— Клятвы впереди, не спеши, «не торопись-пись-пись», государство не позволит законотворцам за большие зарплаты расширять зады без выдачи продукции. Что выдают тёти и дяди в высшем органе отечества?

— Законы…

— Правильно, законы-указания как вести себя рядовым гражданам, клятвы в судилищах заокеанской державы ненужное сотрясние воздуха, атавизм, пройденный этап, приевшийся обычай, не впечатляет. Лозунги, законы и клятвы нуждаются в обновлении, без обновления «друзья» человека тускнеют и обесцениваются до нуля и подлежат отмене.

Все и враз законы, лозунги и клятвы на века не делают, что-то нужно оставлять идущим следом.

На днях соседка пришла:

— Дом продаю… — печаль в голосе — барахла набралось, выбрасывать жалко, привычка… зайди, посмотри, может, что и сгодится… Забери.

— Своего барахла не меньше… — не высказал, мыслишка удержала: «в чужом барахле любопытства больше, притягивает вопросом «вдруг ценнее моего окажется!?»

— Чего гнездо покидаешь? Выросла в доме, жизнь провела, состарилась? Не жаль?

— Жаль, да одна осталась… Ушло прошлое, сгинул прежний уклад а как управляться в одиночку старой бабе? В доме мужик нужен с руками не под хер заточенными, или кто-то иной рядом, а старой бабе одной в пустом доме — горше смерти. Жила мать — вроде бы ничего, за мать держалась, и мать держала, а умерла — впору следом отправляться.

— Верно. И мужики не вечные, сдают и мужики… Приду, посмотрю.

Обогащение барахлом соседа волнительный момент когда сосед из плеяды миллионеров, а если такой как и я ничего полезного «в закромах родины» не окажется.

— Но пошел…

— Да, знал, барахло соседки не ценнее моего, барахло и есть барахло, а вдруг… Знакомо великое и волнующее «вдруг»? Зачем откладывать встречу с «Вдруг»? Чужое барахло всегда будет ценнее собственного. Кроме того: когда несу добычу в норку заряжаю груз «энергией любви», есть такая, открыли. Отныне оно моё, и не важно, как попало в руки. Чужая милая вещь, придёт твой час, не помру, пока не пущу в дело, послужишь во благо хозяина!»

— Как на каждый кусок суши планеты Земля выпадает месячная норма небесной влаги — так и в каждую вашу голову приходит определённое количество мыслей в одну единицу времени.

— Верное сравнение, но сказать «затопили и очаровали сознание» не могу, слишком.

Пришёл на двор, увидел «добро», оценил глазом, и жилка частного домовладельца взяла слово: «кое-что могло пригодиться, но тащить не хочется, да и складировать негде…» — лирические мысли о наших жилищах не огласил, придержал:

— Старый дом живое существо и повторяет хозяина, или хозяин становится похожим на домовладение.

— Прожить в доме от рождения и до смерти не поняв, кто и кому хозяин особый талант нужен. Что не ты хозяин дому, но он твой владыка нет сомнений. Главный в доме домовой, комендант, следом кошка, а на кого дом записан при них в сторонке в слугах пребывает.

Дом, несносным стервец с характером худшим, чем на кого записан. Дом и хозяин вроде семейной пары, где в хозяйках ходит ревнивая Недвижимость. Уйди на неделю из дома — и, вернувшись, почувствуешь, как Дом не принимает тебя, ревнует, как живое существо…

— Мало того: новые жилища легкомысленны и не выражают недовольства так, как развалины возрастом за сотню лет.

— Вот бы у людей так!

Путь к дому соседки длиною в восемь десятков метров обогатился мыслями, кои не приходят и на более длинных расстояниях: «первый чудак, заявивший «я в доме хозяин!» страдал гордыней и не знал, что в доме всем управляет домовой — память о истинном хозяине домовладения не покидали сознание и после прихода на соседский двор.

Осмотрел нажитое добро, но родившиеся малое время назад грустные и непобедимые мысли о быстротечности жития при полной невозможности устоять против инсульта-инфаркта, успели взойти, отцвести и дать плоды. Их-то и выложил:

— Спасибо, ничего не нужно, осточертели бесконечные «стройки века»! — заявил и собрался уходить.

