В кармане тоненько запиликал телефон. Он замер, вслушиваясь в незатейливую мелодию. На пару мгновений сердце зашлось. Может, все изменилось, и его выходные отменяются? Он нащупал мобильник и вытащил его из кармана. Светящийся дисплей отразил номер, и он разочаровано вздохнул. Похоже, его все еще ждут два его выходных. Подумать только, а когда-то он о них только мечтал.

— Да, — он постарался, чтобы его голос звучал не слишком не довольно. Родной братец все-таки.

— Похоже, ты не рад меня слышать, — хмыкнули ему в ответ.

— Мне все равно.

— Да? Жаль.

— Что тебе нужно?

— А разве я не могу просто позвонить тебе?

— Даже не начинай.

— Хорошо, — в трубке помолчали. — Я хочу, чтобы ты приехал сюда и разобрал свои старые вещи. Я хочу очистить этот дом от всякого барахла.

— Но…

— Если тебя смущает мое присутствие, спешу тебе сообщить, что в ближайшие два дня меня не будет. Дом в твоем распоряжении.

— А если…

— Я просто выкину все.

— Хорошо, я подумаю.

Он положил телефон и задумался. Два дня. С ними надо что-то делать. Но старые вещи? Снова вернуться туда, откуда в свое время сбежал? Он усмехнулся. Почему бы и нет?

— Не хочешь угостить меня пивом, красавчик?

Он поднял глаза. Напротив него сидела девица в полной боевой раскраске и поедала его глазами. Он фыркнул и поднял руку. Официант подошел почти мгновенно.

— Даме пива, а мне счет.

Официант испарился, а «дама» обиженно надула губки.

— Ты меня бросаешь?

— Прости, милая, но я сегодня не в настроении.

— Ну и дурак.

— Тебе виднее, — неожиданно согласился он, заставив ее и без того немаленькие глаза стать еще больше.

Спустя пару минут официант положил на стол счет, и он, скользнув взглядом по бумажке, выложил пару купюр. Поправил воротник плаща и направился к выходу, спиной чувствуя недовольный взгляд дамочки.

Следующим утром он стоял перед старенькой, до боли знакомой дверью. Брат, похоже, пытался ее обновить. Но убрать вырезанное тупым ножом громадное сердце можно было только вместе с дверью. Сколько крика, помнится, было из-за этого образчика прикладного искусства. Он протянул руку и провел по грубым неровным царапинам. Отчаяние… Тогда отец только покачал головой: сила, с которой нож врезался в дерево, привела его в шок. Тогда, именно в тот момент, он поверил, что это все по-настоящему, а не очередные капризы или попытка подростка привлечь внимание. И больше ни во что не вмешивался, чем жутко злил мать.

В замок ключ вошел, как нож в масло. Интересно, это хорошо или плохо? Дом странно изменился. Вроде все осталось, как есть, но больше нет той давящей атмосферы, которая сводила его с ума. Он все унес с собой, оставив здесь только легкую грусть.

Его старую комнату никто не трогал. Здесь все осталось также. Как будто он ушел только вчера, и даже пыль еще не успела как следует осесть на его стареньком столе и книжных полках, заставленных всякой ерундой. Треснутое зеркало — немой свидетель его приступов недовольства собой. Раньше, когда он смотрел в него, он видел простого мальчишку, не отмеченного чем-либо необычным. Угловатого, неуклюжего. Прыщей разве что не было, но он все равно себя стеснялся. И не верил, когда ему говорили, что все изменится, надо лишь чуть-чуть потерпеть.

Лестница на чердак скрипела все так же. Там было чисто, кое-какие вещи уже аккуратно сложены и отсортированы. Вот эта куча с поломанным колесом от велосипеда явно приготовлена на выброс. А вот та куча явно предназначена ему. Он опустился перед ней на корточки и потянул на себя старый фотоальбом, лежащий сверху. Бегло просмотрел фотографии, прислушиваясь к себе. Никаких эмоций. Абсолютно. Ну, это, в принципе, и не удивительно. Детские фотографии голопузика с погремушкой в руке… Вот если бы это был альбом, где он постарше, тогда да. Но, помнится, мама его убрала с глаз долой, чтобы не нервировать сына. Да так, что он потом так и не нашел его. Старая ракетка с порванной сеткой. Интересно, а почему ее еще не выкинули? Решили, что она имеет для него какую-то особую ценность? Если да, то они ошиблись.

