— МакЛарен!
— Да.
— Что ты хочешь взамен?
Пауза. Бесенята, которых как корова языком слизала фразой «Итак, больной…», повысовывали в любопытстве свои мордочки и плотоядно уставились на Жаклин.
— Ты хорошо подумала?
— Вообще не думала и не собираюсь, — сказала та с выражением лица «я тебе и так всё отдам, включая себя».
И тут взгляд больного упал на нетронутый кусок пирога своего врача.
Бесенята смирненько, рядком, расселись на лавочке, и позажимали сложенные вместе копытца между коленок.
— Вот пирог. — Парень тоже сел и ткнул в тарелку девушки указательным пальцем. — Вкусный пирог, кстати, спасибо.
Кухарка кивнула на манер: «на здоровье».
— Я съел большой кусок, ты — не притронулась, поэтому у тебя фора. Мы с тобой доедаем его напополам, и я остаюсь, и ты издеваешься надо мной, пока не устанешь. Клянусь. — Он поднял левую руку в клятвенном жесте. — Если не съедаешь — я ухожу.
Жаклин сидела как громом пораженная.
— Но ведь ты же знаешь, что мне половину этого никогда не съесть! — Отчаянье в голосе девушки слышалось настолько явственно, что заставило сидящую рядом Сулу кратко заскулить. Она как бы поддакнула своей хозяйке: «Да-да, вот именно! Только вместе со мной!»
— Садист! — процедила сквозь зубы Жаклин.
— При вас, доктор Рочестер, проявлять садизм, всё равно что при Паганини играть на скрипке. Ну так как?
Доктор Рочестер сникла, опустила плечи, обреченно глянула на Сулу, потом зло — на больного, потом на пирог — как на бомбу с часовым механизмом — последнее, что она сейчас хотела, так это есть.
«Может, выпроводить его, пока не поздно? Но ведь он сегодня не заснёт от кашля. Его просто необходимо немножко поддержать, подлечить».
— Я поставлю чайник.
— Умница! — и с рыком: — «Га-а-а-ам!» пациент кинулся зубами к шейке своего врача.
Она ела пирог с видом марафонца, добегающего последние километры при температуре воздуха 100 по Фаренгейту. «Садист» сидел рядом и млел от этой картинки.
— Нажо была тивя сжазу выпжаводить, — сказала «обжора» с набитым ртом, глядя на своего мучителя. — Не, не выпжоводить, спустить с лесс-с-ницы! Да, вот так было бы идеально! — и она подняла вверх свой пальчик в назидательном жесте.
Мучитель уже давно доел свою последнюю часть пирога и сидел как ни в чем не бывало, не выказывая на своём красивом лице и грамма перенасыщения или даже сытости. Услышав девушку, он расплылся в улыбке чеширского кота.
— Ты играешь с огнём, девочка. Я сейчас обижусь и уйду! — пригрозил он сладко-садистским голоском.
— Клятвопреступником, — скопировала его тон «девочка».
Когда она затолкала в себя свою вторую большую порцию, и перед ней осталась половина пятой, надвое разделённой, части пирога, девушка откинулась на спинку стула с видом человека, за которого не взялся бы даже их реаниматолог доктор Чейстер.
— Всё. Не могу больше. Не буду. Иди домой. — «Чревоугодница» отвернулась к окну.
Парень в притворном ужасе сцепил и заломил руки.
— О, нет, Жак, ты не можешь быть такой тряпкой! Ты упускаешь такой шанс! Соберись! Не сдавайся! Сделай меня! Ну-ка, давай, надери мне задницу!
— Шут, — бросила та, кратко повернувшись к своему «болельщику», и опять отвернулась к окну.
С «болельщика» тут же сошла вся притворная весёлость, сменившаяся трагичностью человека, только что похоронившего своего любимого хомячка.
— Ну что же, — обреченно сказал он, — нет, значит, нет. — Как бы смиряясь с ситуацией, фанат пожирательницы пирогов развёл руки и хлопнул себя по бёдрам. — Ладно… пойду я.
Получив в ответ полный игнор, он протянул руку к девушке и, взяв её сзади за шею, потянул на себя. Та в непонимании повернулась и тут же угодила под его губы. Он, не подключая язык, просто пососал её губки своим ртом, как бы одновременно и перемешивая их вкусы и закусывая её губами.
— Давай, я тебе помогу, — сказал он, оторвавшись, и улыбнулся.
Та, не веря своему счастью, и, как оказалось впоследствии, совершенно не напрасно, пододвинула к нему своё блюдце с остатком пирога.
