Как только он начинал думать над сроками, его тут же за горло мёртвой хваткой брала досада от собственного одиночества в осознании того, что их разлука хоть и долгая, но всё-таки конечна. Александр очень хотел поделиться этим с Жак.

Он мог бы раскрыть девушке страшную тайну, что на самом деле ей от него уже никогда не избавиться, что это расставание лишь для того, чтобы потом встретиться и больше никогда не разлучаться. Но он не мог позволить себе такую роскошь, поэтому Жаклин всё это время оставалась в полном неведении, для неё он ушёл, и может быть, навсегда. И вот тут его начинало разрывать изнутри противоречие между пониманием того, что всё-таки, как ни крути, но всем будет только лучше, если Жаклин его отпустит и не станет мучиться тоской по нему, и тем желанием, чтобы она его ждала. Всегда. Всё время.

Чувствуя боль девушки, её мучения, поначалу он раз за разом намеревался бросить всё и вернуться в Лондон, к ней. Но тут включались мозги и начинали генерировать мысли о последствиях такого шага и о том, что дело, стоившее им стольких усилий, страданий и расставания, нужно всё-таки довести до конца. Поэтому для того, чтобы её несчастья в один из дней прекратились, он должен успокоиться, сцепить зубы и действовать.

И в один прекрасный момент Александр смирился.

Помогло ещё и то, что, зациклившись на переживаниях Жак, на том, во что ему пришлось превратить эту умную, некогда игривую и доброжелательную девушку, он не позволял себе сосредоточиться на своей тоске по ней, на необходимости видеть её, слышать её, чувствовать, не говоря уже о необходимости близости с ней. Ему было не до себя. Последнее, правда, жило своей отдельной жизнью и периодически укладывало парня на лопатки, поскольку лежало не только в области психологии, но и в области физиологии.

Но, даже переваривая всё это в своей голове, в своей душе, Александр, тем не менее, не хотел унижать Жаклин жалостью. Вот такой подачкой себя. Тем более, что она, вне всякого сомнения, это почувствует и откажется. Девушка когда-то говорила — да и сам он это чувствовал — что сможет стать счастливой с ним, только если это принесёт счастье ему самому. А он с ней счастливым сможет быть только, будучи свободным. От долгов и от врагов.

Справедливости ради нужно упомянуть, что мужчина многое перечувствовал к Жаклин за это время, поскольку она всегда ощущалась у него внутри, словно какая-то своеобразная константа, постоянная величина. Время шло, всё менялось и к этой величине только лишь периодически присоединялись переменные в виде его отношения к этой девушке. Некоторые из этих «переменных» держались долго, некоторые — не очень. Но и те, и другие неминуемо отваливались, растворялись в воздухе и во времени или отчаливали как корабли от причала, а Жаклин продолжала оставаться внутри как неотъемлемая часть, как маяк, как Гринвич в Лондоне, как Стоунхендж в Англии.

Наверное, именно это, а ещё убеждённость, что Жак будет его ждать столько, сколько нужно, сколько потребуется, давало парню даже не веру — с которой, как известно, он состоял в весьма натянутых отношениях — а именно знание того, что он вернётся. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что они на самом деле друг к другу чувствуют, что между ними произошло, как это называется и сколько раз такое случается в жизни. Да и вести от Эшли обнадёживали.

Скорее всего, ещё и поэтому он не мучился такой зелёной тоской по девушке, тягой к ней. Если бы он изнывал, страдал, метался от желания быть рядом, то наверняка долго бы не мирился с этим, а в один прекрасный момент психонул, разозлился, стал бороться и, в конце концов, победил. Вне всякого сомнения, победил бы. Да ещё и с такими помощниками, как его несусветная занятость в Нью-Йорке и бешеный ритм жизни этой «жопы Мира», как он стал называть мегаполис, прожив там первые пару месяцев, его непременно ждал успех в борьбе с лишними переживаниями и бесполезной тратой душевных сил.

