Она зажала нижнюю губу между зубов, и он подарил ей серию легких касаний, пока она не отпустила его и не вздохнула, и это был самый сексуальный вздох, который он когда-либо слышал.
— Правда? — искры неуверенности и волнения мелькали в ее глазах.
Он кивнул, и снова поцеловал.
— Ты и дети — смысл моей жизни. Давай сделаем это официально.
Она обвила руками его шею и поцеловала глубоко и медленно, возвращаю его член обратно в игру.
— Я тоже этого хочу. Я люблю тебя и люблю твоих детей.
— Наших детей, — поправил он ее. — Они никогда не были только моими. Мы были вместе с той самой ночи, как я их нашел.
— О, Трумэн, — прошептала она, и ее брови сошлись вместе. Она покачала головой и отвела взгляд.
Ее губы сжались в твердую линию. Его сердце и его член буквально сдулись, когда он опустил ее на ноги.
— Я сказал, что-нибудь не то?
— Нет. Ты сказал все настолько правильно, что я думаю, что заплачу. Да, я перееду к Вам. Но предупреждаю, у меня много книг.
Слава Богу, черт возьми.
— Малыш, я построю для тебя книжные шкафы от пола до потолка, если это то, что тебе нужно, — он снова ее поцеловал, ее солены слезы скользнули между его губ, как секреты, которые скрепили их планы.
***
Джемма, продолжала витать в облаках до конца дня. После того, как уложили детей спать, они перенесли свою одежду из их комнаты, чтобы сложить в свой новый шкаф. Наша спальня. Джемма улыбнулась этой мысли. Это действительно происходило. Хотя она уже практически жила у него дома, ничто не могло сравниться с любовью в его глазах и эмоциями, отразившимися на его лице, когда он попросил ее официально переехать к нему.
— Я больше никогда не смогу посетить этот мебельный магазин, — сказала она, смущенно, ее щеки залились краской, едва она вспомнила, что когда вышла из уборной, на них пялился продавец.
Трумэн оторвался от ящика, который он наполнял.
— Потому что он наверняка все слышал, — его голос поднялся на несколько октав. — Вот тут! Да! Да!
Она бросила в него подушку, он в ответ повалил ее на кровать и поцеловал, пока она не засмеялась, а затем он еще раз поцеловал ее, пока эти смешки не превратились в голодные стоны.
— Ты превратил меня в сексуальную маньячку, — она выгнулась под ним.
— Однажды я превращу тебя в сексуальную-маньячку жену.
Она чуть не подавилась.
— …Трумэн…? — он крепко ее обнял и был совершенно уверен, что почувствовал, где находится ее сердце.
— Разве ты не думала об этом?
— Да, конечно, но… — думала ли она об этом? Не так много слов. Они вместе и счастливы, и она просто предположила, что так и останется. Может быть, они когда-нибудь поженятся, но она не очень интересовалась, когда именно. Они действительно сейчас говорят об этом?
— Не сейчас, а в один прекрасный день. После моего долгосрочного освобождения, когда выяснится все насчет Куинси, и дети законно будут жить с нами.
Внезапно все стало понятно. В то время, как она видела себя движущейся по жизни в постоянном потоке, Трумэн видел себя катающимся на лодке вдоль реки, и производя необходимые остановки по дороге. Проверка ячеек на пути к более устоявшейся жизни. Он вышел из тюрьмы, но не задерживался на этом. Он никогда не ездил в офис условно-досрочного освобождения для того, чтобы отметиться. Это был все лишь один телефонный звонок каждую неделю, и он делал его в уединении в другой комнате или выходил на балкон, что давало Джемме свободу списать это как на еще один простой телефонный звонок. Но для Трумэна это, очевидно, было темным облаком, витающим над ним без прояснения. Еще один шаг в правильном направлении. Она понимала его желание подождать, пока он не освободится от этой связи, и она прекрасно знала, что он беспокоится о том, как Куинси пройдет реабилитацию избавление от наркозависимости. Как он говорил, он всегда будет переживать за Куинси. Наркомания является пожизненной борьбой. Но его комментарий о детях немного смутил ее.
Она села и спросила его.
— Что это значит? Юридическое подтверждение?
Трумэн присел на край кровати, положил локти на колени и сложил руки.
