- Тогда мы заберём его! – и берут в плен меня.
Брат выменял меня на рыбу…
В солнечные дни мы ходили на Астраханский пляж. Там «ловили» мидий.
Никогда не забуду восхитительный вкус запечённых на костре мидий! Крупные, вкусные.
Как-то попробовал. Гм…
Почему были такие огромные очереди за хлебом? Не знал тогда, моё дело было отстоять очередь, и взять шесть килограммовых булок. Неподъёмных. Тогда думал, что больше такого не будет. Повторилось в восьмидесятые, когда стоял за хлебом на Новый Год, и уже смирился, что встретим праздник без хлеба.
Помните кукурузный хлеб? Красивый, жёлтенький, вкусный, пока свежий.
А ванильный сахар? По копейке за пакетик?
И вкуснющие пирожки вприглядку! Денег нет…
Опять о том, кто я? Девочка, или мальчик? Понятия не имел. Родители начали строить дом, все старшие братья принимали участие, меня оставляли одного дома. Спал я в одной рубашечке до пупка. Просыпаясь, вылезал из кроватки, и бежал на стройку. Путь мой лежал по дороге вдоль берега моря, мимо страшных гусей с меня ростом, шипящих и кусачих. Я их боялся. Все такие большие! А вон телёнок вдвое больше меня ростом! С опаской обхожу его, увязая босыми ногами в болоте. Рыжий телёнок с любопытством разглядывает меня. Он привязан к колышку верёвкой.
Минуем и эту опасность! Прибегаю к дому, в одной рубашечке, задумчиво ковыряя в носу, смотрю на каркас.
- Ну, как тебе новый дом? – спрашивает меня отец, взяв на руки.
- Какой же это дом? – говорю я, - Это не дом, а одни дырки!
Рабочие долго не могли работать.
Бегал я туда часто. Как-то взял скобу, начал втыкать в бревно, пока не воткнул себе в коленку. Больно! Мама, тоже, проткнула стопу насквозь. Лечила керосином, в сарае. Держала ногу в ведре с керосином. Так же вылечила себе ангину, напрочь уничтожив гланды. Предлагала мне, но я пошёл по другому пути: подставил горло под скальпель, узнал, каково это, когда живьём режут горло. Больно!
Тонул ли я в море? Конечно! У нас все тонули. Но боялись, потому что нас пугали: «Утонешь, домой не приходи!». И мы возвращались. Правда, не все…
Любили купаться в шторм. Волна – бац! Голова – ноги, голова – ноги! Мордой о песок шварк! Вылез из воды, тут новая волна – бац! Очень весело! Конечно, бывают такие волны, что и подойти к морю страшно. Ещё маленький был, отец нёс меня домой, на маяк, поднёс к обрыву, и показал пляж, где мы всегда загорали. Вода, как в котле, кипит! Волны добивали почти до нашего нового дома.
Бегу вдоль берега, забегаю в море… Одежонка лёгкая: всё лето трусики и маечка. Забегаю в море, а назад – никак, вокруг, глубокие ямы.
- Как зашёл, так и выходи! – говорит мне брат, и уходит. Я один посреди моря, реву. Вижу, мама идёт со стройки. Увидела меня, кинулась в море, набрав полные сапоги, схватила меня, вынесла на берег, ещё и похвалила, что сам не стал выбираться.
Когда я был маленький, было очень много снега. Не улыбайтесь: мол, маленький был. Через заборы пешком ходили. А меня, с воспалением лёгких, возили в больницу, посадив в ящик из-под сливочного масла, и привязав к санкам. Помните ящики? Сделаны они были из гладких дощечек, очень аккуратные и крепкие.
Болел я долго, не один раз. Лежал в больнице и страдал без мамы. До сих пор помню скрип дверей, на которые сразу бежал, надеясь, что пришла мама.
Мама приходила, и я старался не отпускать её.
