Пашку и Чебурека рвало, тем, что успели съесть. От страха и омерзения их трясло. А Бронеславович тонул в собственных напоминающих кошмар мыслях.

Мужчину снова затрясли, за плечо, хлопали по щекам, и кажется даже кто-то хныкал.

— Генка, не ной ты же мужик, — сказал он и с трудом разлепил глаза. Над левым глазом что-то висело, что-то темное. Было жарко как в бане. Электрик облизнул губы, поймав снежинку, затем стал собирать налипший на крышу снег в ладони и совать рот, жевать и глотать, не ощущая холода.

— Максим Павлович, это слизняк теперь спит, наверное, — прорвался в его наваждение голос Воробьева. Электрик снял фуфайку и наконец-то почесался, всхлипнул, ощущая на спине вздутия. Наросты. Мальчишки замерли на полуслове и отошли от него подальше. Испуганные.

— Тсс не боись пацаны, в обиду не дам, — сказал электрик и подобрался к краю крыши. Слизень развалился в полуметре от лестницы. Слишком близко. Если запустить в него запальной смесью, то возможно загорится и лестница. Нужно его отвлечь, а там пацаны сами справятся. Лестница не такая уж и тяжелая. Дотащат.

— Эй, Генка, Пашка слушать сюда, вот что скажу, — стал объяснять возникшую ситуацию электрик, натянуто улыбаясь. И перед тем как сигануть в сугроб, отдал мальцам кое-что из своего вооружения. Зная что им это пригодится больше.

Слизняк почуял его сразу же и проснулся, стремительно пополз следом. Электрик достал из сумки банку, намереваясь бежать как можно дальше, чтобы увести тварь за собой. Нацелил банку, щёлкнул зажигалкой и бросил в тварь, а из-зади на его плечах уже смыкались руки, набрасывались на спину тощие тела и зубы впивались в тело всей упыриной подростковой гурьбой. Видимо подростки как и слизняк тоже залегли в снегу передохнуть.

В ход успела пойти ещё одна банка коктейля.

Снова перед лицом Бронеславовича возникла, как наяву его молодая жена, красивая и стройная, как раньше когда они ещё только познакомились. Она говорила ему что-то ласковое, но слов ему было не разобрать. Эх, женушка раньше ты была другая ласковая, не сварливая.

Крепко отчеканилась в сознании последнее мысленное воспоминание и мужчина упал в сугроб, едва ощущая на себе вес гурьбы голодных, навалившихся сверху тварей.

Как в замедленной съёмке к то-то впился ему в горло, затем кто-то ещё укусил за щеку — и последний крик электрика был тих как бульканье под водой.

— Давай Генка, подсоби! — сказал Пашка и прыгнул с крыши. Он устремился к лестнице, но услышал, как тяжко в сугроб приземлился за ним друг. Лестница была трухлявая и длинная, но такая длинная и надо была им, чтобы взобраться повыше, а потом и спуститься. Ведь там, на обратной стороне трудколонии, за забором располагалась глиняная насыпь за ней — овраг, дальше пустырь, а через дорогу жилой район с общежитиями и магазинами.

Только на обратной стороне центрального здания трудколонии можно было с помощью лестницы прямо с крыши перескочить на забор. Это и был план электрика. Теперь только их план.

У Воробьева тряслись поджилки, он замучался оглядываться через плечо и прислушиваться, не идёт ли на их возню кто-то еще. Наконец Чебурек взобрался на второй этаж основного корпуса, со скрипом Пашка вскарабкался за ним.

Хрясть, последняя ступенька лестницы обломилась.

Мелкий колючий снег застилал мальцам глаза. Они вымокли от натуги, а свои тёплые шапки давно потеряли. Все-таки удалось. Лестница была на крыше. Затащена и теперь лежала пластом. Друзья стояли рядом с ней и поглядывали вниз. Никого.

— Давай Чебурек, сделаем это прямо сейчас, потом ведь совсем выдохнемся! — подбадривал друга Пашка, уставший как черт. На ладони мальчишки от усилий с лестницей взъелся кровавый мозоль.

— Ага, — ответил Генка и почесал спину. Зевнул.

С горем пополам им удалось с помощью лестницы взобраться на третий этаж. Но, вот лестницу не удаюсь утащить за собой, как ни старались. Силёнок не хватило.

— Твою мать, ты мазила! — яростно сквозь подбирающиеся к глазам слёзы, выпалил Пашка, когда лестница съехала с крыши и упала вниз.