Окинул взглядом завалинку дома, в обзор попался котелок с излишествами технического свойства: «он, немецкий солдатский котелок!» — сомнений о принадлежности посуды не появились: ни румынских, ни испано-итальянских, или каких иных солдат в роли оккупантов в памятные годы войны в мой город не заносило.

Первыми и кратковременными визитёрами в иноземной военной форме в монастыре на окраине города, отнятым у верующих совецкой властью, без переустройств, не считая «лампочек ильича из расчёта «одна келья — одна точка», переименованный в «городок рабочих», были мадьяры, венгры, то есть.

— Скажи «спасибо» власти советов удравшей на восток и оставившей вас один на один с мадьярами.

Первые иностранные военные люди с двумя названиями, разделили обитателей монастыря на две части: одни называли пришлых «венграми», другие, в знаниях выше на ступеньку пользовались «мадьяр гонвед», похоже о венграх что-то знали. Основной массе насельников монастыря ни мадьяры, ни венгры интереса не представляли, пришлые принимались без русского радушия и фальшивого патриотизма плюс лозунг:

— Чужеземцы, вон из совецкого монастыря! — в общении с аборигенами иностранные военные граждане не давали повода быть изгнанными, но славу:

— Злые, собаки! — успели заработать.

— «От судьбы не уйдёшь», за венграми следовали германцы и дали повод сравнить себя с гуннами.

В чём и как проявлялось мадьяро-венгерское зло на себе не испытал, но не верить монастырцам нет оснований.

Основа всякой вражды пропитание, и к началу оккупации оно, пользуясь языком монастырцев, было «аховым», или почти совсем никаким. Какие могли родиться чувства у монастырской детворы от ароматов венгерской полевой кухни? Одно и не сложное: что-то получить из дымящего котла на колёсах. Получали. Раздача остатков солдатских обедов делалась не за русское непонятное повару-венгру «спасибо», но за труд: принести воды, наколоть дров и вымыть котёл. С чего бы венграм, или мадьярам, держать зло на обитателей монастыря? Разве мадьяры-венгры затевали войну против «страны советов»? Нет, всего-то «держали руку» основных заводил бойни, но мнение о себе:

— Злые, собаки! — редкие венгры-мадьяры, не тревожась о полученной репутации тихо, без эксцессов, убрались в военное пространство неизвестного направления. Или «пропали в пространстве войны»? Оборот верный?

— Сойдёт, но избегай красивостей, война уродливая особа, некрасивая, подлая и жестокая, тратить красивые слова на войну не следует.

— Когда царит, а когда матушка покидает трон — можно и украсить немного.

— Только немного, без излишеств.

Котелок из сарая соседки не мог быть отечественным: объём и форма иные. В некоторых местах солдатского кормильца сквозь копоть, превратившуюся за шесть десятков лет в особый вид эмали, выглядывал белый, «пищевой» алюминий, создавая картину, кою мог видеть только человек сильной эйдетики. Взял в руки:

— Нужен?

— Куда, на какую нужду? Посуды хватает, в металлолом его…

— Беру?

— Бери…

— Благодарю — и открыл крышку: котелок не пустовал, но хранил в чреве из иноземного алюминия нужный солдату европейской армии предмет столового сервиза: старую, многие рты ублажавшую пропитанием, деревянную русскую ложку расписанную золотистой весёлой хохломой:

«Не фамильное столовое серебро, дерево липа… Как русская русскаяложка ложка оказалась в зарубежной посуде военного назначения, когда, при каких условиях вошла в немецкий котелок, каким образом и когда объединились предметы на службу подержания плоти и без учёта национальной принадлежности питавшихся? Чем кормились владельцы котелка и ложки?

— Забыл вкус супа из горохового концентрата иноземного изготовления?

— Пора забыть, семь десятков лет прошло, только не забывается, не хочет чужой горох из памяти уходить.

— Горох везде горох, нет чужого и своего гороха, только большой знаток агрономии скажет, где вырос горох. Горох науку о генетике создал, но не все генетику поняли. О генетике надоумил, но не все генетику поняли.