— Это так мило с твоей стороны.
Алекс взял последний кусок пирога с её блюдца и поднёс к её рту.
— Ешь.
Обманутая посмотрела на своего кормильца как на предателя всей Англии и сжала губки бантиком.
— Ы-ы, — покачала она головой, не разжимая рта.
— Ладно. Я там, кажется, тебе был должен? Долг погашен. — И, откусив почти половину половины пятой части пирога, он взял чашку Жаклин и отпил из неё большой глоток чая. Потом чуть пожевав, отправив в рот остатки злополучного куска, отряхнул руки и поднялся.
— Тэ-э-эк, уже мноо врэмни… чем ты там хотеа мне… не наврэдить? Пшли… не наврэдишь, — промычал с набитым ртом больной.
Врач тут же подскочила со стула и кинулась к нему на шею. Она со всей силы сжала его в объятьях и тут же отпустив, отскочила.
— Я сейчас. — Больной даже не смог быстро среагировать и обнять в ответ, только Сула кратко тявкнула. — Иди, ложись в гостиную, — уже на пути на второй этаж почти прокричала доктор.
Пока врач с её «орудиями пыток» еще не пришла, пациент сделал всё так, как ему и было сказано: прошел в гостиную, разделся по пояс, стянув водолазку со спины, и улёгся на диван лицом вниз. И надо сказать, всё это он проделал не без удовольствия — да, ему было восемнадцать, но футбол это вам не шахматы.
Только лишь войдя в гостиную со своим чемоданчиком в руках, Жаклин задохнулась от вида вытянувшегося на диване стройного, молодого тела с голой клиновидной, красивой спиной. А она знала толк в этом. Будучи врачом, а перед этим еще и студенткой медицинского факультета, доктор Рочестер много и долго осматривала, и прослушивала, и простукивала. Видела разные фигуры, да и просто тела, и с высоты своего опыта могла точно и определённо сказать, что природа отсыпала её мужчине полной мерой, не поскупившись.
Но за соседней дверью спал муж. Пока еще муж.
— Господи, Александр, что это? — воскликнула с порога девушка приглушенным окриком. — Почему у тебя все лопатки в каких-то длинных кровавых царапинах? Кто тебе расцарапал всю спину?
Лежащий застыл на вдохе. Потом медленно начал отжиматься на локтях и разворачивать своё вытянувшееся лицо к докторше. Бесенята отставили каждый одну ножку на пяточку и сделали «руки в боки».
— Жаклин… — озадаченно сказал больной, — с тобой всё в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь?
Врач умильно улыбнулась, подойдя, легонько нажала своей рукой больному на голову, укладывая его опять на поверхность дивана, и поцеловала от всей души в затылок.
— Я пошутила.
Тот, с кем только что так пошутили, только вздохнул.
Шутница для начала достала фонендоскоп и прослушала ему дыхание. Как она и ожидала, шумы в бронхах стали мягче, более пузырчатые и переместились на вдох. Но выдох всё еще был слишком долгий и жесткий. Она попросила его чуть покашлять и когда услышала, что мокрота отделяется не сразу, а только при определённых усилиях, сделала вывод, что очень даже правильно поступила, затащив сегодня парня к себе и съев этот пирог. Хоть у неё и была надежда, что Александр бы не ушел, а позволил ему помочь.
Она выдавила себе на руки чуть-чуть геля «Пульмизима» (это почти аналог «Пульмекса», но более щадящий. «Эвкабал» ей не очень нравился) и… застыла — врач элементарно боялась прикоснуться сейчас к этому телу. Но, подбодрив себя улыбкой, всё-таки положила ладони на такую любимую, такую родную спину.
Александр был тёплым. И гладким. И молодым. Жаклин пришёл на ум термин «новый». Вот именно что новый. МакЛарен чувствовался новым, «с ноля» — от него шло ощущение только что купленной и принесённой из магазина вещи. У Жаклин чуть не выступили слёзы на глаза от этой ассоциации. Но она была врач, а непрофессионализм штука въедливая, поэтому доктор взяла себя в руки.
Тем более, что как только она начала водить по спине пациента руками, её отвлекли звуки, которые начал издавать этот бедолага. Это было что-то новенькое — он пел. Понятное дело, что не какую-то конкретную мелодию или даже песню. Он начал тихо тянуть букву «э», а трели выводила на этом звуке уже сама Жаклин, надавливая и сотрясая плечи и спину певца своими пальцами. Получилось забавно. Вскоре они оба не выдержали и засмеялись.
