- Да... по фигу, в сущности. Лев Алексеевич, учитывая разницу в возрасте и общественном положении, говорите мне ты, я абсолютно не против.
- Ну, и ладушки. Чтобы времени драгоценного нам не терять, пока мы здесь, "на берегу", хочу спросить, ну, уточнить: в какой степени вы... ты осведомлен о характере и объеме предстоящей работы?
- В минимальной. В предельно минимальной. Полный ноль. Но я готов к познанию.
- Замечательно! В том смысле замечательно, что готов к познанию и созидательному труду! - Козюренок внезапно рассмеялся жиденьким тенорком и ободряюще ткнул полусжатым кулаком в локоть младшего техника Лука - знакомство состоялось.
Лук помнит, что Козюренку сорок шесть лет, совсем недавно исполнилось, внешность у него заурядная: невысок ростом, жилистый брюнет, сразу видно, что не из "флибустьеров", не из лихачей - осторожен, где-то даже и робок (Лук знает о нем немного - только то, что слышал в Ленинграде от Козырева и еще от Тани Шуваловой, и совсем чуть-чуть здесь, в Гушсае, во время совместных трепов за обеденным столом), но свое дело геолог Лев Козюренок знает и любит - это дружно утверждают и подтверждают все окружающие.
Луку довелось убедиться в этом "не отходя от кассы", в первый же день знакомства и притирки. Козюренок подробно, и, пожалуй, нудновато, рассказывает, словно бы лекцию читает, а Лук не поленился добыть из недр базы полевой блокнот б/у, пожамканный, с подозрительными водяными разводами на страницах, и черной шариковой ручкой с черной же пастой внутри вносит туда каракули, должные означать конспект. Позднее он и сам затруднится расшифровывать им же написанное, почерк у Лука очень уж крив и горбат, но - все равно пригодилось, ибо записанное запоминается лучше.
"Камеральный период, камералка, является заключительным этапом геологической съёмки. Проводится вся эта трихомудия после окончания полевых работ, начинается осенью, когда мы уже дома и в нее включены:
1 - оформление и обработка полевого геологического материала (в основном, это канонические шлиф, проба, образец, ну и, там, еще кое-что)
2 - построение графических приложений - это карты, схемы, зарисовки, фотографии... По нашей специфике - дело секретное. (Луку немедленно вспомнился картограф Юра из ташкентской гостиницы)
3 - составление геологического отчета. Вот главная трихомудия! Но тебя она не коснется, дорогой коллега Лук, как, впрочем, и рисование схем с картами. А вот нам всем - охохонюшки хо-хо!.. Но до этого, к счастью, далеко. Будем пока радоваться жизни, солнышку и свежему кызылкумскому воздуху.
Все образцы, собранные во время полевых маршрутов, тщательно изучаются и... что?.. Правильно: систематизируются. Горные породы систематизируют по так называемому генезису, минералы - по химическим классам, а окаменелости - по их таксономической принадлежности. Что-что?.. Гм. Таксон - это нечто вроде единицы классификации. Таксономия - это как бы наука систематика. Нас в универе жестоко требушили за неумение отличить собственно таксономию от систематики, но я так и не запомнил. Короче говоря, понятие систематики чуть шире, таксономии чуть уже. Каждый образец после окончательной диагностики укладывается в коробки или ящики, или в мешочки, вот в такие. Мы их очень много с собой возьмем, чтобы до осени хватило, в них полпустыни уместится. На каждом образце горной породы, нами взятой, должен быть написан отдельный номер. К каждому образцу прикладывается соответствующая этикетка, заполняемая нами по единому порядку, без каких-либо отклонений и собственных новаций! Это важно - запомни и запиши! Мелкие кристаллы, окаменелости и сыпучие породы хранятся в пробирках или баночках, закрытых пробками или крышками. Все сведения о каменном материале заносятся в специальный журнал, по единому, как я уже говорил, стандарту. Стандарт - еще раз подчеркиваю! - это очень важно для науки геологии. Подчеркни и ты у себя в голове: все описание должно быть стандартным - в этом важнейшая суть камеральной обработки материала! Запомнил?
- Вроде бы. Что не запомнил - записал.
- Ну, хорошо. А теперь спрашивай.
- Что спрашивать?
- Да что хочешь, не обязательно по камням и мешочкам. Ты будешь выяснять для себя все, что тебя интересует в предстоящем периоде нашего совместного геологического быта, а я буду знакомиться с тобой, исходя из характера и направленности твоих вопросов.
И Лук не ленится, спрашивает - он вообще любит терзать Вселенную вопросами, которые она, устами своих земных представителей, как правило, именует дурацкими.
Лев Алексеевич только покряхтывает, выслушивая, чаще с усмешкой, но иногда и одобрительно!.. И отвечает, со всей доступной ему тщательностью, потому как пообещал - значит выполняй! Геолог должен держать: нос высоко, а слово крепко! Что?.. Нет, на местных женщин вообще лучше не смотреть, забудь о них на все время экспедиции.
О-о-хо-хо-хо-хо!.. Грехи наши тяжкие!..
