Ей нужен был я.

Я собирался дать Макс все это. Я не был в состоянии организовать откуп, но, если сенатор примет мое предложение об обмене, тогда мне удастся сохранить имеющиеся у меня деньги, а потом продать дом и исчезнуть с горизонта куда-нибудь, где никто не знал, кто я.

Я и Макс.

Я собирался стать для нее хорошим отцом. Хорошим влиянием. Хорошим примером. Я бы купил нам дом в спокойном районе и отправил бы ее в отличную школу. Я бы читал ей на ночь книги. Я бы делал всю эту гребаную работу, потому что должен делать эту гребаную работу. Я собирался исчезнуть, потому что хотел начать жизнь с чистого листа.

Я потерял своего лучшего друга, и это заставило меня понять, что рано или поздно я потеряю и свою девочку тоже.

Потому что, как только Доу узнает, что я скрывал от нее с самого начала, она навсегда меня возненавидит.

Макс была нужна мне, поскольку она все, что у меня осталось, и я был решительно настроен не облажаться. Я молился каждому богу, который слушал о том, что, если мне удастся остаться с Макс, я сделаю все правильно. Я отдам все Доу.

Свою любовь.

Свое сердце.

Свою дочь.

Свое все.

Я принял решение, разбивавшее мое гребаное сердце и одновременно заставлявшее его петь. Тогда почему я чувствовал себя так, будто часть меня навсегда исчезнет? Нах*й это. Я должен вернуть свою дочь.

Она всегда была моим сердцем.

В обмен на Макс я собирался отдать Доу, или Рэйми, или щенячьи глазки, или кем вы хотите ее назвать, назад ее отцу.

Не говоря Доу о том, что должно случиться, я лишал ее выбора. Но в моей голове не было ни единого сомнения: выяснив, что я скрывал все это время, она посмотрит на меня как на монстра, коим я и являюсь.

И снова, может быть, Доу останется благодарна за возвращение ей ее жизни.

А может и нет.

По дороге к офису сенатора я притворился, будто мне все равно.

Мне стоило приготовиться, чтобы прикидываться до конца своей жизни.

— У вас назначена встреча? — не отрываясь от компьютера, спросила на ресепшене девушка с черными волнистыми волосами и темными веснушками на носу.

— Меня зовут Брентли Кинг, и мне не нужно гребаное назначение. Дайте ему знать, что я ожидаю. И передайте это. Он захочет меня увидеть.

Я бросил на стол сложенное фото Доу, которое сделал утром, пока она спала. Я не ждал ее ответа. Уселся в зоне ожидания на пластиковый стул, который был повернут к ее столу. Когда девушка наконец-то оторвалась от компьютера, ее челюсть рухнула на пол. Она, вероятно, никогда не видела человека с такой внешностью, как у меня, ожидающего встречи с сенатором. У меня не хватит терпения оставаться незаметным. Мне нужно провернуть это дерьмо до того, как я изменю свое чертово решение.

Секретарь встала и прошла по коридору. И появилась спустя пару мгновений, набирая номер телефона. Она прикрыла рот рукой, шепча что-то в трубку.

— Сенатор Прайс готов с вами встретиться, — ответила она с наигранной улыбкой, ставя телефон назад в стойку.

Девушка ждала, а потому я последовал за ней по коридору, пока мы не пришли в офис с двойным входом. Она открыла первую дверь и отошла в сторону, пропуская меня. Когда я вошел внутрь, она закрыла за мной вторую дверь. Раздался еще один щелчок, означающий, что она заперла ее.

— Я знаю, кто вы, мистер Кинг, и единственная причина, по которой пустил вас в этот офис, заключается в том, что я убедился, что вы прошли через металлоискатель. Так что я знаю, что у вас нет оружия, — произнес сенатор, вставая из-за своего сверхогромного стола из черного дерева с фотографией в руках, которую я дал секретарю.

Он пытался сгладить углы, но, казалось, не понимал, что именно у меня на руках все козыри.

— Именно тут вы и ошиблись, сенатор, — я поднял перед рубашки и достал пистолет из-за пояса штанов. На мне был ремень с большой металлической пряжкой, который я выиграл как трофей за то, что поймал на ярмарке овцу с помощью лассо. — Бешеная вещичка для всех твоих металлоискателей. Они вырубаются каждый раз из-за нее.

