— Да. Где-то половина, а что?

— Я съем всё! — подвёл он черту в воздухе вилкой. — Уверен, до ночи я смогу её «приговорить».

— Ешь, — покровительственно улыбнулась Жаклин.

После этого они принялись за картошку, которую, сварив в кожуре, размяли ложкой и вилкой и сдобрили сливочным маслом, оставшимся с завтрака. Завершили «букет» вкусов стручки молодой маринованной французской фасоли из банки, которую предусмотрительный шотландец тоже прихватил с собой.

— Это вкус… настоящего ресторанного блюда… между прочим, — вовсю работая челюстями, прокомментировал он.

— А в кафе у Алисы и Эшли хорошо готовят? Ты любишь там есть? — поинтересовалась девушка.

— Я люблю есть везде, где готовят, малыш. Если готовят, то чего не есть?

— А Алиса вкусно готовит? Тебе нравится?

— Жаклин, ну какому же ребёнку не нравится, как готовит его мать? Конечно, вкусно!

— А что по этому поводу говорил твой отец?

Юноша мгновенно напрягся и застыл.

— И отцу нравилось, — ответил он сдержанно.

— Он у тебя погиб, да? — как можно более тактичным, нейтральным тоном «закинула удочку» девушка.

— Ты разве не видишь, что я не люблю о нём говорить, — вот так вот прямолинейно и твёрдо парировал младший МакЛарен.

— Извини, — виновато опустила голову Жак, — я не хотела тебя тревожить и ставить в неловкое положение.

Они помолчали. «Разговаривали» только их вилки с тарелками.

— Он сбросился с крыши, — тихо и даже как-то надменно выдавил из себя парень и опрокинул в себя остатки виски в стакане. — Почему он это сделал, никто не знает. Я… — он зло пережевывал мягкую, распаренную в ананасовом сиропе, свинину, — я тогда здорово психанул. — Юноша перестал жевать и чуть отодвинул от себя своё блюдо. — У него была какая-то любовница. И какого черта ему не жилось? Жена, дети, любовница, работа — живи и радуйся. Нет!

— Александр… ну, может быть, он запутался.

— Я считаю, это безответственно: сначала заводить двоих детей, а потом… запутываться.

— Ты представляешь, что нужно чувствовать, чтобы решиться лишить себя жизни? Наверняка твоему отцу тоже было нелегко. — Жаклин очень хотелось хоть как-то примирить сына с поступком его отца, хотя бы для его же блага.

— Нелегко? Угу… нелегко. А мы? А Дженнифер? Она ревела месяц! Знаешь, чего мне стоило вытащить её из этого дерьма? Она даже мать перестала признавать. А его отец, мой дед Эварт? Он умер меньше чем через полгода после своего сына. Отцу было нелегко, и он решил поделиться этим с нами… типа, ну-ка, нате-ка, хлебните тоже. Только мы-то тут при чём? Почему запутался он, а распутывали мы? Ненавижу его… — парень зло буквально бросил в рот вилку с картошкой и начал жевать с расслабленными губами.

Жаклин молчала, дожидаясь, пока он чуть успокоится. Она была уже не рада такому повороту в разговоре, но всё равно чувствовала, что лучше уже познакомить друг друга со своими «скелетами в шкафах».

— Мне Кирк говорил, что отец женился на матери из-за приданого, из-за того, что она была из обеспеченной семьи, — чуть успокоившись, продолжил Алекс. Он отставил тарелку и опять наполнил стаканы виски. — А потом, когда дед лишил её наследства, он сильно разозлился и пустился во все тяжкие. Я Кирку не очень-то верю, — юноша опрокинул свою выпивку в рот и, поморщившись, отправил вслед за ним стручок фасоли, — он не любил моего отца. Но следствие установило, что любовница, действительно, была. Чёрт его знает, чему и кому верить — отец не был таким уж… соблазнителем, волокитой, а наоборот, казался очень спокойным, флегматичным ко всему, в том числе и к женщинам.

— Ну, может быть, он только таким казался, — осторожно заметила Жак. Разговор подошел к очень интересной теме, и девушке захотелось за неё зацепиться. — Ты вот тоже кажешься очень сдержанным, молчаливым, скупым на эмоции, но-о-о… неужели ты никогда не изменял своим девушкам?

Александр ухмыльнулся и причмокнул губами.

