- А может оно того стоит?

Лонгтри вскинул брови и медленно поднялся.

- Может. Но даже если ты выживешь, всю оставшуюся жизнь за тобой будут охотиться. Убийство федерального маршала - серьёзное преступление, Ганц. Законники будут преследовать тебя до самой смерти.

Ганц молчал.

Ствол его карабина был по-прежнему направлен в голову Лонгтри. Он облизал губы.

- Если собираешься стрелять - стреляй! - прокричал ему в лицо Лонгтри. - Спусти курок, парень! Стреляй, чёрт тебя дери, стреляй!

Ганц заколебался, и, в конце концов, опустил карабин и усмехнулся.

- А я и не говорил, что собирался.

Лонгтри сделал вид, что собирается засунуть свой револьвер в кобуру, но в последний момент замахнулся и врезал Ганцу по лицу рукоятью.

Ганц с криком упал на землю; из раны на щеке текла кровь.

Лонгтри выхватил у мужчины карабин и пнул по рёбрам.

- За такое я могу тебя снова упечь за решётку, Ганц, - Лонгтри вытряхнул патроны из ствола и отбросил карабин в кусты. - Сделай так ещё раз, и я не ограничусь одним ударом.

Ганц сел, постанывая и прижимая дрожащую руку к ране.

- Сукин ты сын, - выдохнул он. - Зачем это было делать?

Лонгтри проигнорировал вопрос и закурил.

- Зачем ты здесь?

- Охочусь за зверем, чтобы получить награду за его голову.

Лонгтри сплюнул в грязь рядом с Ганцем.

- Всё, что тебя ждёт, это твоя собственная смерть, слышишь? Если ты не дурак, то уберёшься отсюда.

- Закон не запрещает охотиться на опасное животное, -

пробормотал Ганц.

- Охотиться - нет, а вот угрожать жизни федеральному маршалу - вполне.

- Я не собирался...

- Держись подальше от меня, Ганц. Если ты ещё раз перейдёшь мне дорогу, то станешь мертвее, чем выделанная шкура оленя.

Ганц кивнул.

Лонгтри отвязал от дерева своего чёрного коня и запрыгнул в седло, отправляясь дальше.

Он понимал, что это не конец. Далеко не конец.

На нём висит зверь-убийца.

И шериф - вспыльчивый пьяница.

А теперь ещё и Ганц.

Кто-то точно умрёт, пока он разберётся с этим бардаком.

-26-

- Прикройся, Нелл, - произнёс шериф Лаутерс.

Он не смотрел, как она одевается - любая женщина заслуживала от него уважительного отношения, даже проститутка.

- И вы тоже, преподобный. Меня начинает подташнивать, когда вижу вас голым.

Клауссен был не просто смущён.

Он был в ужасе.

На некогда багровом лице не осталось ни кровинки.

Его самоуверенность и напыщенность рассыпались пеплом.

Сейчас перед Лаутерсом сидел сломленный, побеждённый человек, чьи грязные маленькие тайны были разоблачены - да ещё и человеком, которого он больше всего презирал.

- Шериф..., - начала Нелл.

- Уходи отсюда, девочка. Я не хочу ловить тебя за то, что ты снова промышляешь в молитвенном доме. Поняла?

Она кивнула.

Её голубые глаза были полны слёз, словно её застал её собственный отец.

- Забудь о том, что здесь сегодня случилось, - давал ей указания Лаутерс. - Забудь, что видела меня, забудь о преподобном. Ничего не произошло. Ясно?

Девушка кивнула и всхлипнула.

- А теперь ты, мерзавец!

Нелл бросилась по лестнице вниз, не оборачиваясь.

Лаутерс знал, что она никому не расскажет о случившемся. Никогда.

Ведь если расскажет - у неё будут крупные неприятности.

Клауссен сидел на кровати и смотрел на свои пальцы.

Они тряслись. Как и сам преподобный.

Лаутерс смотрел на него несколько мгновений, не потрудившись скрыть отвращение на лице.

Он снял свою дублёнку и повесил её на дверь.

- Господи, - хныкал Клауссен. - Господи...

- Заткнись, - резко произнёс Лаутерс. - Ты отдалился от своего бога, преподобный. А если предположить, что произошедшее сегодня случилось уже не в первый раз, то я бы сказал, что вы с богом отдалились друг от друга уже давно.

Клауссен больше ничего не сказал; он сидел, плакал и трясся.

