Мальчик шмыгнул носом. "Возвратиться, что ли? Нет! Никогда!"
Незваные воспоминания влекли, завораживали.
Он еще раз шмыгнул носом. "Возвратиться? Почему бы и нет?"
Мальчик вспомнил Фею, как наяву увидел ее нежную улыбку, услышал мелодичный голос, ощутил упругую шелковистость ее золотых волос. Сильно и нежно сжали его сердце воспоминания, и из глаз чуть не брызнули слезы. "Возвратиться! Конечно, возвратиться! И как. можно быстрее!"
Мальчик передвинул рычажок назад.
Первой заметила приземляющийся корабль Таисия Ивановна. Серебристая юла, подсвеченная выцветшей луной, кудахтая и треща, спускалась с почерневшего неба. Ее стремительный полет все замедлялся и наконец на удивление легко и плавно она приземлилась точь-в-точь на то место, где стояла раньше.
Таисия Ивановна, оглашая окрестности радостными криками, заторопилась к ракете.
- Вернулся, птица ты наша! Охотник! Садовник! Все! Идите сюда! Мальчик возвращается! А ты, Феня, что копаешься? Застеснялась, что ли?
Толпа встречающих, радостно галдя и улыбаясь, двигалась к "юле", в открывшемся люке которой появился Мальчик.
Феня шла сзади, делая вид, что происходящее ее ну совершенно не интересует.
Таисия Ивановна, мигом взлетев по стремянке наверх к Мальчику, сжала его голову ладонями и, преодолев слабое сопротивление, стала целовать в обе щеки, приговаривая:
- Ах, ты, хороший мой! Вернулся к своей тетушке! Ах ты, черт противный, идиот проклятый, придурок жизни, сколько я из-за тебя пережила, сокровище ты мое бесценное! Вот ей скажи спасибо, Фене. Она тебя вернула.
Взоры всех обратились к Фене. Девушка засмущалась и сказала нарочито небрежно:
- Уж такая наша женская судьба: спускать мужчин с неба на землю.
Проснулся Мальчик около десяти часов утра. Рядом с его кроватью на табуретке стоял букет из розовых гладиолусов в поллитровой банке из-под томатной пасты. Рядом с банкой лежала мокрая с угла записка. "Поздравляю с днем рождения! Целую тебя, соня,- читал Мальчик, протирая глаза и позевывая.- Я на дежурстве. Борщ на полу в кухне, возле холодильника. Ешь блинчики. Буду вечером. Целую. Тетя Тася".
Борщ на кухне... Целую... Поздравляю...
"Мне сегодня шестнадцать!" - внезапно мелькнула радостная мысль. Мелькнула и пропала.
Мальчик наконец проснулся окончательно, вспомнил предсказание мерзкого Доброжелателя и затосковал снова.
Но как бы то ни было, надежда покинула Мальчика не окончательно. Ведь всегда возможна ошибка, а то и просто наглая ложь. Надо было срочно выяснить истину.
Наскоро умывшись и пригладив волосы мокрой пятерней, Мальчик направился к дому Пришельца. Влекомый тягостным предчувствием, он все ускорял шаг. Очутившись у знакомого заборчика, Мальчик увидел, что непоправимое случилось. Корабля не было! Значит, не почудилось это ему во сне: на самом деле грохотали над спящим городком в предутренней тиши корабельные двигатели. Улетел! Не попрощавшись! Это был жестокий удар.
Он вошел в дом. Медленно обвел глазами комнату. Увидел на столе записку. Тяжело сел и начал читать. "Все возвращается на круги свои,- в горле у него запершило.- Чудес больше не будет. Будет обыденность и банальность. Нет мне места в таком мире. Прежнему тебе - тоже. Но вы, люди, меняетесь вместе с миром, в котором живете. Прощай, Мальчик. Я любил тебя".
Губы у Мальчика задрожали и словно покрылись серым пеплом.
- Прощай, Пришелец,- прошептал он.- Я всегда буду любить тебя.
Мальчик вышел за калитку спокойный и отрешенный. Не стало неопределенности - исчезло и волнение. Вот только незнакомая раньше тяжесть в груди не давала вздохнуть на полную силу. Мальчик убедился, что предсказание Доброжелателя начинает сбываться. Значит, ничего не останется из того, что было ему дорого, что бережно созидалось его воображением.
Проходя мимо двора Садовника, он остановился.
Садовник, с распылителем за спиной, возбужденный и счастливый, опрыскивал яблони.
