын Скалы? - спросил старик, обращаясь скорее к толпе, чем к брату моему.
- Хочу! - ответил Скала поспешно.
- Пойдем! И ты поведаешь нам о своих подвигах, а твой покровитель пусть ждет, мы пока не готовы принять его, мы должны приготовиться,
Я поднял Скалу, поставил на ноги и сунул в слабую его руку переговорное устройство в форме медальончика,
- Трудно будет, позовешь. Я буду слышать тебя, друг. Скала кивнул отрешенно и, окруженный соплеменниками, скрылся за стенами деревни.
3
Вот и снова я один.
Но теперь мне не хочется ни тишины, ни одиночества.
Надо мной дивное ночное небо, и на него можно смотреть целый век. Это занятие не наскучит и не разочарует. Оно всегда новое и неспокойное, здешнее небо, оно полно тайны и навевает сладковатую грусть, оно зовет неназойливо, полное величия и силы, у него нет ни счастья, ни несчастья; слишком оно большое, чтобы испытывать боль, ждать и надеяться. Оно-небо. Вселенная, и мы в нем мало что значим, мы никогда не поймем и не объемлем его до конца. Такова холодная суть. Но ведь мы любопытны, и познание нас волнует. И пока достанет в нас любопытства, мы не постареем и не устанем.
Я лежу в танкетке на раздвижном ложе и сквозь прозрачный купол кабины гляжу вверх. Некоторые звезды очерчены четко, другие же напоминают паучков, которые, перебирая лапками, взбираются по черному своду к его вершине. Я вижу созвездие Трех Братьев. Оно сегодня спокойно, и внутри треугольника чисто, там - тьма. Изредка дальняя даль прострачивается падающими огнями, они зажигаются в центре полусферы и скатываются к горизонту, гаснут.
Скалы не слышно - или он потерял свой медальон, или сидит в одиночестве на карантине. Соплеменники, как я понял, сомневаются в том, что этот парень явился в собственной плоти, вероятней же всего, он ниспослан, думают они, с того света в качестве злого духа. Я относительно спокоен и надеюсь, все кончится благополучно. В любом случае племя должно страшиться моей кары, моей мести. Скала пройдет чистилище, восстановит доброе имя, тогда уж очередь за мной: и меня, надеюсь, со временем внесут в соответствующую графу табели о рангах. Остается, значит, ждать.
Не спится.
Еще недавно я верил, что никогда не буду скучать по Земле, но все чаще и чаще без причины вроде бы в нос мне ударяет запах полыни, которым настояна горячая степь, я вижу вдруг, как трепещут крылья бабочки-капустницы, вижу черемуху в цвету, спелую землянику на крутом яру. Ягод много, они точно капельки киновари, упавшие с кисти рассеянного художника, проходившего вдоль опушки бора с забавной песней на устах. И щемит мое сердце от этих картин, проплывающих перед глазами чередой. Временами я чувствую на щеках ее руки. Эта женщина не любила меня, зато любил я ее, единственную.
- Голова!
- Слушаю тебя, Ло.
- Тоже не спишь?
- Я никогда не сплю.
- Знаю, ради вежливости спросил. Ты можешь представить, Голова, как шелестит осенний дождь и как осыпаются деревья после заморозков?
- В принципе могу, но зачем?
- Тебе, действительно, незачем. Я вот не подберу слов, чтобы ты представил, Голова. Дождь шуршит сонно, а листья опадают с печалью. Это печаль обреченности, деревья ведь, как люди, бывают молоды и стареют тоже. Они все понимают, деревья. А ты видел. Голова, как отражается восход в тихой воде? Не видел! Вода горит изнутри, от самого дна. Горит она неистово, в низинах плавают туманы. Туман я бы рискнул сравнить с тополиным пухом - его тоже легко уносят ветры. У тебя мало информации обо мне, Голова. Изволь, дополню, если хочешь, твою память некоторыми фактами. Когда я родился, ты знаешь. Мне двадцать восемь лет, рост-два метра и тридцать сантиметров. Я крепок, здоров, тем не менее не совсем полноценен с точки зрения моих соотечественников - ко мне относились как .к больному, и это угнетало меня лишь поначалу, потом я привык. Со мной разговаривали как с ребенком или умной собакой. Ребенок есть ребенок, а собака, даже самая умная, есть всего-навсего собака, не так ли, Голова? Ты не отвечай, тебе пока нечего сказать. С раннего детства я увлекся историей,. изучал древние языки и прочитал уйму книг в подлиннике. Захватывающе интересно, признаться, читать древние книги. Очень рано я понял, что история цивилизации - это в сущности история духовного, совершенствования человека. Ты меня понял?
- Не совсем.
- Продолжаю. И не торопи меня, пожалуйста. Возьмем наше время. Это-расцвет, подлинный триумф разума, изобилие, благополучие и беспечальность. И главный критерий в оценке каждого - его работа, критерий оценки достижений общества - работа всех. Мы говорим: мы достигли вершин потому, что наши предки умели работать, создавать, творить. И вся история теперь оценивается именно под этим углом. Наш идол - здравый смысл. Мы отделяем таким образом творца от его духа. А кто такой творец, то есть человек? Само собой разумеется, человек в наше время лишен изъянов - он добр, умен, некорыстен и совершенно объективно судит себя, знает свое место среди прочих, подобных себе. Мой дядя, например, - его тоже зовут Логвином - первый ученый планеты, председатель Академии Светил, которые определяют пути развития общества, я же - никто. Почему? Потому что мой дядя имеет выдающиеся способности, я же не .нашел настоящего дела до сих пор. Но продолжаю мысль. Человек создавал блага быстрее, чем совершенствовался сам. Для иллюстрации два примера. В седой древности Европу и Азию сотрясали монголы. Они катились лавиной и сметали на своем пути все живое. Они завоевывали, покоряли и убивали без всяких моральных принципов, они были сильнее, вот и все. Спустя века .появился Гитлер. Монголы имели в своем распоряжении огонь и стрелы, Гитлер имел пушки, пулеметы и газовые камеры. Суть этих сотрясателей была одна: я сильный, значит, и прав. Они опирались на темные стороны человеческой натуры. Вождь без массы - ничто. Не так ли, Голова?
- Скорее всего так...
- Вождь взывал; "Бери, пользуйся результатами чужого труда, ты сразу станешь богатым и счастливым, ты будешь Хозяином, остальное-дым и химера". И ведь шли за таким вождем с жаждой легкой наживы, с надеждой на власть, на исключительность положения. А почему опять? Потому, Голова, что человек имел скудный духовный багаж. Человечество всегда делилось на людей хороших и на людей плохих, добро всегда вступало в конфликт со злом. Эта война не имела конца, катастрофы рождали кратковременное равновесие сил, и все начиналось сначала. В итоге человек мучительно медленно поднимался по шатким ступеням к вершинам собственного "я", к идеалу, если хочешь. То был трагический путь, и не раз перед нашими пращурами разверзалась пучина, не раз судьба всего живого висела на волоске, особенно в эпоху атома. И все крутые повороты в судьбе народов, все беды и печали заложены были в самом характере человека; если ты жаден, допустим, или чрезмерно честолюбив, ты должен оттолкнуть от пирога других, чтобы нажраться самому или непременно занять господствующее положение, чтобы попирать ближнего своего. И государства часто отражали характер и цель своей элиты. Тебе понятно, Голова? Однако постой; кажется, заговорил брат мой, великий лжец Скала. Послушаем, это забавно.