Как оказалось, работать и учиться, это не то, что учиться и играть в футбол. Теперь, кстати, единственное, что он мог себе позволить — бокс. Правда, в Нью-Йорке заполучить тренера оказалось, намного легче, чем в Оксфорде, на родине этого вида спорта. Парень три года работал мозгами и не только, разрываясь между филиалом и учёбой. Семинары, лекции, тесты, практики, индивидуальные работы — одна только аспирантура выматывала под завязку. А тут же ещё «путались под ногами»: совещания, переговоры с подрядчиками, снабженцами, арендаторами, покупателями, заказчиками, страховщиками, санитарными службами, выезд на объекты, плюс ко всему, Кирк постепенно приучал его к работе с властями и конкурентами, что иногда являлось почти одним и тем же.

А ведь Александр ещё не нужно было дремать, а претворять свои планы в жизнь.

Поэтому, получилось так, как получилось: нужда в Жаклин, в её обществе, в её присутствии тихо, воровато забралась к нему в душу, свернулась там клубочком и умно его не мучила, не беспокоила до поры до времени. Она старалась с ним дружить. Примерно, как сама Жаклин когда-то. Девушка даже тут его обхитрила. Или, может быть, он сам себя обхитрил. Вот такое летаргическое состояние влюблённости обвело юношу вокруг пальца.

Со временем, он начал чувствовать сладкую истому, вспоминая Жаклин, ему доставляло удовольствие то, что она где-то есть, Александру считал за радость скучать по ней, да-да, даже тоска по ней была ему приятна. Потому, как только в эти моменты он чувствовал, что живёт. Чувствовал себя самого.

Это было неслыханно. Нелепо, бессмысленно, абсурдно, странно и непонятно. Он и смеялся над собой, и ругался. Может быть, Кирк даже оказался прав, и такие обрушенные с высоты отношения, это как раз то, что ему, Александру, нужно? Это и есть его зона комфорта?

Кстати, о Кирке.

Тогда, в том далёком январе, у юноши, как известно, само собой получилось сделать выбор и даже смириться с ним. Но всё это длилось не дольше, чем ему пришлось столкнуться с той грубейшей реальностью и неотвратимым фактом, что девушка достанется кому-то другому. Это оказалось сильнее даже его. Всё. Алекс понял, что ему придётся прыгнуть выше головы, усидеть на двух стульях, достать звезду с неба и так далее до конца списка. И никак иначе. Без вариантов. Поэтому, для осуществления всего перечисленного, он мысленно вернулся к разговору с дядей и принялся думать всё с начала.

Ему понадобилось что-то около суток упорного умственного напряжения, чтобы понять, что Жаклин изолировать всё-таки придётся. По-другому не получится. Кирк своих решений не меняет. Увы. Поэтому оттолкнув девушку таким, без преувеличения сказать, варварским способом, Александр увидел своей задачей не профукать свои старания и её страдания.

В первую очередь для него являлось необходимым расстановка всех без исключения точек над «i» и обозначение соотношения сил с дядей. Прямо как на грёбаной войне. Только лишь приехав из Нью-Йорка после второго курса, где он прояснил ситуацию и сделал её для Кирка максимально прозрачной, Александр смог позволить себе, по возвращении в Глазго, связаться с Эшли. Парень предполагал, что женщина просто не может совершенно ничего не знать о Жак, а он сейчас был рад любым крохам информации.

Он рассказал Эшли всё. Откровенно и открыто описал ситуацию, поделился планами и проблемами, потому как точно знал, что эта женщина не хлопнется в обморок и не запаникует.

Эшли, в свою очередь, рассказала ему, что Жаклин живёт в Челси, что она хоть и полностью разбита морально, но, тем не менее, нормально работает и беспокоится о дядюшке. Парень хотел было заикнуться о вопросе беременности девушки, но рассудил, что, если бы такое случилось, это было бы первое, что ему сообщила тётка, поэтому просил просто проследить за Жак, проконтролировать её дела и, если случится что-то экстраординарное, наподобие другого мужчины в её жизни, тут же дать ему знать.

Что Эшли и сделала этой весной.

Как только он вернулся из Нью-Йорка и ступил на землю предков в Heathrow этим летом, чувство необходимости, потребности в Жаклин тотчас же проснулось, потянулось, выгнуло спинку и принялось точить коготки о его нутро.