Он, не глядя, зашвырнул ее в мусорную кучу и потянулся за старой книгой. В его руках переплет расползся, и сердце пропустило удар. Фотоальбом… Тот самый, который спрятала мать. Так вот оно что… А ведь все было так просто — альбом всегда был рядом, почти перед носом, ему просто сменили обложку. Поколебавшись, он отложил его в сторонку. Он посмотрит потом. Когда соберется с силами.

Старая шкатулка. Письма, записки, какие-то бумаги. Аккуратно собранные и, похоже, уложенные в хронологическом порядке. Интересно, кто дал себе труд отсортировать их таким образом. Это тоже надо будет потом посмотреть.

С остальным он справился довольно быстро и в результате рядом с ним осталась только пара альбомов, одна книга и шкатулка. Все остальное плавно и незаметно перекочевало в мусорную кучу. Он поднялся с колен и, прихватив все оставшееся барахло с собой, спустился вниз. По дороге бросил взгляд на часы и удивленно присвистнул. Оказывается, он торчал на чердаке три часа! Неудивительно, что у него ноги затекли. И что он делал там столько времени? Ему показалось, что прошло не больше тридцати минут. Но оно и к лучшему.

В гостиной он устроился на диване с бокалом вина в руке. Вкус, конечно, у братика не сильно изменился, но такое пойло все же лучше, чем ничего. А ему, похоже, сегодня понадобятся градусы. И чем больше, тем лучше. Выпив залпом стакан дешевого портвейна, он вытянул ноги и расслабился в ожидании, когда алкоголь ударит по мозгам. И уже минут через пять он улыбнулся, чувствуя, как отпускает потихоньку напряжение. Еще глоток и можно приниматься за экзекуцию.

Первым под руку попал так некстати нашедшийся альбом. Фотографии — цветные и черно-белые, старые и не очень… Его первый день в школе. Вихрастый мальчишка со злыми глазами. В тот день он жутко не выспался и готов был порвать все и всех. Он заскользил взглядом по навек замерзшим лицам. Тогда он ЕГО не заметил. Просто не увидел. Да и теперь бы не обратил на него внимания. Скромный паренек, стоящий чуть сбоку ото всех. Глаза горят от испуга и любопытства. Все как у всех. Нет, не обратил бы.

Третий класс. Большая челка закрывает глаза, как у болонки. ЕГО на фотографии нет. В тот период он болел. Но тогда ему было все равно. Четвертый класс, пятый, шестой и дальше. Фотографий нет: при переезде они потерялись. Но вот выпускной класс, самое начало… Лучше бы было, если бы потерялась эта фотография. Он поднес ее поближе к глазам. Тот год выдался… тяжелым. Нет, ничего страшного, просто он влюбился. Мучительно, болезненно, страшно. А ОН… ОН, превратившись из простого невзрачного мальчишки в одного из красивейших парней школы, своим появлением вызывал приступ удушья у бедного влюбленного дурачка. От ЕГО простого присутствия рядом кружилась голова и становилось больно. Здесь, на этой фотографии не видно ЕГО яростно горящих глаз. И ни фотоаппарат, ни мастерство фотографа не смогли передать ЕГО почти животного магнетизма.

Он долил портвейна и перевернул страницу. С нее на него смотрело его собственное лицо. Бледное, осунувшееся. Шало горящие глаза. Галстука уже нет, верхняя пуговица расстегнута. Один из самых безумных и самых ужасных его дней. Выпускной. В тот день он впервые в жизни по-настоящему напился. Потому что знал — где-то там, куда он уже никогда не вернется, свой выпускной справляет ОН. А он не видит ЕГО сияющих глаз, не слышит его голоса. Черт, ну почему так больно СЕЙЧАС? Как будто снова вернулся туда, в тот день, когда его настроение скакало от полной эйфории до глубочайшего отчаяния.