- Такая наша жизнь. Нам приказывают, мы выполняем. Не держи зла при любом исходе. Самому бывает тошно, но придется воевать - значит, придется.

Илан похлопал его по тыльной стороне ладони и пошел звать фельдшера на присмотр и дальнейший уход, пока Палач не освоился со своими новыми физиологическими особенностями.

Обморок сидел невдалеке, на лавке возле предоперационной. Точно, как в ночь, когда оперировали Рыжего. Локти на коленях, побелевшие пальцы сжимают виски, волосы всклокочены. Мучается Обморок, плохо ему. Тошнит или опять очнулся на полу? Головой не ударился? Что опять случилось? Обморок отмахнулся от пальцев на пульсе - он не слабак, он сын своего отца, в конце концов! Он справится. Воды попить? Не надо, и без воды того гляди вырвет. На что реакция? На весь весь ваш госпиталь - его непрекращающийся страх и повсеместный ужас. Куда ни сунься, или увидишь жуть, или унюхаешь, или кто-то что-то безумное скажет... Как можно быть хозяином берега и делать такую страшную работу? Как вообще можно выдерживать все это, как согласиться делать эти ужасные вещи с людьми? Сам Обморок под страхом смертной казни не полез бы к человеку копаться в кишках или иголки в тело втыкать, нет, никогда, и ничего не говорите про долг, пользу и необходимость. Он наелся и необходимостью, и долгом! Да, он теперь понимает отца, почему тот против войны. Обморок тоже против всего, чего успел насмотреться в госпитале. Никогда с ним такого не было, чтобы он сознание терял. Здесь началось. Как только можно будет бросить все и убежать отсюда, он побежит впереди всех, хоть он и не слабак...

- Помолчи-ка, не мешай, - сказал Илан, силой отнял Обмороку прижатый к боку локоть, разогнул руку и больше сотой сидел и слушал пульс, сначала на одной руке, потом на двух одновременно. Прощупал шею и затылок, подсунул ладонь под рубаху на сердце.

Обморок сначала и тут был против, потом смирился и стал нехотя отвечать на вопросы: не болел ли недавно с жаром и лихорадкой, не принимал ли дахскую горечь от малярии, какие-то другие лекарства, особенно, сердечные, нет ли металлического привкуса во рту, озноба, болей в желудке, часто ли кружится голова и действительно ли никогда не падал в обмороки, или про то, что началось все только в госпитале, была бравада. На это Обморок сначала раздраженно пожимал плечами, потом подробность расспросов и пристальное внимание начали его пугать. Не мог толком вспомнить ничего полезного. Разве что в ночь, когда его, на виду у всех напоенного успокоительным из рук доктора, отвели в посольство, и он пожаловался там, что потерял сознание от вида развороченных ребер и вынутого из груди сердца, ему подсунули коробочку с мятными конфетками от волнений и бессонницы. Он ел их иногда. Потому что здесь все ему дико. Ну, да, тошнит в последние дни, если переволноваться, и в груди, где сердце, неприятные ощущения бывают, но не боль. А что с ним неправильно?

А то, что отдай-ка конфетки, сказал Илан. Пусть в аптеке изучат, из чего они сделаны. Мышьяк выявлять там натасканы, и не только мышьяк, но и все остальное, чем люди друг друга привыкли убирать с дороги. И пойдем в смотровую, надо как следует послушать сердце, пропальпировать внутренности, выяснить, нет ли на ногах отеков, не началось ли уже кишечное кровотечение и что с сосудам, и не бледнеть сейчас еще больше, и так бледный. Доктор-то тебя не обидит. А кто тебя хотел незаметно и ненавязчиво обидеть, постепенно подтравливая ядом - вспоминай. Можешь вслух не называть, для себя вспомни, учтешь на будущее. Ну, да, потом свалили бы на госпиталь. Быть может, даже на коварство ходжерцев. На доктора, который у ходжерцев учился. Практически ясно уже, что это. Традиции в этом деле у человечества не слишком широкие, фантазия тоже, обычно утыкается в первый же доступный вариант крысиного яда из лавки ста мелочей. На него больше всего и похоже. Нужно лишь убедиться и выяснить степень воздействия. Лекарства есть, не бойся, фатально далеко не зашло, все поправимо. Увы, не глотать. Пока каждые полторы стражи на уколы, но ничего, переживешь. Ты же воин. Сын своего отца. Жить-то хочется? Тогда вставай, пошли.