— Прости, прости, — завелся Генка и задрожал. Затем снова почесал спину.

— Ладно, пошли, чувак, не ной.

Карниз от растаявшего снега был скользкий, а путь вниз на второй этаж с обратной стороны здания лежал из-за потерянной лестницы только через водосточную трубу.

— Я не смогу, — сказал Генка и сел на скат крыши. — Я устал. Я толстый. Я слабый. Я точно упаду, — посмотрел на свои руки и сказал:

— Не удержусь.

— Ты сможешь чувак. Я подхвачу. Не боись. Это не так страшно. Ты же по канату лазил, на физре, забыл что ли? — Подбадривал Пашка и первым полез на трубу, цепляясь ногами и руками, как обезьяна и гаркнул:

— Смотри как я и давай следом. — Он плавно съехал по трубе. Вуух — и уже внизу.

С лязгом взорвалось небольшое окно на пятачке крыши. Тощая рука, за ней поражённая наростами голова вывалилась из проёма.

— Что там Пашка? — вопил Генка, цепляясь за трубу. Труба заскрипела под его весом.

Тварь пару секунд раздумывала, вылазить ли из окна. Затем, раздувая ноздри, замерла в пародии, на прыжок в длину, расставив ноги и руки в сторону.

— Генка! — заорал Воробьёв, съезжай, я её отвлеку! — извлек на свет раскладной ножик, отданный электриком. Щелк.

— Падла сюда, давай я тут, — дразнил Пашка и бросился на тварь. С грохотом Генка съехал по трубе и больно сел на копчик. Труба закачалась и спикировала вниз следом за ним.

Тварь уворачиваясь от ножа, а затем схватила Пашку в капкан своих тонких и очень гибких рук, сжала намертво, в тиски.

— Ааа, — завизжал Пашка. — Больно. — От боли выступили слёзы. Грудь сдавило. Он умудрился всадить твари в горло нож. Тварь щёлкнула пастью, нож мешал ей открыть рот и куснуть его. Только раздувались ноздри, да мутные глаза бегали из стороны в сторону. Тощие руки сжимали грудную клетку Пашки. Ему не куда было отступать. Тварь будто и не ощущала боли, её зубы вот-вот должны были впиться Воробьёву в щёку.

Изо рта твари стекала слюна, разлеталась в стороны как у бульдога. На глазах Пашки выступили слёзы. Он пинался и сопротивлялся из последних сил, хватал ртом воздух, потому что задыхался, но разомкнуть объятия твари мальчишке как ни старался, не удалось.

— Получай! — крикнул Генка и шмякнул тварь в морду обломком трубы. Раз другой. Голова твари дёрнулась в сторону. Один глаз лопнул. Руки чуток ослабили хватку и Пашка смог вовремя отскочить в сторону.

На шум на пятачке крыши из разбитого окошка показались ещё заражённые подростки и у большинства из них не было нормальных человеческих лиц.

— Бежим! — закричал Пашка. — Мы должны прыгать. Забор совсем близко. Максим Бронеславович говорил, что раз во всех корпусах нет электричества, даже на постовой вышке, так это значит, что ток по верхней сетке над забором тоже не подаётся. Если руками коснемся, не зашибёт. Главное допрыгнуть. Там перелезем. Главное нам очутиться на другой стороне. Остальное не важно, — с жаром приводил убедительные доводы Воробьёв.

— У меня вот что есть! — Чебурек показал на банку из под детского питания приспособленную под коктейль Молотова, которую он засунул во внутренний карман зимней куртки.

— Ну ты даёшь! — радостно воскликнул Пашка и хлопнул по плечу друга. — Давай-ка разгон брать, сказал он. Позади них протяжно засвистело.

— О нет, — сказал Пашка первым оказавшийся на краю крыши.

— Что там, что?! — возвестил Генка, рыскающий по карманам в поисках коробка спичек.

Наконец он его нашёл и достал. Очередная тварь уже наполовину вылезла из окошка на крышу.

Пашка отошел от края крыши и помог Генке сбросить вниз тварь с ножом в горле. Затем совместными усилиями они вышибли с помощью трубы тварей лезущих из окна обратно в комнату и наконец трубой вставленной в оконный проём перекрыли им всем дорогу на крышу. Временно им это удалось.

— Уф, — вздохнул Генка и сам подошёл к краю крыши. На снегу извивались громадные чёрные слизняки. Их массивные тела покрывали крапчатые наросты, с вздувающимися и опускающимися на поверхности, будто дышащими шариками. Слизни свистели.