– Извиняюсь, Лейла… Можно мне присесть? – Маркел Сорока в сером костюме-тройке, судя по всему, до сегодняшнего дня ни разу не надёванном, был сейчас похож скорее на отставного дипломата, чем на бывшего уголовника. – А то, я вижу, вы скучаете…

– Кажется, я уже однажды просила вас не приближаться ко мне.

– Ну, нельзя… Нельзя же быть такой злопамятной. – Лицо старого жулика приобрело выражение крайнего огорчения, смешанного с чувством вины. – Что было – то было, а сейчас мы как бы в одной повозке. По одну сторону баррикады, так сказать…

Лейла глянула на него так, что он прервался на полуслове, и вместе со своим стаканом направился к столику, за которым в непривычном одиночестве сидела Яночка. Она явно дожидалась, что к ней подрулит какой-нибудь симпатичный молодой человек. Но сегодня она припозднилась. Эта забегаловка на двенадцатом этаже открыта всю ночь, но основная масса курсантов знает, что подъём беспощаден, и в 6-30 звуки бодрого марша разольются по всем комнатам. Время шло к полуночи, и за столиками сидели лишь две старушки-гадалки, страдающие бессонницей, сельский знахарь, который, кажется, до сих пор толком не понял, куда и зачем он попал, и худосочный юноша-медиум, который так погрузился в общение с усопшими, что живые его совершенно не интересовали. Сама же юная милашка после сауны пошла к себе переодеться и припудриться, но, видимо, это отняло у неё слишком много времени, и здесь она появилась, когда все достойные внимания кавалеры уже разбрелись. Так что, на сей раз бедной Яночке, похоже, придётся довольствоваться обществом дедушки Маркела. Впрочем, бывший «преподобный» может запудрить мозги кому угодно, дай ему волю. Помнится, когда он читал свои проповеди, голос его звучал мягко и ненавязчиво, и многим казалось, что это не «отец Зосима» охмуряет кандидатов в свидетели Чуда Господня, а сам Боженька босичком стоит на облаке и беззлобно журит чад своих неразумных. Некоторые девицы из бывшей «паствы», слушая его, порой впадали в экстаз, валились на колени, извиваясь, ползали по грязному полу, издавали постельные стоны.

Если постараться, то можно расслышать, о чём они там беседуют – в заведении немноголюдно и, в общем-то, не слишком шумно. Только вот напрягаться не хочется ради праздного любопытства. Впрочем, то, что говорит Яночка, можно без особого труда прочесть по губам.

«…только сначала причешись, красавчик…» – Намёк на то, что количество волос на голове Маркела можно по пальцам пересчитать.

«Ладно, принеси чего-нибудь. Давай стаканчик сухого и бутербродик с икрой, только с чёрной – не люблю я красную…»

«Я что – лошадь что ли? Одного хватит…»

«Иди ты со своим мороженым!»

Всё-таки, у агентурной работы есть одна особенность: не ты владеешь навыками, а навыки владеют тобой – не дают спокойно посидеть, послушать перезвон колокольчиков, которые прокачиваются на медленном тёплом ветерке. Музыка для релаксации неспешно льётся их двух колонок, стоящих, как небоскрёбы, на барной стойке. А куда дальше релаксировать, если все последние дни и так складываются из различных видов расслабухи… Тут поневоле начнёшь шпионить за каждым, чьё поведение покажется слегка подозрительным. Например, Вася Кошка, бывший матрос, отбывший год общего режима за кражу боеприпасов… Откуда, спрашивается, на мирном сухогрузе, на котором он ходил в загранку, взяться гранатам? Неувязочка в легенде. Второй срок, полтора года, он получил за браконьерство, только зачем ему понадобилось рыбу глушить, если любой пескарь к нему на берег выпрыгнет, стоит только пальцем поманить. Или взять, например, Фёдора Лощину, бригадира трактористов сельской общины «Соборный путь» – вид у его слишком интеллигентный, как будто он всю жизнь не с шестерёнками и ступицами возился, а книжки народу выдавал в сельской библиотеке, свободное от работы время посвящая ловле бабочек и их дальнейшей препарации в интересах отечественной энтомологии. А вот Семён Пугач – точно не тот, за кого себя выдаёт. Утверждает, что всю почти жизнь на заводе токарем работал, только соломинки из коктейля за восемь аршин кидает точно в центр мусорной корзины, а в спортзале запросто складывает штабелями бравых спецназовцев из службы безопасности. А вот насчёт Яночки никаких сомнений нет. Странно не то, что её из гимназии попёрли, а то, что она там так долго продержалась с её замашками…

