- Нет жены. Кончилась.

И Петя мне непременно подыграет, переиначив знаменитые слова из "Кавказской пленницы":

- Выпрыгнула в пропасть? - и все, даже Шемахинская царица, юмора нашего часто не разумеющая, рассмеются. Инцидент будет исчерпан, и, в худшем случае, папаня опять поведет всех на Кулички смотреть вторую мою попытку. Нет, он точно скушает то, что я жену скушаю. Ведь человек он хоть и сумасшедший, но умный, и понимает, что если человек женит своего сына на лягушке, то это отнюдь не означает, что тот не может есть то, что хочется.

Лягушка, похоже, и в самом деле, мысли так или иначе читала, потому что стать ее нарушилась и стала не горделивой, а что ни на есть испуганной, как у Карениной перед звенящими от приближающегося поезда рельсами. Я ее понял - время сейчас такое, сейчас долго не думают, потому как все знают - если ты в одежде или без нее, то ты человек, а если в шкуре или без нее - то мясо. И потому каждый сможет без труда переиначить известную кровожадную пословицу "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы" в весьма, на мой взгляд, остроумное высказывание "Есть лягушка, есть проблема. Съел лягушку - съел проблему".

- Да не бойся, кисонька, это же как последнее средство... - сказал я ласково, естественно, улыбаясь своему остроумию.

- Что как последнее средство?

- Французская кухня. Не буду я тебя есть, пока крупно передо мною не провинишься.

- Да я не из-за того, Ванечка, в лице переменилась, что ты придумал меня съесть в шутку. А из-за того, что предчувствие в сердце неожиданно образовалось...

- Предчувствие? Какое?

- Что тяжело нам с тобой жить будет...

- Это предчувствие у меня появилось, как только я визуально тебя исследовал. Да ну ладно с предчувствиями, нервов на них не напасешься... Расскажи, наконец, о себе. С какой такой планеты сюда упала? И как там все устроено в смысле интима супружеской жизни?

- Никакая, Ваня, я не инопланетянка, а коренная москвичка, но родилась за рубежом, во Франции, которая, в сущности, и есть другая планета. Отец назвал меня Василисой, но это имя мне никогда не нравилось, есть в нем что-то от кота Васьки с лисой Алисой. Потому лет с пяти я стала требовать, чтобы меня называли Викой.

Неожиданно я представил любимую курящей в лягушачьей своей коже и улыбнулся.

- Ты чего смеешься? - спросила она.

- Да так...

- Представил меня курящей в лягушачьей шкурке?

- Да.

Она расплакалась:

- На тебя бы ее надеть...

- Я согласен, лишь бы на тебе ее не было.

Она вытерла слезы.

- Слушай, - начал я, сочувственно помолчав, - объясни, наконец, почему ты в...

- Почему я в коже такой?

- Да. В таком, как сейчас говорят, прикиде. Расскажи.

- Твой отец ведь чудик?

- Еще какой.

- Мой такой же точно...

- Шизофреник?

- И шизофреник, и еще там что-то. Короче, полный психиатрический букет в одном флаконе. Он меня невзлюбил с самого детства, с той самой поры, когда я отказалась Василисой называться. Он - известный ученый, академик многих чужеземных академий, и так получилось, что я пошла по его стопам, хотя хотела стать зоологом по части земноводных. Кончила МГУ, потом стала заниматься проблемами отца. Он к этому времени уже окончательно...

- Шизанулся?

- Да... И на чем ты думаешь? На идее профессора Сальваторе из "Человека-амфибии", то есть задумал людей в океан переселить...

- В наши дни эта идея не кажется шизофреничной. Я где-то читал, что через сто лет на земле от всемирного потепления будет жить несладко...

- И он об этом... Послушай, - застенчиво глядя, проговорила лягушка-Вика, - я есть хочу. Несколько дней не ела...

- И мухи во рту не было?

- Да... - улыбнулась.

- У нас тут еда преимущественно древнерусская, - вздохнул я. - Репа пареная, полба, сбитень... А насекомых совсем нет.

- Каких насекомых?

- Ну, ты, наверное, их ешь? Стрекоз, жучков всяких? Или сырую рыбу, как в океане?