- Дома у меня много дел, ты что! – сердилась мама, и я опять оставался в больнице. Друзья менялись, а я всё лежал, покорно подставляя попку под уколы. Медсёстры хвалили, потому что другие дети не хотели, чтобы их кололи тупыми многоразовыми иголками.
Иголки! Мы лазили в мусорный медицинский контейнер, собирать иголки для игр!
Нянечки падали в обморок, фигурально выражаясь.
Потом родители купили корову. Молоко рекой. Пить невозможно. Начались покосы.
Покос нам выделили на Втором Камышовом, километров за семь от дома.
Туда мы ходили пешком. Маленькие ножки уставали, но в лесу быстро приходили в себя.
Пока отец косил, я варил ему суп в … чайнике. Бросал туда тушёнку. Вкусно!
Потом собирали сено, или переворачивали валки. Отец накосит, так накосит! К вечеру м с братом валились с ног, маленькие ещё были. Где старшие? Самый старший уже отделился, или учился, или женился. Следующий был в Москве, на операции. Доброкачественная опухоль головного мозга. Юрка, до этого, лечился три года от менингита… Бедная мама. Не дожила до семидесяти.
Отец умер ещё раньше. Когда маму парализовало, его это подкосило, и он не дожил до конца года.
Ну вот, до вечера поборемся с сеном… Вы не думайте, друг с другом мы тоже боролись!
Потом шли домой. Ох уж, эта бесконечная дорога! За поворотом что? Новый поворот!
Телята! На мне! Почисти, напои, выведи, напои, сходи, приведи! Всё лето, каждый день. Осенью отпускали на подножный корм.
Вечер. Коровки, ау! Где вы? Сопка наша, сопка ваша. Да где вы прячетесь?! А! Вот вы где! Пошли домой! Не хотим, здесь вкусная трава, и с тобой нам не скучно!
Когда мне было двенадцать, старший брат отвёз меня в Терней, оставил со своей женой и грудной дочкой, и ушёл в море на РСе.
С тех пор считаю, что человек в двенадцать лет – взрослый человек!
Сам колол дрова… Кстати о дровах. Мой брат был молодым специалистом, ему дали квартирку в бараке, с печным отоплением. Услуги на улице, в лесу. Ночью я боялся ходить туда. Как молодому специалисту, ему привезли машину дров. Каких дров? Что было, то и привезли! Парень молодой, справится! Только вот молодым парнем оказался я. Боролся я с этими дровами всю зиму. Пожаловался своим одноклассникам, они посоветовали взять колун.
Нет, не думайте, я смог его поднять, и даже ударить! Но какой же он тупой! Нет, не пойдёт! Рубил обычным плотницким топором. Топил печь, варил обеды, носил воду из колодца.
Из развлечений: кино, книги, радио. Телевидения нет, и не надо. Зато библиотека была замечательная. Районная. Музей Сихоте - Алинского заповедника. Замечательные новые чучела, вход свободный. Чучело дикого кабана с меня ростом.
Школа. Недавно нашёл единственную фотографию старой школы. смотрел и удивлялся: неужели я бегал по этим ступенькам?! Снимок похож на дореволюционный, да и школа тогда уже была старой. Физкультурой занимались за школой, в лесу, на лыжах. Ребята были замечательные!
Там испытал нечто, похожее на любовь. Хорошо, что девочка исчезла, думаю я теперь, иначе, как бы я оттуда уехал?
Возвращаюсь снова к блокадному Ленинграду. Люди собирали недокапусту под обстрелом противника. А где были наши? Почему немцы не переходили капустное поле?
Читал я воспоминания Юрия Никулина, который служил в блокадном Ленинграде, в обороне.
Пишет он, что пухли от голода, еле ноги носили, винтовку поднять не могли. И, тем не менее, удержали оборону!
И Карельский перешеек, тоже.
Теперь на костях таких, как Ленка-Пенка, ребята устраивают неонацисткие сборища. Или уже нет?