— У меня не было моих девушек, Жаклин, чтобы они могли претендовать на меня и мою верность, поэтому и измен как таковых не было. — Парень опять углубился в тарелку. — Кире я не изменял — она умудрилась сделать так, что после неё меня от тёлок начало просто тошнить. — Он чуть помолчал, но видя, что от него ждут чего-то ещё, продолжил: — Но если ты хочешь знать мою позицию…

«Очень хочу!» — воскликнула девушка про себя.

— …то… — Александр опять сделал паузу, усиленно работая челюстями, — мне лениво. Я не знаю, что будет дальше, но пока мне лениво изменять. Это надо постоянно врать, выкручиваться, придумывать что-то, запоминать: что ты наврал и кому, всё время контролировать себя. И всё это только лишь ради дополнительного траха? Да ну нахрен такое!

— То есть тебя не устраивает только техническая сторона вопроса, с моральной точки зрения, тут всё нормально.

— Да. Нормально, — вскинул он подбородок. — Это честно. Я просто не хочу начинать отношения со лжи и говорить слово «никогда», понимаешь? Мой отец клялся моей матери в верности перед алтарём, и что? И что получилось? А получилось то, что она года полтора не улыбалась после того, как узнала, что он сбросился с крыши дома, где жила его любовница.

Жаклин пыталась оценить эту откровенность, и должна была признать, что стоило ей это предостаточно.

— Спасибо за честность, — она с трудом сглотнула.

— Пожалуйста. Понимаешь, если я буду изменять, то буду только трахаться и всё, — как ни в чем не бывало вещал МакЛарен. — Я не буду интересоваться человеком, пытаться вместе проводить время, нуждаться в его обществе, заниматься с ним любовью. — Водил он по кругу вилкой в воздухе. — Короче, я не буду его любить. — И твёрдо посмотрел на свою визави. — Если я его полюблю, то уйду к нему, к ней. А трах, это всего лишь трах… — скривился юноша, работая челюстями, — это как вон… в футбол поиграть, на гитаре побренчать, — махнул он рукой куда-то за стену в сторону озера, — боксёрскую грушу отколошматить. До встречи с тобой, кстати, я верил только в это — в хороший трах. И если я перепихнусь где-нибудь на стороне, человек, которого я люблю, никогда об этом не узнает, я этого просто не допущу.

Жаклин слушала, будучи в состоянии оторопи.

«Юношеский максимализм, — думала она. — Какой же он всё-таки ещё мальчишка».

— Угу, хорошо, — девушка отмерла. — Ну а как насчет того, если изменю тебе я, и ты об этом узнаешь?

— Это конец! — безапелляционным тоном отрубил юноша и сделал отрицательный жест рукой. — Если в тебе побывает какой-нибудь… гондон, то меня там уже не будет. Мне там делать нечего, как бы я тебя не любил. Извини.

— Значит, если я хочу быть с тобой, то мне тоже лучше сделать так, чтобы ты никогда даже не догадался о том… что во мне побывал какойто…член… ну то есть, мужчина?

Александр заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки и, сглотнув, твёрдо ответил:

— Да.

*

— Смотри, уши поосторожней.

— Не беспокойтесь, клиент, ваши уши в полной безопасности.

— И с боков не отстригай.

— Хорошо.

— А там, в самом низу, покороче.

— Сэр! — уже прикрикнула Жаклин, взмахнув руками в воздухе. — Я же сказала, что всё поняла, — добавила она потише.

Александр сидел в ванной комнате верхом на стуле, скрестив вытянутые руки на спинке. На плечи парню был накинут новый большой полиэтиленовый пакет, аккуратно разорванный Жак по шву. Обильно смоченной под краном расческой девушка хорошенько увлажнила отросшие золотисто-пепельные вихры и приступила к делу. Ловко и быстро подрезав саму длину волос, «стилистка» явила миру родинку на шее, ту самую, которую так нежно целовала ещё тогда, в гостях в общежитии у своего любимого студента. Впоследствии Жаклин иногда чувствовала её подушечками пальцев, хватаясь руками за его шею.

— Мне всегда нравилось стричь дядюшку — у него очень жесткие, послушные волосы. — Девушка, склонившись над головой клиента, старательно и умело орудовала ножницами. — Они всегда ложатся как надо. — Она выпрямилась и отстранилась, пытаясь оценить результаты и наметить планы. — А вот меня никто стричь не любил. Даже в салонах. Мои волосы распрямляются только когда очень-очень мокрые, такие и стричь-то неприятно. А как только начинают чуть подсыхать, тут же закручиваются в спирали. — Она принялась снимать постепенно так называемые «слои».