Таните и Гвидо Тикарани «беглянка» звонить не стала, хоть и не очень уютно себя при этом чувствовала. Но пара жила в опасной близости от Чарльза и «протягивать к ним ниточку» было чревато волнениями.

Cемье Грунни удалось освободить жилплощадь через двенадцать дней, и Жаклин тут же обосновалась в своей квартире. Сколь гостеприимны ни были бы доктор с женой, девушке не терпелось наконец-то заиметь возможность оставаться наедине с собой. После всего вымученного и пережитого она нешуточно нуждалась в уединении.

И, конечно же, в Александре.

Она часто вспоминала его. Грудную клетку тут же сдавливало, в солнечном сплетении поселялась тупая боль, внутри что-то начинало метаться и рваться наружу. Очень сильно хотелось выть. Громко и долго.

Александр остался в Оксфорде. Жаклин ещё отлично помнила его расписание и всегда пыталась угадать: где он сейчас и что делает. В том, что он думает и вспоминает о ней, девушка не сомневалась.

А ещё она его ждала. Всегда. Жаклин уже давно поняла, что выражение: «Надежда умирает последней» — это как раз её случай. Она способна прождать парня всю свою жизнь и уже давно простила себе эту безысходность.

«Я называла ему свой адрес, — хваталась она за соломинку. — Неужели он его не запомнил? Ну, если и забыл, то всегда может спросить у дядюшки, у Эшли».

Два раза Жак просыпалась счастливейшей из женщин — ей снился Алекс. Это было настоящее, неподдельное счастье. Его руки, его губы, его тело, нежный тихий шёпот — всё было таким, каким запомнили его её губы, её тело, её руки.

После этих снов она плакала. Вообще-то, Жаклин всегда могла быстрее пустить слезу от чего-нибудь особенно искреннего, умильного, трогательного, а в случаях с болью наоборот — не роняла ни слезинки, а застывала, мумифицировалась.

Но только не сейчас. Нынешней работоспособности своих слёзных желез девушка только и успевала, что поражаться, даже учитывая знания о «прогестероне» и его воздействии на кору головного мозга. Увидев однажды на тротуаре бабульку дёргающую за поводок скотч терьера и орущую на него, Жаклин даже не сильно-то и расстроилась, но, обогнув эту «дрессировщицу», не прошла и десятка футов, как по щекам сами собой покатились слёзы.

Через неделю после её переезда в свою квартиру, ей на почту пришла петиция о заявлении Чарльза на расторжение брака. Она подписала бумагу и отправила её по почте назад, в Оксфорд, а через неделю в назначенное время поехала туда сама, чтобы расписаться в бракоразводных документах.

Имущественных споров между супругами не имелось, детей тоже, особых претензий и пожеланий не нашлось, поэтому дело оставалось только за подписью, и всё.

Даже ещё только от мыслей, что ей предстоит визит в Оксфорд, на Жаклин обрушивалось жуткое волнение к разводу никакого отношения не имеющее. ОН сейчас там! Александр! Она сразу поняла, что не сможет с собой бороться и, поскольку ей было назначено на двенадцать дня вторника, а в это время у Алекса занятия в корпусе «D», она пойдёт к Магдален колледжу и попытается увидеть своего любимого предателя. Хоть издали. А когда почувствовала ещё и неимоверную радость, и облегчение от такого фиаско собственной гордости, то просто ужаснулась.

«Нет, это не любовь. Это диагноз, — покачала сама на себя головой девушка. — Хотя… как будто для меня это новость. — А потом ещё подумала и добавила: — Или для него».

Жаклин пришла в суд вовремя, а Чарльз явился чуть с опозданием, сослался на несусветную занятость и выглядел весьма довольным. Всё произошло очень быстро и слаженно: их провели в кабинет, подсунули бумаги, они расписались, им сказали, что через несколько дней по почте можно будет получить свидетельство о расторжении брака — всё. Ничего примечательного, из ряда вон выходящего и креативного. Впрочем, как и вся их совместная жизнь.

После этого уже почти бывшая миссис Рочестер, как и планировала, направилась к Магдален колледжу.

