- Да.

- Всё должно быть помечено, организовано и разделено на определённые категории. Странно.

Лонгтри захохотал.

- Им кажется, что так жизнь становится проще.

- Мой отец, Герберт Бешеный Хвост, очень мудрый человек, - продолжила Луна. - Когда я была маленький, он дружил со многими белыми. Когда они построили в Вирджинии миссионерскую школу, он отправил меня туда, чтобы я изучила образ жизни белых. Там я выучила их язык и познакомилась с их богом. Отец говорил, что белые обладают знаниями сильного шаманства.

- Он был прав, - признал Лонгтри. - Я тоже постиг это на собственном опыте.

- Как и мой народ. Бешеный Хвост хотел, чтобы я узнала про их уклад жизни и поняла, что, несмотря на то, что они способны на сильное шаманство, они злоупотребляют им. И я это поняла. Он хотел, чтобы я осознала, что бог белых и его учения мудры, но белые не следуют им. Это я тоже поняла. Белые люди расточительны, Джозеф Лонгтри. Они разрушают то, чего не могут понять, и смеются над тем, во что не могут вникнуть. У них есть бог, но белые оскверняют его, не следуя его учениям.

Лонгтри не мог с этим спорить.

Религия белых, в отличие от религии индейцев, была по существу вопросом выгоды.

К ней обращались только, когда это не мешало другим стремлениям и потребностям.

- Белые люди разделяют природное и сверхъестественное, в отличие от моего или твоего народа. У нас нет слов, которые бы их разделяли. Они едины, - заметила Смеющаяся Луна. В её глазах отражались всполохи. - Если бы белые верили в это, то смогли бы принять нас. А мы - их.

- Наверно, ты права, - кивнул Лонгтри. - Всё, что мы тут видим, это последствия столкновения двух культур.

- Ответь мне на вопрос, - попросила Луна, проводя длинными тонкими пальцами по щеке Лонгтри. - Раз ты наполовину белый, веришь ли ты в сверхъестественное? Или доверяешь лишь тому, что можешь потрогать, увидеть и коснуться?

Это был непростой вопрос.

И единственный способ ответить на него - рассказать ей о Дьябло.

- Это произошло в Оклахоме, на границе с Нью-Мексико. Много лет назад. В то время я был охотником за головами. Один человек заплатил мне, чтобы я привёз ему тело...

-14-

Джозеф Лонгтри проехал почти триста двадцать километров, чтобы забрать тело, и всю дорогу дул дьявольский пронизывающий ветер.

Он пришёл с севера, проносясь по сухой выжженной земле.

Когда Лонгтри, наконец, добрался до Дьябло, он понял, что что-то не так.

Перед ним лежал обычный для пограничных территорий заброшенный городок с лежащими на улице скелетами. Покинутые, заколоченные досками дома были разрушены ветрами и палящим солнцем.

На улице никого не было, и Лонгтри это не понравилось. Ещё год - и это место станет новым городом-призраком, пылью в пустыни, без людей и надежды.

Как только Лонгтри получит то, зачем явился, он сразу свалит отсюда.

- Вот дерьмо, - выругался он себе под нос и направил повозку вниз по черной, пустынной улице.

И без того громкий топот копыт по утрамбованной глине отдавался эхом от заброшенных зданий.

Через дорогу гонялись друг за другом два перекати-поля.

У Лонгтри по бокам к седлу были прикреплены два фонаря, но они давали недостаточно огня, чтобы осветить дорогу.

Лонгтри словно пробирался сквозь тёмный-тёмный тоннель.

А в дальнем его конце был свет и люди.

Перед салуном стояли привязанные кони, на улице горели разложенные костры, и рядом с ними толпились люди.

Лонгтри остановил повозку на разумном от них расстоянии и спешился.

Индейцы, без сомнений.

Из района Пэнэндл в Оклахоме.

Это был не его народ, не народ его матери.

Она часто говорила маленькому Лонгтри, что Кроу отличаются от остальных племён.

И Сиу, и Юта, и Плоскоголовые, и Банноки - все были отдельными народностями.

Общими у них были только солнце, луна и звёзды, больше ничего.

Но белые учителя Лонгтри рассказывали мальчику, что все индейцы одинаковы - язычники и дикари, ни больше, ни меньше.

А в мрачные дни службы разведчиком в армии и боёв на ринге его не заботило ничего, кроме денег.