ГЛАВА 4
Старость наша хитра, и до двадцати почти не заметна. Пожалуй, самое ценное в походной романтике - это веселый неуют и короткие невзгоды. И подробные, взахлеб, рассказы друг другу об этом пережитом уцелевших участников приключения. Остальное блекнет в воспоминаниях. Касается это и недельной жизни в палатках на берегу озера "Боровое", и летней службы на студенческих офицерских сборах, и встречи Нового года вдвоем на неотапливаемой даче...
Многомесячное отсутствие женщин в личной жизни геолога никоим образом не подпадает под вышеупомянутые определения.
Не, ну ни фига себе: "Забудь о женщинах на все время экспедиции"! Ничего себе романтика!
А с другой стороны... С местными девицами, похоже, действительно каши не сваришь, а наши, которые участвуют экспедиции, они того... Или, подобно Ане Шашковой, заняты плотно (а геологиня по бокситам Галя Шипко вообще замужем за геологом-картографом Сергеем Шипко, правда, они из соседней экспедиции), или, как повариха Нина Ивановна... типа, возраст глубоко пенсионный. Ладно, там видно будет, экспедиция покажет.
Лук с превеликим сомнением оглядывает ящики и мешки, которые обречены сопровождать их в дороге, а пока собраны в единую рукотворную гору под навесом, прикрытую для дополнительной надежности брезентом... От солнца, небось, укрыты, дабы не загорелись? Дождя-то никак под навесом не предвидится. Или от возможных шпионов, агентов ЦРУ? Лук спросил насчет брезента у Козюренка, у Виноградова - и получил одинаковый ответ, который его не удовлетворил, но вполне устроил: "так положено". Угу, то есть, почему - сами не знают.
Все это груз, который скоро таскать-носить кому-то придется... Любопытно - кому именно, а Лук? Да еще камнями заполнять - и опять носить-перетаскивать... Ответ загадки прост и однозначен: техническому персоналу, на горбу пресс качать. А камни-то и песок не простые, они "с икрой". В руках у Лука весьма невыразительного свойства и вида мягкая тонкая брошюрка с бледным, словно бы выцветшим от времени и солнца, шрифтом, допотопная, одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года выпуска: нечто вроде производственной инструкции по технике безопасности при работе с радиацией и материалами, ее излучающими. Для служебного пользования, если верить штампу на тыльной стороне брошюры. Ладно, изучил, усвоил, осталось только в дело употребить, предварительно скомкав и промяв. Но нельзя, ибо фиолетовый штамп, обозначающий госимущество. Снял с полки, проникся - верни на место. Бред, в самом-то деле: скучно такое читать, да и следовать инструкциям - также малореально, из области научной фантастики. Ну, где они возьмут посреди настоящей пустыни достаточно воды, чтобы тщательно промыть и протереть все то, что прикоснулось к предметам и веществам, излучающим радиацию!? Например, кузов экспедиционного грузовика? Или те же ящики с ураносодержащей породой? Лук не боится последствий радиации, но не от тупого незнания или гусарской бравады, а просто не боится - и все тут! Высоты и укачки - да, а радиации нет. Он еще в Питере наслушался про излучающий фон города и про то, как нынче радиоактивные дожди сыплются из небес. Фигня какая-то, бабкины сказки на постном масле, по типу якобы непременного "нестоина" у личного состава с атомных подводных лодок. Вон, взять, хотя бы, многострадальных японцев, которым довелось воочию пережить атомный кошмар: Хиросима и Нагасаки опять заселены доверху, люди там без масок и счетчиков Гейгера живут, без миллиона бумажных журавликов, запущенных в небо, это что они - оба города протерли насухо после тех бомбежек? Лук проверял, просеивал прессу, даже изучил статью в энциклопедии на тему - живы те два несчастных города или мертвы? Оба живы. Первые полгода радиация убивала, но потом вроде бы как перестала. Но - увы и ах! - никто и не перед кем за этот гадский "эксперимент" так и не ответил. Ох, война - подлая штука. А еще Лук собственными ушами слышал, как люди служили на Семипалатинском полигоне, спьяну пробалтывались, жалуясь на подорванное атомными взрывами здоровье, про то, чему были очевидцами... Врали они, или правду баяли, но двадцать лет прошло после термоядерных грибов - живы-целехоньки, не хуже остальных своих ровесников... Тем не менее, объяснения "по профилю" от своих новых коллег, и, в особенности, наставления Льва Козюренка и других "полевых" профессионалов, Лук слушал со вниманием. По их словам выходило, что радиоактивный фон тех участков пустыни, где им предстоит работать, заметно выше в среднем, нежели на гранитных набережных Невы, но тоже безопасен. При этом, предохраняться в нужных местах и моментах очень даже стоит: тщательно умываться, когда вода имеется, не лениться проверять предварительно уровень радиации на местах привала и ночлега, избегать долгого нахождения в местах, где "фонит" особенно сильно... Образцы пород в карманах не таскать, а из складок одежды, из обуви все тщательно вытряхивать при первой возможности. Примерно так. Это совсем не трудно, обычная профилактика против маловероятных случайностей, которую желательно соблюдать, неукоснительно и ежедневно. И тогда малая вероятность лучевой болезни склонится к абсолютному нулю, а ты будешь жив-здоров, и у тебя все будет стоять, что должно стоять, до счастливой старости.