— Ты хорошо все обдумал или просто боишься исправить то, что натворил?

— О! — вопит Олив. — Ты слышал?

— Слышал что? — ЭйДжей переводит свое внимание на нее, явно избегая моего вопроса.

— Почта здесь. Почта, почта, письмо! — говорит она, бегая по дому.

— Куда ты идешь, Олив? — кричит мама с верхнего этажа.

— Почта! — орет Олив. Она уже на полпути к ящику, прежде чем я подхожу к входной двери, а она уже бежит обратно с кипой писем в руках. — Я знала! — она пробегает мимо меня, бросив почту на кофейный столик и держа один маленький конверт у груди. — Это она, папа!

— Кто? — спрашивает мама, спускаясь по лестнице в гостиную. — Кто это она?

— Сердце мамы, — говорит Олив, как будто это будет иметь смысл для всех, кроме Олив и меня.

— Простите? — говорит мама. Я никогда не просил Олив хранить в секрете эти периодически приходящие письма той женщиной, но и не хотел, чтобы об этом узнали все. — Почему вы получаете почту в воскресенье?

Эээ… Мы не получаем почту по воскресеньям. Я не захватил почту вчера, но почему малышка подумала, что почту принесли только что.

— Олив, ты видела почтальона?

— Нет, я просто слышала, как щелкнул почтовый ящик.

Такой чуткий слух? Боже. Подождите-ка секунду. Выбежав за дверь и позволяя ветру захлопнуть ее за мной, выбегаю к дороге как раз вовремя, чтобы услышать двигатель автомобиля, но он уже исчез за вершиной холма. Даже если бы я побежал вниз по улице, я не смог бы разглядеть автомобиль.

Побежденный, как и всегда, я иду обратно в дом и беру конверт у Олив.

— Ты видела человека, который положил это в почтовый ящик? — спрашиваю я ее. Она что, все это время доставляла письма самостоятельно? Если да, то она, очевидно, местная. Но, а как же горы, о которых она писала?

Олив качает головой, ее косички болтаются вокруг.

— Неа.

— Ты видела машину?

— Да, — говорит она. Ее одно маленькое слово заставляет мое сердце перестать биться за долю секунды.

— Какого цвета она была? — спрашиваю я.

Олив подносит свой палец к губкам, когда ее взгляд подминается к потолку.

— Эмммм, хммм... Я думаю, я думаю, что она была зеленой или, возможно, коричневой. Серой, да, она могла быть серой, как серый и белый цвет, может быть.

Я встаю перед ней на колени и беру ее ручки в свои.

— Олив, мне нужно, чтобы ты хорошенько подумала. Это был большой автомобиль, как у меня, или маленький, как у бабушки с дедушкой?

— Ну, что-то посередине что ли. Ты знаешь, это могла быть синяя машина, — говорит она с широкой улыбкой. — Да... Я люблю синие машины.

Это абсолютно без толку.

— Хантер, ты не хочешь ничего объяснить нам? — спрашивает меня мама, как будто я подросток, который оказался пойманным, когда прятал травку в верхнем ящике.

— Леди пишет папе письма все это время. У нее сердце мамочки, — Олив сдает меня с потрохами.

— Что? — кричит мама, ее гнев сразу же разливается краской на щеках. — Ты знаешь пациента?

— Нет, — поправляю я ее. — Я не знаю, кто эта женщина. Я просто получаю письма от нее.

— Очевидно, она знает, кто ты и где ты живешь! — говорит мама раздраженно. — Ну, открывай его!

Я не хочу читать его вслух. Не при ней. Олив эти письма ни о чем не говорят, она не понимает, так что я не против читать их ей, но это все, что у меня осталось от Элли, и по мне так это очень личное.

— Мама, это только для моих глаз, — я пытаюсь объяснить, хотя знаю, что она не поймет. Она любила Элли так, как если бы она была ее собственной дочерью. И по этой причине на ее глаза наворачиваются слезы.

Она не реагирует, даже не настаивает на своем, просто смотрит так, как будто я причинил ей боль.

— Хорошо, — говорит она, крепко обняв Олив и прижимаясь к ее головке, в то время как одинокая слеза сбегает по щеке, исчезая.

