Да и каждому хотелось жить! Ведь если тяжело ранит или убьёт пилотов, то штурман должен гибнуть или прыгать…

С тяжелым настроением возвращались домой. Тягостная тишина, царившая в самолёте, нарушалась однообразным тоскливо-нудным пением моторов, да редкими командами Ушакова. Никому не хотелось разговаривать. Да и о чём?.. Каждому думалось, что именно он виновен в случившемся.

Беда приключилась, когда её меньше всего ждали. На обратном пути от цели. С земли выстрелили всего один раз, да и то, видно, наугад. Снаряд разорвался далеко от самолёта. Разрыва никто и не слышал, но маленький осколок сделал своё дело. Вначале даже и не заметили. Шли ночью, в кабинах было темно. А потом, когда обнаружили, переполошились.

Укладывая командира на полу навигаторской кабины, Владимир горестно думал: «Хоть бы успеть долететь! Может, жив будет?»

Командир хрипел, истекая кровью. Поддерживая его голову, Ушаков спешно бинтовал. Медленно открыв глаза, слабым голосом командир спросил:

— Кто тут?

— Ушаков, — ответил Владимир.

— Володя… знаю… приведешь… командуй… Моим напиши… в Рязань… трое… маленькие… Помоги-и-и. — И дёрнулся всем телом.

Владимир долго сидел в оцепенении, прижав к груди голову умершего.

(Но не Хаммихина — тот опять был в госпитале).

— Володька! Иди-ка сюда! — послышался голос Родионова. — Вроде аэродром чей-то?

— Где? — спросил Владимир, влезая в кабину лётчиков. Приник к стеклу, вглядываясь за борт. — Ничего не вижу…

— Да вон, левее, гляди! Парные огни — красные и зеленые.

Владимир смотрел неотрывно. Наконец его глаза привыкли к темноте и он увидел цепочку разноцветных огней. Оторвавшись от стекла, вопросительно поглядел на Александра.

— Аэродром. Что будем делать?

Сидевший неподалеку Коля Петренко, услышав его слова, сорвался с места.

— Где? Дайте погляжу!

— Как думаешь, чей? — встревожился Родионов.

— Фашистский, чей же больше?

— А если наш? Линию фронта перелетели?..

— Полчаса еще до неё.

— А ты не того? Не заблудился? — сказал Сашка и громко рассмеялся, словно ему на самом деле стало смешно.

— Тебе давно пора знать, что я ни разу не блудил, сколько летаю. А вот ты в самом деле «не того», раз не знаешь, что не прошли еще линию фронта. Почему не ведешь ориентировку?

— Не лезь в бутылку. Я же пошутил, — с глухим раздражением оправдывался Сашка.

— Ребята! Самолеты взлетают! — не поворачиваясь, крикнул Николай.

Ушаков с Родионовым уткнулись в стекла. В темени хорошо было видно, как по полю гуськом двигались треугольнички огоньков: белых, красных, зеленых. «С включенными аэронавигационными огнями взлетают, — подумал Ушаков. — Считают себя в глубоком тылу, в безопасности, гады…»

Решение пришло мгновенно.

— Влево 30! — скомандовал он Александру, продолжая наблюдать за аэродромом. — Рассчитаемся за командира!..

— Ты что?! С ума сошел! — Родионов от волнения даже привстал с сиденья. — Умереть торопишься?

— Ударим внезапно — успех обеспечен. Крути штурвал, говорю!

— А что?! — повернулся к ним Коля. — Сколько «хейнкелей» наломать можно!

Сашка зло оборвал его:

— Марш на место, товарищ сержант! И впредь не вмешивайся в разговор офицеров!

Коля, недовольно хмыкнув и что-то пробурчав, полез из пилотской.

Гнев Сашки объясняется просто. Он не забыл, как Коля разоблачил и опозорил его, когда летели от партизан, когда он пытался спастись в одиночку. Да и было обидно, что не он первый предложил само собой напрашивающееся решение. Да и, честно говоря, не хотелось рисковать. Тем более, когда командует этот проныра Ушаков, хотя в случае гибели командира экипажа им автоматически становится второй пилот.

— Чем ударишь-то? Может, х-хряпнешь кулаком!? Бомб-то нет! Или хочешь повторить Гастелло?

— Из пулеметов расстреляем! — невозмутимо ответил Владимир, садясь в кресло командира. — Бомбардировщик-то у нас какой? Сплошной огонь!