И больше не оставляй Рыжего одного. Даже наедине с девушкой. Зарену ты доверяешь? Лучше и с ним не оставляй, и сам не оставайся, ничего из его рук не бери. Сейчас позовем с собой дежурного врача на всякий случай, пусть и он свое мнение скажет. Но миокардит ты уже заработал, брадикардия откровенная, возможно, в кишечнике подтекает кровь, проще говоря, еще чуть-чуть, и ты стал бы падать сам по себе и где угодно, без помощи госпитальных кошмаров. Хорошо, что ты молодой, сильный, и конфетки свои от волнения ел редко. Что говорил тебе Рыжий? Конечно, он тебя предупреждал. Только у нас вы никому об этом не сказали. Умнички. Солнышки. Можно сказать, котятки даже. И врать не нужно, достаточно просто сидеть молча, скрывать свои тайны. Мать вашу, люди с крыльями, ведь плохо же, ненормально, неправильно, нужна помощь, почему вы сидите молча? Зачем терпеть, чего ждать?.. Нет, ходжерский Небесный Посланник это не доктор Илан. Не все так просто в жизни. Это кто-то другой, если у них действительно такой есть и вам не померещилось. Потом его поищешь. Снимай с себя все, лезь на смотровой стол. Ты молодец, ты не расстраиваешься, ты злишься, так и надо. Воин. Выживешь. Ну, где у нас доктор Гагал? У него две левые ноги, что он так долго сюда идет?..

* * *

Вместе с Гагалом приплелся доктор Эшта. Трезвый и очень задумчивый. Поучаствовал в консилиуме, Илан был не против, Эште полезно. С тоской поглядел на шкафы с инструментом и препаратами - одной рукой ни с чем тут не управиться. Обидно и горько. Попереживал, но взял себя в руки... в руку... черт, даже сказать о нем необидно для него самого не получается. Во мнениях сошлись и без исследования конфеток, Обморока укололи противоядием, уложили капаться солевым раствором и сердечными препаратами, пилюль отсыпали, в стакане порошок развели, дали баночку для мочи, укрыли одеялом и велели не дергаться. Помирать отменяется, остальное подождет. А Обморок боец. Испугался, конечно. И в целом за себя, и по мелочам. Это очень страшные слова: "Раздевайся и ложись". И еще страшнее: "Сейчас придется немного потерпеть, дыши глубоко и старайся не шевелиться". Но он и разозлился не на шутку. Как он ни старался не шевелиться, а кулаки у него сжимались сами собой.

Прояви выдержку, посоветовал ему тогда Илан. Не гони волну и не хлопай крыльями. Допустим, ты был не в себе, все вокруг шумели, кружились, делали вид, что в трауре, и кто конкретно подсунул ту коробочку с леденцами, ты не помнишь. Не обратил внимания. Не надо сейчас ругаться, не надо воевать, не надо выяснять ничего. Тихонько приляг и делай вид, что конфетки работают, ты умираешь. Чтобы те, кто это затеял, успокоились на достигнутом и не сделали новых резких движений. Новые движения могут быть непредсказуемы. Нож в спину, топор в голову и прочее похожее. Пусть думают, будто все удалось. Терпи, тяни время, наблюдай. Сами себя выдадут.

Дождался разжатых кулаков, похлопал по плечу.

Эшта поднялся идти и передать на пост пару поручений, Гагал остался следить за капельницей, сказал, потом отведет Обморока в палату.

Илан нацарапал своим хронически засохшим стилом несколько прописей в аптеку, добавил пожелания к исследованию, приложил конфетки. Проводил Эшту, обещал вечером его сам перевязать, заглянул проверить Рыжего. Рыжий сидел на кровати рядом с Кайей, рук не распускал, "смотрел" в окно. И Кайя смотрела. Илан лишь приоткрыл дверь и отступил, разговор с Рыжим потом. А вот и доктор Зарен. Идет со стороны поста как раз сюда, к Рыжему в гости. Нужен здесь, как слепому краски, еще и со своей почтительность, которая не позволяет даже ночной горшок подать...