Я открываю конверт, осторожно скользя пальцами по бумаге. Расправляю лист и вижу больше текста, чем обычно.

— Дорогой мистер Коул, — я читаю вслух, поддаваясь чувству вины. Глаза мамы открываются с удивлением, восторгом и мольбой.

Прошло четыре недели с момента моего последнего письма вам. За это время похолодало, и я провела много времени в закрытом помещении, читала, убираясь, и немного писала. Боюсь, что ее сердце чувствует себя немного пустым в эти дни, и я ощущаю себя виноватой, что не делаю большего, чтобы заполнить его.

Я сглатываю комок в горле, чувствуя резкую боль в груди. Я не хочу, чтобы ее сердце чувствовало себя пустым ... никогда. Я потратил свою жизнь, согревая ее сердце, наполняя его такой любовью, какую только мог предложить. Пытаясь передохнуть от этих ледяных слов, я смотрю на маму, оценивая ее мысли по взгляду на ее лице. Замешательство — это все, что я вижу.

Я встретила человека. Человека, который не знает о моих слабостях, потерях или победах. Я думаю, что он заметил меня и хотел бы узнать больше обо мне, но я боюсь, что он подумает или сделает, если узнает о моем неустойчивом состоянии.

Я хочу сказать ей, что не стоит бороться за человека, который не любит женщину такой, какая она есть на самом деле, но я не могу сказать ей этого, потому что не знаю, кто она, и, вероятно, никогда не узнаю.

В любом случае, я надеюсь, что вы и ваша дочь чувствуете себя хорошо. Элли однажды сказала мне, что мечтала о дочери. Я знаю, что она не так себе представляла развитие событий. Сожалею, что подвела сердце Элли в прошлом месяце, я сделаю все, что смогу, чтобы вернуть часть тепла, которая ускользнула. Может быть, этот человек, которого я встретила, будет другим. Может быть, он будет первым, кто полюбит птицу со сломанным крылом. Мы ведь всегда можем надеяться, не так ли? Берегите себя, и надеюсь, рождественские праздники принесут вам все, что вы хотели в этом году.

С уважением,

Ее сердце.

Я всегда думал, что она могла бы знать об Элли, учитывая тот факт, что она хорошо осведомлена, кто я и где сейчас живу, но это первый раз, когда она упомянула имя Элли или то, что знает, что у нас есть дочь. Эта информация осталась бы конфиденциальной в любой информационной базе доноров, особенно принимая во внимание тот факт, что я не смог раздобыть никакой информации о ней.

В моей голове только одна единственная мысль, что она знает Элли. Вернее, она знала Элли, а это значит, что я должен был знать ее, или думаю, что мог бы знать ее раньше. У нас с Элли был общий круг знакомых, кроме некоторых преподавателей с факультета, на котором она работала в школе, но она не была очень близка с кем-либо из других учителей.

— Хантер, — мама прерывает мои мысли, проливая слезы, которые уже одна за другой скатываются по ее мокрым щекам. — Эта женщина знает тебя и Элли. Значит, это было не случайное пожертвование, так ведь? — она спрашивает меня, как будто я нарочно скрывал эту информацию от нее, хотя я сам умираю от любопытства, чтобы выяснить правду.

— Похоже на то, но я ничего не знаю о ней. И никогда не узнаю, если она будет скрываться от меня, — мама наклоняется вперед и берет конверт с журнального столика, переворачивая его вперед и назад, выискивая обратный адрес, который я ищу каждый раз.

— Она не хочет, чтобы ты нашел ее, — говорит мама.

— Я знаю, — но я не перестану пытаться.

— Я сваливаю, — говорит ЭйДжей, входя в гостиную. Я почти забыл об атомной бомбе, которую он сбросил на меня несколько минут назад.

— Куда ты идешь? — спрашиваю его.

— Надеюсь, домой, чтобы разобраться с Алексой, — вставляет мама свои пять копеек.

— Неа, я собираюсь ненадолго прогуляться в Lion’s, — говорит ЭйДжей, отмахиваясь от нее.

— О, ЭйДжей, я надеюсь, что ты не будешь пить снова. Ты только завязал.