Нутро обожгло приятным огнём, в нос ударил знакомый запах хорошего виски.

— Будешь? — подойдя, протянул он бутылку девушке.

— Нет, — мотнула та головой.

У Александр уже начал растекаться расслабляющая теплота по телу. Он улыбнулся.

— А ну-ка, — мужчина заткнул бутылку пробкой и отставил её подальше на камень. Он поднял с травы свои джинсы и вопреки ожиданиям женщин принялся вытаскивать из них ремень. Его глаза горели идеей, а лицо светилось радостью. Достав ремень, он бросил его у ног и принялся получше запахиваться в плед.

— Подержи, вот тут, — подняв ремень, повернулся он боком к девушке. Жаклин придержала край пледа, а Александр подпоясался. В таком одеянии он стал похож на Рождественского деда на шотландский манер. Дэлли заулыбалась, всё ещё прижимая к себе мяч, а папа закинул края «килта» за шею и завязал огромным узлом.

— Ну вот как-то так, — похлопал он себя по бедрам. Жаклин тоже умильно улыбнулась. — А теперь, Дэлли, ну-ка, дай мячик, — приняв у дочери игрушку, он развернулся к Суле.

— Сула лови! — и, кинув мяч на небольшую поляну, расположенную за полуразрушенной каменной изгородью, ринулся следом. Обгоняя его, к мячу пулей полетела Сула. Дэлли побежала за ними, а за ней поспешила мама.

Они гоняли в футбол минут пятнадцать. Сула прыгала на мяч, потом его у неё выбивал Александр, за ним летела Дэлли. Папа мяч буцал дочери и на неё тут же набрасывалась Сула, сбивала девочку с ног. Но на хулиганку накидывалась мама и, отвоевав и ребёнка, и мяч, тут же пинала игрушку папе. Сула спешила к нему и всё начиналось по новой.

Дэлли хохотала и визжала как ненормальная, собака улыбалась довольная, папа с мамой были счастливы.

Потом уставший Александр в своём «килте» повалился на траву, а поверх него начала топтаться Сула, но её отогнала Дэлли и сама повалилась на отца. Рядом опустилась на траву мама.

— Огонь уже, наверное, перегорел, — переводя дыхание, вспомнила она о том, зачем они, собственно, вышли на улицу, потому как кормить семью предстояло именно ей.

— Ничего… у нас же не мясо, а колбаски, — успокоил её мужчина. — Надо пиво достать.

*

— Дьявол! — рубанул кулаком по кровати рядом с собой Александр. — У-у-у, дьявол, — сцепил он зубы. Парень лежал в постели, а Жаклин, стоя возле него с градусником в руках.

— Тридцать семь и восемь. Нормальная температура для вируса. У меня чуть побольше была.

— Жаклин!

— Что.

— Поставь меня на ноги.

— Как? Ты ведь не будешь пить наши с Дэлли лекарства.

— Нет, не буду. — Александр отвернулся. Но тут же повернулся опять. — А у тебя есть, какая-нибудь одна таблетка, чтобы глотнул и выздоровел?

— Есть, — как это ни странно ответила девушка.

— Правда? — распахнул «тюльпаны» Александр. — Дай.

— На ночь глядя? Зачем? Завтра утром дам. А сейчас спи, — поправила она одеяло. — Если температура не даст уснуть, дам тебе таблетку. Но лучше не надо.

Больной имел настолько раздосадованный вид, столько страдания и отчаяния выливалось из его красивых глаз в пространство комнаты, казалось, что он действительно чуть ли не прощается с жизнью.

Но, как известно, в жизни всё имеет свойство приходить в равновесие — как только случается что-то плохое, тут же происходит что-то хорошее.

Дэлли, увидев мучения этого большого, но сейчас такого жалкого, больного и беспомощного мужчины, взобралась к нему на кровать и погладила по волосам.

— П-а-а-апочка, бе-е-едненький.

Кажется, в этот момент застыло даже само время. Остановилось. Зависло. Замерло. В этой комнате. Над Катрин озером. В горах Шотландии.

У Жаклин отвалилась челюсть, руки затряслись, она чуть не выронила градусник.

Алекс выгляде ещё хуже. На него вообще сделалось больно смотреть — в «тюльпанах» показался страх или даже леденящий душу ужас. Чего он испугался, парень в тот момент, разумеется, не знал. Это чуть позже он поймёт, что, скорее всего, его напугал молниеносный вывод о том, что эта девочка одним только словом или улыбкой может заставить его спрыгнуть ради неё с Эйфелевой башни без парашюта. Эмоции, проявления любви и обожания, которые рождает в нём его маленькая дочь, посеяли в его мужском шотландском сердце нешуточную панику.