Коричневую Q7 она увидела не сразу, да и вообще, если бы не габариты этого «танка», искала бы ещё долго — на парковке автомобилей стояло предостаточно. Увидев знакомые очертания и коричневый цвет, Жаклин невольно заулыбалась, но вплотную подходить не стала, остановилась за две машины от Audi.

Девушку одолели странные чувства, глядя на этого железного монстра. Она словно встретила старого знакомого или даже союзника. Ей почему-то казалось, что такая машина, создание таких «благородных кровей», не смогло бы так предать человека, как это сделал её владелец. Может быть, автомобиль даже жалеет девушку и, умей он разговаривать, извинился бы перед Жак за своего хозяина.

Чуть постояв, она всё-таки не удержалась и, оглядываясь на снующих туда-сюда студентов, чтобы не пропустить Алекса, если он вдруг покажется, мелкими шажками подбежала к машине и пальцем написала на дверце багажника букву «J», что, в её понимании, должно было означать только слово «Жаклин» и ни какое другое. Затем стремглав отбежала в сторонку и, спрятавшись за остановкой на противоположной стороне улицы, принялась ждать. Торопиться сегодня особо некуда, поэтому девушка могла потворствовать своим желаниям. А если уж быть совсем честной, она просто не могла уйти, зная, что Александр должен неминуемо уехать сегодня на этой машине.

«А что я буду делать, если он выйдет оттуда с девушкой за ручку? — спрашивала она себя. — А то, что это хотя бы отобьёт у меня охоту к преследованию», — тут же отвечала Жак и положила себе ладошку чуть пониже живота.

Но он вышел один.

При его появлении сердце Жаклин в одно мгновение заколотило в рёбра как таран по воротам. Вернее, не совсем один. Юноша вышел без девушки, но с тремя парнями, одного из которых Жаклин, кажется, видела на дне рождения в «№ 5».

Юноша пожал руки на прощание приятелям у ворот кампуса и направился к своей машине.

Выглядел парень изрядно уставшим, угрюмым и взмыленным — его отросшие вихры, видимо, совсем недавно были взлохмачены, скорее всего, его же пятернёй, на щеках горел румянец, идеальные брови сдвинуты к переносице. Но всё равно он оставался очень красивым, а для Жаклин так всё таким же лучшим в мире, как и раньше.

Он ничего не заметил и ничего не почувствовал, просто подошёл к автомобилю, отключая на ходу сигнализацию, открыл водительскую дверцу, кинул рюкзак с книгами на водительское сидение, сел, завёл машину, вырулил с парковки и уехал. Но Жаклин стояла как заворожённая. Она настолько соскучилась, что только лишь видеть его — это уже было для девушки сродни второму пришествию. Ощущая себя именно как после посещения храма, она и направилась на железнодорожный вокзал.

Вскоре у беременной появились первые признаки токсикоза.

Ей очень резко перехотелось даже переступать пороги супермаркетов, не говоря уже о рынках с их запахами свежих грибов и рыбы. Да и на кухне стала появляться только в случаях совсем уж острой необходимости. Всё это неминуемо повлекло за собой страх перед собственным отражением в зеркале и борьбу со всё ещё возникающим в голове вопросом: «А что скажет Алекс?».

А вообще, будучи в одиночестве, девушка столкнулась с тем фактом, что у неё в неплохом темпе идёт реальная экономия по деньгам и очень этому обрадовалась. Оказалось, что ей на самом-то деле очень мало надо. Она умеет обходиться элементарным. Поиздержавшись на ремонт, на который ушла довольно ощутимая часть её сбережений от сдачи квартиры внаём, она не стала покупать себе много посуды и вообще никаких предметов обстановки в доме, которые потом всё рано разобьёт её будущий ребёнок и поранится о них.

Не стала Жаклин приобретать даже телевизор, этот, по словам дядюшки, «посредник между людьми, помогающий им выносить общество друг друга» оказался ей абсолютно без надобности. Поначалу у неё не было даже ноутбука. Этот девайс она купила, только лишь выйдя в декрет. Жаклин перестала тратить на проезд, потому как теперь никуда не спешила и везде старалась ходить пешком.

Правда, после одного инцидента передвижение по улицам на какое-то время стало для неё, по её же собственным подозрениям, очень опасно.