- Шутишь... - догадалась она и сглотнула слюну: - А колбасы копченой нет?

- Есть одна, - не смог я не улыбнуться скабрезно.

- Нет, спасибо, я еще не готова.

- А как насчет осетринки?

- Давай! - хлопнула в перепончатые ладошки.

Я позвонил Соломону и попросил в счет будущего похода на Хозарею в пять минут доставить осетрины и вообще, всего того, что любят проголодавшиеся девушки. Через семь минут к нам постучались. Чернец Варрава принес корзинку, салфеткой вышитой прикрытую, и удалился, с трудом оторвав глаза от женщины-лягушки.

Вика взяла корзинку и удалилась на кухню, попросив меня не тревожить ее минут пятнадцать. Выждав некоторое время, я осторожно посмотрел в коридорчик, ведший к кухне, и сквозь полупрозрачную дверь последней увидел, что ест моя жена на полу, ест в обычной лягушачьей позе. Когда она вернулась в спальню и села передо мной, я, естественно, не смог не спросить каким это образом ей удается выводить из себя продукты пищеварения.

- Увидишь, - сказала она. - Ну, естественно, не продукты а...

- Понял. А все остальное?

- Выслушаешь - узнаешь. А сейчас скажу одно - под шкуркой красавица я, как говориться, писанная.

- После этого заявления мне трудно будет слушать тебя внимательно. Может взять ножнички, чик-чик, и ну ее, эту шкурку, в микроволновку?

- Придет и этому время... На чем я закончила свой рассказ?

- Папенька тебе свои научные дела передал.

- Да, папуля отдал мне свои научные материалы, плод многолетних исследований. Постепенно я ими заинтересовалась, и со временем мне удалось сделать то, что ему не удавалось...

- Послушай, по-моему, тебе и двадцати нет?

- Двадцать есть. Я в МГУ поступила в четырнадцать...

- Понятно... - голос мой сам по себе стал осудительным - терпеть не могу мальчиков и девочек, которые садятся раньше времени на студенческую скамью, как будто она медом намазана. Садятся, вместо того чтобы жизнелюбиво учиться на твердую тройку, ездить кагалом на пикники с ночевкой, влюбляться, по крайней мере, раз в неделю и просто тусоваться до утра в каком-нибудь подземном переходе или некультурно исписанном подъезде.

- Ты о чем задумался? - спросила, когда глаза мои потеплели от воспоминаний о смешливой Варьке, с которой мы когда-то усердно готовились в горизонтальном положении к выпускным экзаменам.

- Да так... Значит, ты вундеркинд, а я - Ванька-дурак.

- Насчет ума не знаю, но мужчина ты, кажется отменный...

- Это точно. Как это ты определила? У тебя есть опыт?

- Никакого. Я - девушка...

- Вот те на!

- Ты никак не даешь мне закончить.

- Сама виновата. Теперь вот сказала, что девушка... Разве после этого мужчина может что-нибудь слышать, кроме собственного вожделения?

- Это надо было сказать, чтобы ты понял, как я оказалась в шкурке. Постараюсь быть краткой. В институте - его сразу секретным сделали и перевели в закрытый городок - офицеры и ученые за мной толпами ходили, и отец понял, что дни мои, как научного сотрудника, сочтены. И предложил испытать только что изготовленный биологический скафандр третьего поколения, то есть БС-3. И я согласилась, потому что эти отовсюду горящие мужские глаза, сальные, раздевающие, стали мне отвратительны физиологически... Согласилась и скоро пожалела: через три недели после того, как я влезла в скафандр, один наш ученый случайно открыл, что снять я его смогу лишь через семь месяцев.

- Почему так?

- Все дело в этом составе, так называемом глюоне, который соединяет кожу со шкуркой. Через несколько недель он неотъемлемо связывается с нервной системой, да так тесно, что снять шкурку можно лишь после того, как глюон утратит свои свойства.

- Да... Наука - это наука. Черт те что и сбоку бантик. А как в болоте очутилась?

- Папина болезнь неожиданно обострилась. И он почти все забыл, кроме своих цифр, данных, отчетов, проб, испытаний. Он забыл, что я его дочь, и стал думать, что я обычная лабораторная лягушка...