- Послушай, Мальчик!- радостно завопил он, отчаянно жестикулируя свободной рукой. - Я и не знал раньше, что фосфорорганические яды такая прелесть! Гусеницы от них так и дохнут, так и дохнут! Ха-ха-ха!
Ничего не ответив, Мальчик побрел дальше. "Яд... Прелесть... Так и дохнут..." - звенели в его мозгу слова Садовника.
У двора Охотника он замедлил шаг и стал глядеть на занятого работой хозяина. Охотник, весело посвистывая, натягивал на треугольную раму заячью шкурку.
Сомнений больше не оставалось. Мальчик повернулся и, по-стариковски волоча ноги, побрел домой.
Все окна были жадно распахнуты в утреннюю прохладу. Из динамиков, заполняя всю улицу, изливалось сладкоголосое пение ВИА: "Как прекрасен этот мир, посмотри..."
Дома он сел в теткино старое кресло перед невключенным телевизором и долго безо всякого выражения смотрел на слепой экран.
Вечером примчалась тетка. Увидев его угнетенное состояние, она все поняла и весело затараторила:
- Ты смотри какой! Несчастненький! Сказочку у деточки отобрали! А сколько людей на земле - миллиарды! - живут самой обыкновенной жизнью. Живут. Работают. Некоторые мечтают... иногда.
Мальчик покачал головой.
- Не согласен? Ну послушай: люди сначала мечтают, а потом напряженно работают, чтобы мечту воплотить. У тебя это получалось как бы само собой. Ты заработал эту способность, выстрадал ее? Нет! А что даром досталось, то и потерять не жалко. Согласен?
- Не знаю я, тетя, - вяло отвечал Мальчик.- Просто не могу рассуждать сейчас. Знаю только, что плохо мне. И здесь оставаться дольше - выше моих сил. Уеду я...
- Куда?
- В Киев. Документы в университет подам. Я уже все обдумал. Завтра и поеду.
Тетка приуныла и сказала кротко:
- Решил - поезжай. Вещи я сейчас соберу. Во сколько думаешь выезжать?
- В семь пятнадцать. Первым автобусом.
Чтобы успеть на первый автобус, Мальчик вышел из дома в половине седьмого. Улицы были странно пустынны. Нечастые заспанные прохожие, возвращающиеся с базара, из-за утренней свежести непривычно тепло одетые, тащили тяжелые сумки с огурцами, помидорами, творогом в полиэтиленовых пакетах, сметаной в пол-литровых баночках, прикрытых листочками, вырванными из ученических тетрадей, исписанными крупным уче-ническим почерком. Кур со связанными ногами и крыльями несли вниз головой, порой птицы открывали томно прикрытые глаза и начинали протестовать, вскрикивая совсем не куриным - пронзительным и хриплым голосом.
Город питался, а следовательно, существовал.
У кинотеатра, в конце Хорогодской, Мальчика догнала запыхавшаяся тетка с авоськой, набитой съестными припасами. Она шмыгала носом и, напрягаясь изо всех сил, молчала.
Таисия Ивановна боялась, что стоит ей раскрыть рот, и вырвутся наружу горестные восклицания, и польются слезы горючие.
Автобус на посадку, как всегда, подавали с задержкой. Тетка и Мальчик стояли, посматривая в стороны, роняя ничего не значащие слова и ощущали между собой какой-то холодок неловкости и отчуждения, будто уже разделили их километры и годы.
Наконец к домику станции подкатил автобус.
Это был старенький пазик, почти музейный экспонат. Он изо всех сил тарахтел мотором и выбрасывал густые клубы сизого дыма. Все заторопились, разом заговорили, повторяясь и путаясь. Тетка стоически боролась со слезами, но глаза ее неуклонно наполнялись неукротимой влагой. Рот распух, щеки обвисли мешочками, и она сразу стала на несколько лет старее.
Заскрежетала коробка передач, и пазик судорожно тронулся с места. Тетка, наконец-то давшая волю слезам, для поднятия духа дорогого племянника решила послать ему воздушный поцелуй, как в каком-то кинофильме из ее молодости. Трясущиеся руки... Дрожащие губы... Воздушный поцелуй явно не удался. Увидев это жалкое и трогательное зрелище, Мальчик лишь героическим усилием воли удержался от слез.
Когда толпа провожающих и домик автостанции скрылись за поворотом, Мальчик все еще продолжал смотреть в окно в надежде увидеть напоследок кого-нибудь из знакомых.