«…нет, мне своих неприятностей хватает…»

Так… На словах она пытается от чего-то отказаться, а глазки-то горят, и на лице написан живой интерес. Видимо, Маркел всё-таки нашёл к ней подход.

«А мне до лампочки. Здесь тепло, светло, предки не достают, классной наставницы, крысы, нету…»

Лейла переборола брезгливость и сосредоточила слух на том, что говорит Маркел. Бывший преподобный отец Зосима, липовый предстоятель Катакомбной Церкви Свидетелей Чуда Господня, был способен на любую гадость, и ни малейшего представления о том, что такое совесть, у него не было в принципе.

– Вот-вот, красавица моя… Выходит, так оно и есть: куда судьбы швырнёт, туда и летим. А самой на что-нибудь решиться – куража не хватает. Скучно живёшь, девочка моя, скучно… Может, ещё икорки?

– Чёрт с тобой, давай!

– И стаканчик?

– Угу. Может, упекут тебя за спаивание несовершеннолетних…

Маркел направился к стойке, на ходу доставая бумажник, а Яна, дождавшись, когда он отвернётся, быстро посмотрела на часы. Он явно ей что-то предложил, а ей и хочется, и колется, и репутацию лихой оторвы поддержать надо…

– Всё, что мы сейчас можем – это ерунда, это каждый может. С горя, с расстройства, с радости – у самых что ни на есть серых и скучных людей могут проявляться самые удивительные способности. – Маркел продолжил разговор, едва вернувшись с распечатанной бутылкой «Монастырской избы» и тарелкой с парой бутербродов. – А вот ты сама-то можешь заранее знать, получится у тебя или нет? И я не могу. А ведь это можно исправить.

– И по башке получить, – отрезала Яна, глядя в стакан. – Мне и тут неплохо.

– А мы ведь ничем и не рискуем. И меня, и тебя могут отсеять в любую минуту. Может, утром войдёт ко мне какой-нибудь солдатик и скажет: собирайся, Маркел, не нужен ты нам больше – рылом не вышел. И всё! И, скорее всего, так и будет – не завтра, так послезавтра. И тебя тоже выставят, не поможет личико твоё смазливое, и на ножки твои ладные никто не посмотрит. Я слышал краем уха – им всего семеро требуется, и ещё две команды дублёров – тоже по семь. А ты вообще ничем не рискуешь. Всего и делов-то – охранников внизу отвлечь, чтобы они на мониторы не пялились, когда я на дело пойду.

– Ага, ты возьмёшь, что тебе надо, а мне, значит, шиш. – Яна закусила нижнюю губу и посмотрела на Маркела уничтожающе. – Я, может, и дура, но не такая уж…

– Ну что ты, что ты… – Он плеснул вина в её бокал и замолчал, потирая подбородок. По всему было видно, что он разочарован, что он никак не ожидал встретить такого сопротивления. Скорее всего, его угнетало не то, что поставленная цель так и не была достигнута, а то, что он, при его-то опыте, не мог уломать какую-то девчонку на заведомо выгодное дельце.

– Привет. Не спится? – Таня Кныш легонько похлопала Лейлу по плечу. Её явление на людях в столь поздний час выходило за рамки привычного. Как правило, в это время она уже лежала в постели, вся в маске и бигудях, смотрела телевизор и усердно полировала ногти. – Я за игристым. Есть повод кое-что отметить.