Вопрос о подтирке не так прост, как кажется. Разные народы решали его по-разному. В древнем Риме в общественных туалетах всегда находилась палка с губкой в ведре с солёной водой. В Европе в Cредние века
простолюдины использовали листья или траву. Исламские правила самые гигиеничные: сначала надо вытираться комьями земли или камнями, потом подмыться водой. И только левой рукой!
Туалетная бумага, свёрнутая в рулоны, появилась в Германии только В 1928 г. К тому времени физики уже спорили о строении атома, о квантовой механике. А подтирались чем придётся! Лорд Честерфилд шутил: "Необходимо всегда с собой носить томик дешёвых стихов, чтобы сидя на горшке развлечь себя, а потом найти достойное применение прочитанному".
Историю о том, как лавр стал атрибутом Аполлона, рассказали латиняне. Это память любовном поражение златокудрого бога. Нимфа Дафна бежала от его любви, как от чумы или дикого зверя. Аполлон не хотел считаться с тем, что она дала обет целомудрия. Пламенная молитва Дафны была услышана богами, и они превратили её в лавровое дерево.
Пророчество, творчество, посвящение в таинства ‒ удел немногих. Но кому незнакомо божественное любовное неистовство? Оно лучше всех прочих. Каждый, кого коснётся Эрот, словно обретает крылья и становится поэтом, даже если до того и был чужд Музам. Любящий вдохновлён богом! Слава Эроту! Он не случайно принял образ шаловливого мальчика: Эрот опекает прекрасных юношей.
В поэзии, которую вдохновляют Музы и которой покровительствует Аполлон, любовь к женщине занимает незначительное место. Хотя есть высокие образцы, но это слабое утешение для гомофобов: Сапфо божественная ‒ пример высокой поэзии. Она единственная женщина среди поэтов той эпохи и лесбиянка. Поэзия ‒ дело мужское. Божественный промысел, дружеская верность, игривая гомосексуальность ‒ вот обычный круг тем, если не считать эпических полотен, назначение которых всё же более ритуальное, чем поэтическое.
Аполлонистическая поэзия презирает женщин. Поэты бродят в "лабиринте мальчиков, из которого нет спасения". "Русого вижу ‒ и таю; чернявого вижу ‒ сгораю; Рыжего вижу ‒ совсем больше ни жив я, ни мёртв". "В должное время, В юные годы Надобно пожинать любовные утехи..." "Сладчайшие слезы" льются ручейками и сливаются в реки. "Бог ужасный, Эрот, никогда ты меня не направишь // К женщине ‒ страстью к одним юношам пылко горю!". Иные согласны умереть в объятиях прекрасного отрока. В такой компании у женщин нет ни одного шанса! Мысль о том, что можно любить одних лишь женщин, поэтам в голову не приходит, а если бы и пришла, то ужаснула бы.
"Девушек скверны объятья, затейливы их поцелуи,
Сладостнейший аромат не источают тела,
Речи нескромны, бесстыдны и грубы у них, а во взгляде
Ложь прочитаешь всегда, неучи, глупые все!
Холодны задом они, и ‒ что самое худшее ‒ места
Ты не найдёшь, где рука нежно могла бы блуждать".
"Что мне девичий пыл?" ‒ вопрос формальный. Огонь истинной мужской страсти пылает сильнее. "Только врагу своему пожелаю любить я красавиц..." ‒ звучит как проклятие. Тем, кому не нравятся забавы с мальчиками, ответ один - "отправляйся туда, где нет вина и любви..." В Аид! К черту!
В отличие от античного наследия, современная гомоэротика ‒ удел маргиналов и литературных хулиганов. Столетия, проведённые в подполье культуры, выработали комплекс вины за непреодолённый грех. Это абсолютно чуждо авторам в древности, они живут в мире, не разделённом на сексуальные меньшинства и большинства. Одним словом ‒ язычники!