И тут Александр сдался. Капитулировал.

Мысленно послав ко всем чертям все свои законы, понятия, ценности и просто привычки, то есть, всего себя целиком, он без остатка отдался своему ребёнку и превратился в огромный сгусток живого настоящего счастья.

Смущённо заулыбавшись, он протянул руки к дочери и бережно обнял её. А притянув к себе, уткнулся лицом в субтильное тельце ребёнка с плохим аппетитом.

— Зашибись… чума, — проговорил он в её кофточку с аппликацией в виде мельницы-цветка.

Дэлли заулыбалась, потому что ей сделалось немножечко щекотно, а папа отстранился и, подняв к ней лицо, распахнул свои «тюльпаны» и посмотрел на дочь как на первый восход солнца в своей жизни. — Родная моя, — и поцеловал Дэлли в щёчку.

Жаклин всю аж затрусило. Она столько лет представляла эту картину, так ждала этого момента, но, когда мечта сбылась, девушка почувствовала, что вот-вот не выдержит. Ей захотелось выйти из комнаты и, не то заорать на улице на весь хайлэндс нечеловеческим криком, не то разрыдаться на всю Шотландию.

К тому же ещё и Александр в этот момент своей мимикой и движениями напомнил Жаклин женщину. В нём засквозила женская реакция. Даже там, у неё в прихожей, будучи полностью эмоционально раздавленным и разбитым, со слезой на щеке он оставался типичным верным представителем сильного пола. Таким же упрямым, замороченным и брутальным. А вот здесь, сейчас, Дэлли двумя словами сняла с него всю эту мужественность и силу. Мама уже действительно хотела было выйти, чтобы не смущать папу своим свидетельством его слабости, и не делать уязвимым ещё больше, но тот вовремя спрятал лицо в кофточке дочери.

Всех выручила Дэлли.

— Ты почитаешь мне сказку про собак? Помнишь?

— Конечно, помню. Тащи книжку.

— Ой, я забыла её взять, — картинно-театрально всплеснула руками Жаклин, потому как на этот раз книжки решила не брать. — Расскажи ей лучше какую-нибудь историю про себя. — Хитрая мама подумала, что если уже от папы как от чтеца нет никакого толку, он всё равно ничего не читает, а только балуется, то пусть тогда лучше что-нибудь рассказывает.

Александр МакЛаренк своим двадцати двум годам, само собой, уже накопил довольно изрядный багаж историй, которые, что называется, было приятно вспомнить. Но вот что касалось рейтинга этих воспоминаний, то тут закралась большая проблема. Да что там, просто беда. Одна только лишь вечеринка у него дома, когда мать уехала с Дженни в Бат лечить сестру от пневмонии, чего стоит. По приезду родительница ещё долго находила в квартире то тут, то там женские кружевные трусики и ходила с ними за Алексом по пятам, требуя объяснений.

Поэтому папа как-то так сразу же завис, закатил глаза под лоб, но быстро оживился и рассказал про то, как в одну из поездок в горы в район Turriff у них палатку с продуктами снесло ветром и всё намокло под дождём. Естественно, МакЛарен умолчал: сколько перед этим было выпито.

Проспавшись, парни поняли, что остались почти без еды, и направились на ближайшую ферму разжиться продуктами. Он очень красочно и в подробностях описал, как они с Луском залезли в курятник и хотели просто собрать яиц, но тут заметили крупного жирного петуха. Налётчики гоняли этого красавца по всему курятнику, а потом Александр подпрыгнул, поймал, но зато упал спиной в кладку с яйцами.

Дэлли смеялась и хлопала в ладоши, а Жаклин мотала головой в неодобрении.

— На фермах всегда много собак. Вас могли собаки покусать.

И все обернулись на лежавшую тут же, у входа в спальню, Сулу. А потом свои истории об экспедициях начала рассказывать Жаклин, и под звуки её спокойного, умиротворяющего голоса Дэлли закрыла глаза на четвёртой минуте. Александр отнёс дочь во вторую спальню, а потом вернулся к своей женщине, и они уснули, как ложки в буфете с той лишь поправкой, что с внешней стороны спала Жаклин и, постоянно просыпаясь, щупала лоб своему больному.