Леди заметила внезапную перемену в настроении чужака и неуверенно застыла. В это мгновение мимо нее пронесся Лэд. И бросился прямо на горло Плута.
Хозяин выкрикнул:
— Лежать, Лэд! Лежать!
Еще в воздухе колли прервал прыжок — и упал на землю вздыбленный, яростный, но без единой мысли о том, чтобы ослушаться. Плут, увидев, что этот противник не собирается нападать, снова обратил внимание на Леди.
— Лэд, — негромким твердым голосом произнес Хозяин, — не приставай к нему. Понятно? Не трогать его.
Лэд понял — годы обучения и многовековая родословная научили его понимать каждое желание, высказанное Хозяином. Нужно забыть о вражде с этим незваным гостем, которого он возненавидел с первого взгляда. Таков Закон, и никаких отступлений от него быть не может.
В тисках бессильной ярости Лэд наблюдал за тем, как новичок обустраивается в Усадьбе. С печальным недоумением он осознал, что отныне заботу Хозяина и Хозяйки он вынужден делить с этим пришельцем. Его боль еще обострилась, когда ему пришлось смириться с симпатией Плута к Леди и с очевидной готовностью Леди принимать знаки внимания гостя. Прощайте, былые дни безмятежного блаженства.
Леди всегда считала Лэда своей собственностью — данной ей, чтобы дразнить, повелевать и лишать лакомых кусочков. К Плуту же она относилась совсем иначе. С красивым черно-золотым псом она кокетничала, совсем как человек: вот она как будто пренебрегает им, а вот уже отвечает на его заигрывания с восторгом и дружелюбием.
Она никогда не пыталась помыкать им, как помыкала Лэдом. Плут зачаровал ее. Вроде бы она и не бегала за ним, но всегда была где-то поблизости. Лэда глубоко ранило внезапное безразличие подруги к нему, ее преданному обожателю, и он пытался вернуть ее интерес всеми способами, которые только могла измыслить его простая душа: затевал неуклюжую возню с Леди, когда с ней играл ловкий самоуверенный Плут, выгонял к ней зайцев во время прогулок по лесу, то так, то эдак ненавязчиво попадался ей на глаза.
Но все было напрасно. Леди едва замечала его. Порой его робкие предложения дружбы раздражали ее, и тогда она отвечала на них нетерпеливым рычанием или укусом. А затем снова и снова обращала взгляд на триумфатора Плута, будто загипнотизированная.
Когда у Лэда не осталось никаких сомнений в том, что его дама совершенно утратила к нему интерес, его большое сердце разбилось. Будучи всего лишь псом и по-рыцарски благородным в помыслах, Лэд не мог знать, что увлечение Леди их гостем по большей части объяснялось новизной Плута и его непохожестью на все то, что она до сих пор знала. Не догадывался он и о том, что когда новизна сотрется, это увлечение неизбежно угаснет.
Лэд знал только одно: он любит Леди, а она бросила его ради нахального чужака.
Поскольку Закон запрещал отомстить Плуту в истинно собачьей манере — схваткой, а бегать за непостоянной возлюбленной не позволяла гордость, Лэд печально отстранился от неравного соперничества. Больше он не пытался встревать в веселую возню на лужайке, а лежал в отдалении, положив прекрасную узкую морду между серебристо-белых передних лап и карими глазами, в которых стояла тоска, наблюдал за шалостями игривой парочки.
И во время лесных прогулок Лэд больше не навязывал Леди и Плуту свое общество. Он погрузился в хандру — одинокий и бесконечно несчастный. Может, и есть на свете нечто более грустное, чем горюющий пес, но пока это не удалось обнаружить.
Плут с самого начала выказывал по отношению к Лэду презрительное равнодушие. Не понимая Закона, он истолковал отказ старшего колли от драки как похвальное благоразумие с примесью трусости и потому смотрел на Лэда сверху вниз.
Однажды Плут вернулся домой после утренней пробежки по лесу один, без Леди. Ни призывы Хозяина, ни пронзительные рулады его собачьего свистка не заставили ее прийти в Усадьбу. И тогда Лэд тяжело поднялся со своего любимого места для отдыха — под пианино в гостиной — и рысцой направился в лес. Он тоже не вернулся.
Через несколько часов ожидания на поиски отправился Хозяин, следом за ним вприпрыжку поскакал Плут.
