Правда, он быстро спохватился и так же быстро сообразил, что к чему:

— «Мда-а-а… кажется, мне конец, — выносил он себе приговор, пока Жак, потянувшись повыше в шкаф, доставала большую, красивую, с китайскими мотивами, жестяную коробку для чая. — Я, мать вашу, гибну… мда-а-а. Мне она начинает нравиться любой… да и в ней тоже… всё подряд уже нравится. Поздравляю, чувак, ты приплыл», — пессимизму юноши не было предела.

— Какой ты любишь чай, Александр? — спросила Жаклин, открывая крышку и не поворачиваясь к гостю.

— Крепкий, — просветил её гость.

Хозяйка покопалась во множестве пакетиков, которыми коробка полнилась до краёв, и, достав там, видимо, то, что ей нужно, положила его в чашку для мужчины, а потом, быстро взяв первый попавшийся лежавший сверху, кинула в чашку себе.

Сула присутствовала тут же и своим поведением напоминала шахматную фигуру — она садилась сбоку хозяйки и пыталась разглядеть, что делает та на столе. Не имея в этом большого успеха, в силу своих пока еще скромных размеров, оставляла это дело и делала несколько шагов, как слон или конь по шахматной доске, и точно так же садилась перед Алексом, заглядывая на руки ему. Но и от этого толку оказывалось недостаточно, поэтому щенок повторял свои «ходы» до тех пор, пока гость не сжалился над этой «ладьёй» и не дал ей одну ржаную хлебную палочку, стоявшую на столе в специальной вазе. И «шахматная» собака, тут же сделав выбор в пользу парня, осталась с ним, видимо, поклявшись про себя хранить ему верность до самого конца чаепития.

Жаклин достала еще небольшое блюдо, наложила в него немного всяких сладостей, потом взяла еще два чайных блюдца и, залив кипятком кружки с пакетиками, всё это стала выставлять на стол.

— Ты его любишь? — принялся помешивать свой чай Алекс, наблюдая, как девушка разрезает пирог на шесть равных частей.

Жаклин на мгновение застыла, а потом молча продолжила делать своё дело.

Когда пирог был разрезан и два куска лежали в блюдцах, девушка встала и, потянувшись к одному из шкафчиков, достала пачку сигарет с зажигалкой.

Александр остолбенел. «Тюльпаны» приняли свой максимальный размах.

— Ты, что, куришь? — Он, легонько хлопнув ладонями по столу, сказал это таким тоном, как будто уличал её в том, что она бьёт свою Сулу розгами.

Сула, кстати, сидела тут же и, наблюдая, как хозяйка управляется с пирогом, подумывала, уж не изменить ли с ней гостю?

— Нет, не курю, но иногда… бывает. — Девушка начала вытаскивать сигарету.

— И ты думаешь, я разрешу тебе курить? — мужчина даже веселился.

— Позволь тебе напомнить — я у себя дома. — Курильщица взяла сигарету в рот.

— Твой дом — я! — Юноша выдернул у неё изо рта сигарету и сломал её пальцами.

От такой неслыханной, несусветной наглости и самонадеянности со стороны этого красавца остолбенела теперь уже Жаклин, но… но это прозвучало почти как признание, против которого она была абсолютно безоружна, если бы вдруг стала врагом самой себе и вздумала с этим воевать.

— А ты — мой, — видя, как она не нашлась что возразить, продолжил красавец, кроша сигарету в руке.

Жаклин вздохнула, откладывая пачку.

— Давай пить чай.

Ярый борец за здоровый образ жизни взял со стола бумажную салфетку и, завернув туда то, что осталось от сигареты, пошел с этим в ванную опять мыть руки. Поборница здорового образа жизни ждала его возвращения, пряча улыбку в уголках губ.

Когда они наконец-то приступили к церемонии, парень, размешав сахар, отложил в сторону ложечку и принялся пить из кружки, поставив локти на стол и посматривая на девушку. Которая в это время прихлёбывала горячую жидкость всё той же ложечкой, склонив голову к чашке, чтобы можно было спрятаться за волосами.

Но его не устраивало и это.

— Жак… — он поставил чашку на стол и убрал волосы девушке за ушко, скользнув напоследок костяшками по щеке, — я… - и тут же потёр мочку своего уха, — я сам ничего не понимаю, но мне с каждым днём всё труднее тебя с ним делить. — Он кивнул головой влево, на гостиную и кабинет.