- Господи Иисусе, - пробормотал Лаутерс.

Он вытащил из кармана кисет с табаком и заложил щепотку между щекой и десной.

Затем он снял значок, протёр его и положил на тумбочку у кровати.

- Теперь я больше не слуга закона, как и ты больше не слуга божий, - произнёс Лаутерс.

- Шериф, я...

- Заткнись, - ответил Лаутерс. - И как долго ты обманывал своих добрых прихожан?

- Недолго, клянусь. Грех победил меня...

- Ты кусок дерьма, - рявкнул Лаутерс, схватил преподобного за отворот рубашки и швырнул на пол.

Клауссен попытался подняться на ноги, по Лаутерс пнул его в голень.

- Пока ты был ещё божьим человеком, - начал Лаутерс, - я натерпелся от тебя всякого дерьма. Но не мог же я ударить человека в рясе, так? зато сейчас, когда ты такой же грешник, как и я... Что меня остановит?

Он схватил Клауссена за локоть и рывком поднял на ноги.

Они оказались друг напротив друга.

Лаутерс плюнул преподобному в лицо, но тот только вздрогнул.

- Грешник, - прошипел Лаутерс, впечатывая преподобному кулак в живот.

Клауссен согнулся, резко выдохнув.

Лаутерс схватил его за ухо и потянул назад, к себе, и ударил преподобного в лицо огромным кулаком.

Клауссен споткнулся о стул и упал; из его сломанного носа струилась кровь.

Прежде чем он смог подняться или хотя бы прийти в себя, Лаутерс уже навис над ним.

Он схватил преподобного за рубашку и ударил его в лицо коленом.

Клауссен отлетел назад, врезался головой в стену и свалился на пол кучей.

- Ты настроил против меня мою собственную жену, - произнёс Лаутерс.

Из отёкших глаз Клауссена текли слёзы. Он затряс головой. Лаутерс ещё раз ударил его по лицу.

И ещё раз, и ещё. То кулаком, то открытой ладонью.

На лице преподобного отпечатались горящие следы от ударов.

Из его рта летели брызги крови и слюны.

Лаутерс рывком поднял его на ноги и похлопал по плечу.

- Со временем ты настроил бы против меня весь город.

Он прижал Клауссена к стене и удерживал на отвороты рубашки.

- Я сражался и с худшими, чем ты, врагами, преподобный. Я убивал и побеждал самых подлых и отвратительных мерзавцев, которых бросала против меня эта поганая страна. Как ты думаешь, у тебя есть хоть один шанс?

Он снова ударил Клауссена по лицу.

- Отвечай!

- Я никогда... Я не...

Лаутерс пнул его в пах, а затем в живот.

Клауссен согнулся, упал на колени, хватая ртом воздух и задыхаясь, а Лаутерс нанёс ему несколько резких ударов в челюсть и скулу и бросил избитое, истекающее кровью тело на полу в центре комнаты.

Преподобный приподнял голову.

На его лице не осталось живого места.

Левый глаз отёк и покраснел.

Нос был разбит и свёрнут в сторону.

Нижняя губа была рассечена и опухла.

По подбородку и щекам была размазана кровь.

А оставшийся здоровый глаз смотрел на шерифа с животной ненавистью.

Лаутерс ударил его по лицу.

С яростью, усугубленной выпитым виски, он схватил преподобного левой рукой за рубашку, а правой начал раз за разом наносить удары.

Он снова врезал Клауссену коленом в живот, тот упал, ударившись затылком о пол, А шериф безжалостно начал избивать его двумя руками.

Клауссен лежал на полу и не шевелился.

Отдышавшись, Лаутерс потёр сбитые в кровь кулаки.

- Всё ещё только начинается, преподобный.

Он взял с полки кувшин из китайского фарфора, налил из него в тазик воды и опрокинул его на неподвижного, искалеченного священника.

Клауссен пришёл в себя. Он не мог сфокусировать взгляд, в голове шумело.

Лаутерс поднял его и швырнул на кровать.

- Я хочу, чтобы ты свалил из этого города, преподобный. Если послезавтра ты ещё будешь здесь, я тебя убью. Ясно?

Клауссен попытался кивнуть.

Лаутерс похлопал преподобного по груди, затем снова надел значок, а наверх - пальто.

Уходя, он остановился в дверях и усмехнулся.

- Считай, что у тебя каникулы.