Сегодня, даже там, где на первый взгляд нет проблем с толерантностью, заявление о своей гомосексуальности равносильно добровольной ссылке в духовную резервацию, пусть и цивилизованную, с правами человека и шумными манифестациями. Это не гарантия, что вас не подстерегут в тёмном углу, и не проломят вам голову камнем. В лицемерной толерантности наш мир действительно далеко ушёл от античности, есть чем кичиться! В эпоху просвещённого гуманизма и организации объединённых наций мракобесие так же обыденно как и в средневековье.
Лучше всего внутреннее состояние одиночества в клетке общественных предрассудков, передал Шекспир, о котором до сих пор спорят ‒ то ли мужчина, то ли женщина, то ли просто любил мальчиков?
"Уж лучше быть, чем только слыть дурным,
Упрёкам подвергаться понапрасну.
Ведь даже радость превратиться в дым,
Когда не сам признал её прекрасной".
"На радость и печаль по воле рока,
Два друга, две любви владеют мной.
Мужчина светлокудрый, светлоокий
И женщина, в чьих взорах мрак ночной".
Самые знаменитые сонеты Шекспира отмечены нетрадиционной сексуальностью, особенно 20, 26, 36, 53, 54 и 126. Когда говорится о поэтах, художниках, музыкантах, часто умалчивается о "неправильной" с обывательской точки зрения стороне их жизни. Всегда наготове словесная формула: мы их любим не за это. Самый яркий и общеизвестный, навязший в зубах, пример ‒ попытка отделить творчество Чайковского от личности Чайковского, без которой не было бы его творчества. Говорить о русской поэзии Серебряного века, умалчивая о ярко проявленной в ней разновекторности сексуального желания ‒ значит говорить не о чём. Таких примеров множество.
Принцип "Жопа есть, а слова нету" обывательски почитается как культурная традиция. Нет, господа! Это пришло в нашу культуру из лакейской комнаты барского дома. Детям кухарки не хотелось вспоминать, что они кухаркины дети, и что их мама выражалась просто и внятно без литературно культурных высеров, называла вещи своими именами и не брезговала крепким словцом, когда считала это уместным. Вот они и сочинили свою интеллигентность, которую Ленин метко обозвал национальным говном.
В среде ханжеского жеманства представление о "платонической любви" "облагородилось" до употребления к отношениям мужчины и женщины, когда хотелось подчеркнуть "высокие чувства" не запачканные низменной сексуальностью. Увы, изначально платоническая любовь, в переводе на современную терминологию ‒ это гомосексуальный идеализм, требующий от любящего и любимого "великой заботы о нравственном совершенстве". Разве можно требовать такого от женщины? Но всякое правило нуждается в исключении, его подтверждающем. По правде говоря, никакого смысла в этой фигуре речи нет, она досталось нам от латинян и просто удобна для повествовательного движения сюжета.
В спорах о силе чувств древние мудрецы пришли к выводу, что истинно любящие готовы умереть друг за друга, и не только мужчины, но и, как ни удивительно, женщины! В этом их убедил поступок Алкестиды. Она была красавицей и к ней сватались многие отпрыски царских родов, но испытания прошёл только Адмет. Тот самый, к которому в рабство был отдан Аполлон за непослушание венценосному отцу. Конечно, златокудрый бог помог своему невольному хозяину и возлюбленному запрячь дикого вепря и льва в колесницу, и проехать на ней круг по ипподрому. Таковы были условия испытания жениха.
Адмет в предсвадебной суете забыл принести положенную Артемиде накануне женитьбы жертву. Богиня не одобряла браки вообще и, чтобы её умилостивить, молодожёны совершали специальный обряд. Непростительная забывчивость Адмета стала причиной ужасного нервного потрясения. В брачном чертоге на супружеском ложе он обнаружил не прекрасную невесту, а клубок шипящих змей. Аполлон опять пришёл на помощь. Он не только договорился с Артемидой, но и заручился её обещанием, что, когда придёт пора, смерть может пощадить Адмета, если кто-нибудь из его семьи из любви к нему добровольно согласится умереть. Роковой день наступил раньше, чем можно было предположить. Адмет бросился к своим престарелым родителям с мольбами. Напрасно! Лучше горестно скорбеть о безвременно умершем сыне, чем расстаться с радостями жизни, тем более что не много её осталось...