— У них нет свидетельств о рождении, и я еще не являюсь их официальным опекуном. Я должен позаботиться об этих вещах.
— О, — сказала она облегченно. — То, как ты это сказал, я думала, что существует что-то еще. Разве это не простое заполнение нескольких форм в здании суда, или через адвоката, или еще что-нибудь?
Он покачал головой и серьезно на нее взглянул.
— Не для меня.
— Почему нет? Я не понимаю.
Он взял ее руки в свои, и воздух вокруг них свернулся, наполняясь беспокойством.
— Джемма, они никогда не отдадут мне детей с чистосердечным признанием в непредумышленном убийстве в моем деле. Почему они захотят сделать это?
— Потому, что ты их брат, и ты к ним хорошо относишься. Ты отбыл свое время, а это было не так, что ты вдруг вышел и случайно совершил убийство, — она не сомневалась в его праве опеки над детьми.
— Это не имеет значения. Я уверен, что они войдут в систему. Они заберут их у меня. Я не могу так рисковать.
Она встала и скрестила руки на груди.
— Нет. Нет. Они не могут этого сделать. Ты не можешь знать, что они сделают.
— Я не буду рисковать, чтобы это узнать.
— Что ты имеешь в виду? Опеку над детьми?
— Я имею в виду, что сделаю все, что в моих силах, чтобы они продолжали оставаться там, где находятся сейчас.
Она покачала головой, все еще смущенная этим разговором.
Он встал и подошел к ней, чтобы успокоить.
— Булет знает парня, который может сделать фальшивые свидетельства о рождении, чтобы я мог зачислить Кеннеди в школу осенью в следующем году и…
— Что? Ты не можешь это сделать? — этого не может быть. — Трумэн, ты не можешь начать свою жизнь со лжи. Она останется с тобой навечно.
— Они никогда об этом не узнают, — его глаза наполнились сожалением.
Она сделала шаг в сторону, смущенная и расстроенная.
— Но мы знаем. Я не могу быть частью чего-то незаконного. И ты тоже не можешь, — она потянулась к нему, надеясь изменить его мнение. Когда он взял ее за руку, между ними возникла знакомая связь, слишком сильная, чтобы ее омрачило даже разногласие.
— Тру, ты должен подумать об этом. Ты только что сказал, что не дождёшься, когда закончится период досрочного освобождения. Но разве это не считается чем-то незаконным? Разве они не смогут отправить тебя обратно в тюрьму за нарушение условий досрочного освобождения? А что будет с детьми?
Напряжение пульсировало в венах на его шее.
— Чего ты от меня ждешь? — он отпустил ее руку и стал вышагивать взад-вперед. — Это моя семья. Я не могу позволить им войти в систему, где им придется расти самостоятельно.
— Я знаю, что не можешь, — она подошла к нему, и он неохотно прекратил вышагивать, его губы сжались в твердую линию, а глаза прищурились. — Но ни один из нас не может позволить себе нарушить закон. Должен быть другой выход.
— Я не стану рисковать, чтобы потом их забрали, — сказал он, и полная ясность грузом навалилась на них.
Но Джемма не закончила этот разговор.
— Я не могу участвовать в этом. Ты понимаешь? Я не могу быть частью чего-то противозаконного, и неважно, насколько сильно я люблю их и тебя, — она пристально на него посмотрела, желваки на его челюсти ходили ходуном.
— Джемма, — взмолился он, — Это мои дети.
— И ты мужчина, которого я люблю. А это дети, которых я люблю, — она взяла его за руки и смягчила тон, — Ты мой «Tru Blue», и судя по всему, ты их отец. Готов ли ты рискнуть, и отправиться обратно в тюрьму из-за того, что боишься того, что их вдруг заберут, если ты все сделаешь правильно? Законным путем?
— Я делаю это ради них, — настаивал он. — Они и так прошли через многое.
— Я понимаю, Тру. Но манипулировать законом — это не то, что здесь нужно делать, независимо от того, как ты на это смотришь. Разве ты не можешь спросить кого-нибудь, кто в этом разбирается? Если Булет знает людей, которые делают фальшивые документы, может быть, он также знает адвоката, который сможет помочь нам разобраться в этом деле? Я просто не вижу ответа в твоих глазах на эти вопросы, что все может быть по-другому.