Все люди - и белые, и краснокожие - были для него дикарями.

Лонгтри считал, что не принадлежит ни тому, ни другому миру, поэтому в равной степени ненавидел оба.

***

Он смотрел на индейцев, а они смотрели на него.

Исхудавшие, обессилевшие, завёрнутые в драные, поеденные молью покрывала и пыльные плащи.

«Зуни», - решил Лонгтри.

Они изучали его полными насмешек и ненависти глазами, запавшими на костлявых лицах.

Да кто они такие, чтобы подобным образом смотреть на Лонгтри?!

Жалкие, безнадежные сукины дети, которые выпрашивали крошки в городах белых людей и грелись вокруг костров в шкурах буйволов?!

Лонгтри презирал их.

Он привязал лошадей так, чтобы вороватые краснокожие не сбежали с ними прочь, и, забрав ружье и седельные сумки, вошёл внутрь.

В очаге горел огонь, и несколько унылых пьяных мужчин склонились над стаканами виски и позабытыми картами.

В воздухе пахло мочой, нищетой и страданиями.

За стойкой бара стоял Мекс, низенький толстенький одноглазый мужчина.

Лонгтри положил ружье на стойку.

- Стакан чего-нибудь крепкого, - сказал он Мексу.

Мекс протянул виски.

Лонгтри тайком огляделся.

- Знаешь парня по имени Беннер?

Кто-то направился к Лонгтри сзади, и мужчина резко развернулся, кладя руку на рукоять своего флотского кольта.

- Ну, я Беннер, - произнёс подошедший. Его кожа была настолько изменена ветрами и солнцем, что его можно было принять за индейца племени Арапахо. - Ты за телом?

- Ага, - рассеянно ответил Лонгтри.

Он прислушивался к суматохе на улице.

Индейцы что-то скандировали, били в барабаны и гремели чётками.

Смешанный со стоном ветра, получался жуткий, тревожный звук.

- Языческий Хэллоуин, - прохрипел Беннер.

Лонгтри поднял взгляд на собеседника, чтобы понять, не шутит ли он, но лицо Беннера ничего не выражало.

- И с каких это пор краснокожие его празднуют? - вскинул брови Лонгтри. - Хэллоуин - праздник белых...

- Он не принадлежит ни одной ветви христианства, - тихо и сдержанно ответил Беннер. -

Хэллоуин - языческий обряд, друг мой.

- Хэллоуин... Здесь? Да это сумасшествие! Ладно бы ещё на востоке, но тут...

Беннер пожал плечами.

- Мы его так и называем - языческий Хэллоуин. Они празднуют его каждый год в эту ночь, - казалось, эта мысль тревожила Беннера. - В общем, давай лучше разберёмся с тем, зачем ты здесь.

Лонгтри залпом осушил стакан и двинулся за Беннером в крохотную дальнюю комнату.

Мужчина чиркнул спичкой и зажёг фонарь.

На массивном столе стоял деревянный ящик.

Сантиметров сто восемьдесят длиной, и смахивал он больше на гроб.

Беннер вскрыл крышку и поднёс ближе фонарь, чтобы Лонгтри мог рассмотреть содержимое.

- Господи, - пробормотал Лонгтри.

Внутри лежал какой-то индейский вождь в шкурах, бусах и ожерельях из зубов животных.

Смуглая кожа цвета дублёной звериной шкуры обтягивала острые кости черепа.

Глаза напоминали две серые ямы, а зубы были сломаны.

Из одной из глазниц выполз жук, и Беннет смахнул его на пол.

- Ему почти две тысячи лет, - сказал он Лонгтри. - Высыхал на солнце и сушился на ветру почти с тех времён, как сюда впервые ступила нога белого...

Лонгтри пожал плечами, подумал о деньгах, которые ему заплатят за это тело в Сан-Франциско и ухмыльнулся.

- Похоже, некоторые готовы заплатить неплохие деньги за что угодно.

И всё же он не мог не думать о том, что ему заплатили деньги за доставку индейского вождя. Что это значит?

- Обычно те индейцы, что сейчас на улице, проводят свои дикарские обряды на холмах, где мы их не увидим, - прошептал Беннер. - Но сегодня они пришли в город, поскольку здесь это тело. Их очень разозлило то, что я его украл. Кажется, для них он является неким божеством.