На краю леса Хозяин позвал Лэда — в ответ донесся далекий лай. Пойдя на звук через густой кустарник, он обнаружил Леди на опушке — ее передняя левая лапа застряла в стальных челюстях капкана, поставленного на лису. Леди охранял Лэд. То и дело наклоняясь к ней, он лизал ее защемленную лапу и утешительно выл, а порой угрожающе порыкивал на стаю ворон, которые кружили над жертвой в надежде на поживу.
Хозяин раскрыл капкан, и Плут радостно подскочил к Леди, чтобы порезвиться с освобожденной подружкой. Однако Леди была не в состоянии играть. Лапа была так изувечена, что две недели кряду на нее невозможно было даже ступить.
Прошло какое-то время. Одним удушающе знойным августовским утром Леди, прихрамывая, вошла в дом в поисках прохладного местечка, где можно было бы отдохнуть и полизать ноющую рану. Лэд, как обычно, лежал под пианино в гостиной. Он робко стукнул хвостом об пол в знак приветствия, когда Леди проходила мимо, но она сделала вид, что не заметила его, и похромала дальше, в кабинет Хозяина.
Из распахнутого окна тянул легкий ветерок. Обойдя по широкой дуге чучело орлана, Леди собралась было улечься под окном, но слишком резко ступила на больную лапу и невольно взвизгнула от боли. В тот же миг в комнату ворвался порыв сквозняка, и дверь захлопнулась. Леди оказалась взаперти.
При обычных обстоятельствах это ее ничуть не смутило бы, потому что открытое окно находилось всего в тридцати дюймах от пола, а от подоконника до настила открытой веранды было едва ли больше трех футов. Для Леди не составило бы ни малейшего труда выпрыгнуть наружу, как только пленение наскучило бы ей.
Но приземление на незажившую лапу, которая отзывалась болью на любое, даже самое осторожное прикосновение, ей было не по силам, и Леди смирилась с заточением. Она свернулась на полу в самой далекой от орлана точке, издала тихий стон и замерла.
Услышав визг Леди, Лэд сразу бросился к ней с сочувственным тявканьем, но путь преградила захлопнувшаяся дверь. Он метался перед ней, терзаемый тревогой и невозможностью прийти на помощь своей возлюбленной.
Тем временем вернувшийся из леса после веселой охоты в одиночку Плут искал Леди. Он тоже услышал, как она взвизгнула, и его стоячие уши тотчас определили, откуда донесся звук. Протрусив вдоль веранды к открытому окну кабинета, Плут перемахнул через подоконник и оказался в комнате.
Так случилось, что это был его первый визит в кабинет. Обычно дверь держали закрытой, чтобы сквозняк не сдул со стола бумаги Хозяина, да и сам Плут не стремился исследовать все закоулки в доме. Он был дворовой собакой и предпочитал проводить время под открытым небом.
Теперь он двинулся к Леди: хвост помахивает, голова склонена на бок — само обаяние! Но вот на глаза ему попалось чучело. При виде огромной птицы с белым хохолком и шестифутовым размахом крыльев он так и присел на задние лапы. Для Плута это было совершенно новое зрелище, и он приветствовал его хриплым лаем, в котором страх смешивался с бравадой. Однако чуткий нос быстро подсказал ему, что это большекрылое создание не живое, и, устыдившись своей секундной трусости, Плут отправился изучать громадину.
На ходу он бросил Леди призывный взгляд через плечо — пойдем вместе! Она поняла его приглашение, но воспоминание о перенесенной в щенячестве взбучке заставило ее вздрогнуть. Плут увидел ее нерешительность и с восторгом понял, что Леди, оказывается, боится этой безжизненной штуковины, которая никому не может причинить вреда. Желая продемонстрировать собственный героизм и движимый присущей озорным собакам страстью к разрушению, он с рычанием набросился на птицу.
Пень из папье-маше завалился на бок. Огромное чучело грохнулось на пол. Белые зубы Плута погрузились в мягкие перья на птичьей груди.
При виде такого кощунства Леди в ужасе заскулила. Но ее плач только раззадорил Плута. Он прижал птицу лапами и — раз! — одним движением оторвал правое крыло от туловища. Выкашляв из пасти пыльные перья, он вцепился орлану в горло. Покрепче упершись передними лапами, Плут резко потянул. Два! — голова и шея птицы остались у него в зубах. Но выплюнуть их и продолжить уничтожение чучела он не успел, потому что послышались шаги Хозяина.