— А если истребители нападут?! Чем отбиваться будем? Чем?

Не отвечая, Владимир «дал» левую ногу и повернул штурвал в ту же сторону.

— Ты что делаешь?! — вскакивая с сиденья, заорал Родионов. — Самоуправничаешь?! Я как командир запрещаю! Я отвечаю за сохранность самолёта и безопасность экипажа!

Владимир, пилотируя самолёт, казалось, не слышал выкриков Сашки. Включив СПУ — самолётное переговорное устройство, — он громко, раздельно произнёс:

— Экипаж! Как старший по званию, кораблем командую я — старший лейтенант Ушаков! Требую выполнять все мои указания! Стрелок? Ваня? Ты слышишь меня? Приготовься открыть огонь по моей команде! Все время держи со мной связь! Будь на подслушивании! Следи за воздухом! Понял? Молодец!..

Сашка всё еще, полустоя, не унимался:

— Мы своё задание выполнили! Нам это ни к чему! Славы захотелось?! Я как командир не разрешаю идти на смерть! Не выполнишь моё приказание — пойдёшь под трибунал!

В глубине души Родионов понимал, что не прав. Но, как всякий человек с самомнением, спорил не ради истины, а чтобы любой ценой доказать свою правоту. Он всегда придерживался принципа — в споре все средства хороши, лишь бы вышло по-моему.

Владимир говорил чётко, словно вдалбливал тупому ученику:

— Наше задание — бить фашистов всегда и везде! — и уже специально для Сашки, повернувшись и наклонившись к нему, с придыханием, чуть не шёпотом: — Запомни! В армии командует не тот, кто наглее! А тот, кто по должности или званию старше! А теперь садись за штурвал и ни звука!

Он толкнул Сашку в кресло.

— А пикнешь, пойдёшь под трибунал за невыполнение приказа!

— Правильно, командир! — подал голос Коля Петренко. — Нечего с ним церемониться! Самозванец! А ещё командует!

Владимир поморщился.

— Всем соблюдать полнейшую тишину и внимание! Радист! В переднюю кабину, к пулемёту! При появлении самолётов — докладывать мне!

Плавно отжав штурвал, Владимир повёл самолёт со снижением. Убрав газ и приглушив рокот двигателей, он рассчитывал войти в круг над аэродромом незамеченным. С высоты отлично было видно, как начал разбег первый самолет. Ночь была безлунной, по-осеннему тёмной, и каждый огонёк внизу светился маленьким солнцем. Владимир вскинул голову, осмотрел небо. И кроме звезд — бесчисленных переливающихся огоньков — ничего не увидел.

Вот второй разноцветный «треугольник» пошёл на взлёт. Жаль, что нет бомб. Хоть бы парочку «соток»! Накрыть бы с воздуха! Удивительно, ни одного выстрела с земли. Увлеклись взлётом? А может, принимают за своего? Что же это за аэродром? Неизвестный нашей разведке и лётному составу. Видно, важный, крупный, днём тщательно замаскированный. И самолетами набит до отказа, как улей пчелами.

Владимир достал планшет с картой, сориентировался. Карандашом поставил крестик на карте. Прилетим — доложу командованию. Надо «закрыть» его раз и навсегда.

— Командир! — раздался в наушниках голос Петренко. — Впереди, чуть ниже, два самолёта противника!

— Вижу! Это взлетевшие! Продолжай наблюдение! Без команды не стрелять!

Самолёты один за другим, соблюдая дистанцию, шли тем же курсом, что и советский бомбардировщик. А что, если?.. Ну, да! Отжав штурвал, он увеличил угол планирования. Двинув секторы газа, ещё прибавил скорость. Скорее! Скорее! Не дать взлететь остальным! Задний «юнкерс» или «хейнкель» уже рядом. Чёрной тушей висит внизу, закрывая землю. Дрожащее желто-голубое пламя овальными языками пульсирует у выхлопных труб. Похоже, кто-то огромный и сильный подтягивает врага, точно на канате, под машину Владимира.

Близится второй вражеский самолёт. Владимир, не выдерживая, уже ловит его в прицел. Руки невольно ложатся на электроспуск пулеметов. Стоит только нажать. Но рано!.. Как всё же невыносимо длинны секунды.

— Вижу сзади метрах в ста самолёт противника! — наконец-то докладывает Несмеянов. — Разрешите…

— Огонь! — Владимир, нагнувшись над штурвалом, с силой давит на электроспуск. — Огонь!