Жаклин прихлебнула чай, уставившись на поверхность стола абсолютно невидящим взглядом.

— Я… мне… я понимаю, что ты еще не готова сделать выбор… — хотел продолжить было МакЛарен, но его перебили.

— Не было никакого выбора. — Девушка подняла голову и посмотрела на своего собеседника. Красавец в удивлении вскинул свои идеальные брови над прекрасными «тюльпанами». — Я всё расскажу, — мелко утвердительно закивала она. — Всё. — Жаклин с ужасом чувствовала, как ей не хватает сигареты. «Он прав — пора отвыкать от этого баловства». — Я, действительно, хотела тебе кое-что сегодня сказать. — Она еще раз взглянула на своего собеседника, потом помолчала, низко опустив голову, после чего продолжила: — Я не люблю своего мужа. Теперь я точно знаю, что не люблю. — Александр от этого признания так воспрял духом, что даже потянулся за пирогом. — Я… — Жаклин ломала пальцы, — я вышла за него замуж от одиночества. От полного одиночества — устала смотреть на пап и мам подруг в институте, братьев, сёстёр, их парней, а у меня не было никого — дядюшка постоянно разъезжал по объектам, с мальчишками у меня не складывалось. — Она отхлебнула чай и улыбнулась. — Но я не жалуюсь. Чарльз был мне хорошим мужем — он добрый, — Жаклин закивала и посмотрела на Алекса, запивающего чаем пирог, — он действительно добрый… заботливый, ненавязчивый, я не жалуюсь, — повторила она, и юноша насторожился — было похоже, что девушка именно жалуется.

Чарльза рядом с Жаклин Александр пока что терпел только лишь потому, что она на мужа никогда не жаловалась, а даже наоборот, иногда защищала от его нападок. Первая же жалоба от неё на свою семейную жизнь — и парень планировал забрать её к себе в квартиру, которую снял ему Кирк в Оксфорде. В Университете установилась вполне оправданная традиция — первый год обучения обязательно прожить в общаге, поэтому сейчас в этой квартире вместо студента жила какая-то партнёрша его дяди по бизнесу.

Но на третьем курсе МакЛарен планировал переселиться именно туда.

— А потом… — Жаклин остановилась, набираясь смелости, или, скорее всего, даже безрассудства, — а потом… этим летом… я встретила тебя. — Она с вызовом посмотрела на своего любимого человека. — Вернее, нет, не так, этим летом я увидела тебя. — Девушка отвернулась и посмотрела в окно, где виднелся только свет уличного фонаря и немного веток деревьев, росших у подъезда.

Александр молчал. Не перебивал.

— Понимаешь… — рассказчица обвела края чашки по контуру своими пальчиками, — благодаря тебе, вернее, благодаря тому, что ты заставил меня почувствовать, хоть мне пока не удаётся разобраться точно, что это, — она решила, что еще не время ставить все точки над «i», — мне стало понятно моё отношение к мужу, да и самого начала… тоже. Как бы тебе объяснить… — Жаклин прищурилась, — это вот как… знаешь, как будто ты идёшь-идёшь, долго-долго в тёмном, дремучем лесу, и тебе совсем даже неплохо в этом лесу, совсем нет, тебе в нём тепло, сытно, сухо, тихо, никто не тревожит — всё классно, а потом неожиданно лес заканчивается высоким обрывом. И вот ты стоишь на краю этого обрыва, а с него перед тобой открывается огромнейшая красивейшая долина, огромнейшее — преогромнейшее пространство, И ты… и у тебя есть выбор: прыгнуть с этого обрыва или вернуться назад в лес. Прыгнув, ты или полетишь и научишься летать, или сразу разобьёшься. А вернувшись в лес, ты обречён постоянно вспоминать эту долину и огромную свободу над ней. — Девушка опять отвернулась к окну. — И я поняла, что больше не хочу назад, в лес. Не-хо-чу. Я уже увидела эту долину, и мне теперь мало леса. Мне теперь лучше разбиться на атомы над этим прекрасным местом, чем жить в… тихом, тёплом лесу. Мне даже стало обидно за себя — насколько на самом деле мало я имею, каким малым я обхожусь. Было ощущение, что я как объедки с чужого стола подбираю, как питаюсь продуктом моментального приготовления, понимаешь? Даже если ты сейчас встанешь и уйдёшь, и я больше никогда в жизни тебя не увижу, то всё равно уже не смогу больше жить с Чарльзом, не-смо-гу, — сказала она по слогам и замолчала.