Сенатор сел обратно и сложил руки на поверхности стола, указывая на стул перед ним.

— Значит, тогда закончим это дерьмо, не так ли?

Мое внимание привлекла фотография на его столе. Это была моя малышка, щенячьи глазки, на несколько лет моложе, чем сейчас, она лежала на каком-то пляже. Ее улыбка была шире и ярче, чем я когда-либо видел. Однажды она была счастливой, и стало ясно, что эта частичка ее счастья сделает сделку легче.

— У меня твоя дочь. У тебя десять секунд, чтобы рассказать мне, почему ты не знаешь, где она, и почему не ищешь ее. Правду. Паршивая ложь не прокатит, — предупредил я.

Глаза сенатора расширились.

— Лучше бы ты не причинял ей боль, а иначе… — он поднялся из своего кресла, и оно резко отъехало назад, падая на пол. — Что тебе известно?

— Уймись, мать твою. Я знаю, что у нее большие синие глаза и склонность болтать, когда она нервничает, — и ради забавы добавил: — Знаю, что ее сердцебиение учащается, когда она возбуждается.

— Что ты нах*р сделал с моей дочерью?

— Оу, нет. Так это не сработает. Тебе придется ответить первому. Почему ты не заявил о ее исчезновении? Почему не искал ее?

— Какого хрена ты думаешь, что мы ее не искали? — спросил сенатор, возвращаясь к креслу и нервно подергивая руками.

— Потому что, если у сенатора пропала дочь, это оказалось бы немаленьким делом. Все новостные каналы были бы в курсе. А этого нет.

Сенатор Прайс поднял стул с пола и уселся, потирая руками глаза.

— Мы говорили людям, что она за границей, в Париже. Но, как вы уже знаете, это неправда, — признал он. — Мы не заявляли об исчезновении, потому что Рэйми — проблемный ребенок. Она начала общаться не с теми людьми. Исчезала на недели временами. В этот раз на месяцы, и она не пользовалась моей кредитной картой. Мы с ее матерью думали, что она бунтовала и хотела преподать нам урок. Мы серьезно поссорились перед тем, как она вылетела из дома. С тех пор мы ее не видели.

— Так вы не сообщили о ее исчезновении, потому что она была проблемным ребенком? Или потому что у тебя на носу были выборы и ты боялся, что эта история подпортит твою ох-какую-идеальную политическую морду?

— Вы видели, что случилось с Сарой Пэлин, когда они выяснили, что ее шестнадцатилетняя незамужняя дочь забеременела? Это убило ее! Я не мог заявить об исчезновении дочери во время своей кампании и знал, что Рэйми на самом деле не пропала. Она просто сбежала, как делала сотни раз до этого. Так что я извинялся, врал. Говорил людям то, что они хотели услышать, когда мы с ее матерью каждый день молились, чтобы она хотя бы позвонила, — он выглядел обезумевшим. — Скажите мне, что с ней все в порядке.

— Да. Она в порядке.

Сенатор вздохнул с облегчением:

— Почему она так и не пришла домой? Она и правда настолько ненавидит нас? — спросил он, прижимая пальцы к вискам.

— Она не помнит. С ней случился какой-то несчастный случай. Проснулась с потерей памяти. Она даже не знает своего имени.

— Что? — он снова встал. — Отведи меня к ней! Сейчас! Мне нужно увидеть ее! — потребовал он.

— Не так быстро, — я поднял руку. — Сядь, бл*дь, на место, сенатор. Кажется, нам нужно обговорить небольшой обмен.

Он опустился назад.

— Да, конечно. Каковы ваши условия?

— Никакой х*рни. Никаких денег. То, что я предлагаю, лишь обмен. Рэйми за Макс. Мою дочь. Вот информация о ней, — я положил перед ним расписку. — На обратной стороне имя моей дочери, номер социальной страховки и адрес дома приемной семьи, в которой она живет, а также мой адрес. Будь там. Завтра в полдень. Привези Макс и все бумаги об опеке, которые дают мне все права на мою дочь, и тогда — и только тогда — ты получишь назад свою, — слетев с языка, слова причинили мне боль, но их нужно было произнести, потому что этот обмен должен произойти.

— Это можно устроить, но мне понадобится больше, чем один день, — проговорил сенатор, нервно шевеля большими пальцами друг над другом.