– Мистер Чеддер! – объявил он.

Следом, тяжело ступая, ввалился упомянутый Чеддер по прозвищу Сыр, которого я меньше всего ожидал, да, пожалуй, и меньше всего хотел сейчас видеть.

Не знаю, как вам, а мне присутствие некоторых людей ужасно действует на нервы: я начинаю бессмысленно хихикать, теребить узел галстука и смущенно переминаться с ноги на ногу. Одним из таких людей раньше был для меня сэр Родерик Глоссоп, знаменитый врач психов, но потом стечение обстоятельств позволило мне проникнуть сквозь отталкивающую наружную оболочку и увидеть лучшую, более нежную сторону его натуры. Другим был Дж. Уошберн Стоукер, имевший привычку, как завзятый пират, похищать людей и затаскивать их на свою яхту, да там еще над ними измываться[7]. А третий – как раз Д’Арси Чеддер по прозвищу Сыр. Поглядите на Бертрама Вустера, когда он остается с ним с глазу на глаз, и Бертрам предстанет перед вами не в самом выгодном свете.

Учитывая, что мы с ним знакомы, как говорится, вот с этаких лет, вместе учились в начальной школе, в Итоне и в Оксфорде, нам бы полагалось быть как Дамон с этим, как его, Пифиасом. Но мы не как они, совсем даже не как они. Я, когда поминаю его в разговоре, называю его «этот чертов Сыр», а он, насколько мне известно из вполне надежных источников, не упускает случая выразить удивление, что я до сих пор на воле, а не в каком-нибудь психиатрическом заведении. При личной встрече между нами возникает некоторая натянутость и то, что Дживс именует «неполной гармонией душ».

Одна из причин этого, возможно, состоит в том, что Сыр раньше служил полицейским. Он вступил в полицейские ряды сразу по окончании университета в надежде сделать карьеру и занять высокий пост в Скотленд-Ярде, сейчас так поступают многие из общих знакомых. Сыр, правда, очень скоро сложил с себя дубинку и свисток, поскольку его дядя избрал для него другую профессию, – но знаете этих легавых: они, даже сняв мундир, все равно сохраняют полицейскую манеру смотреть на человека с подозрением – мол, где вы были в ночь на пятнадцатое июня? – и всякий раз, как мы с ним где-нибудь пересечемся, он дает мне почувствовать, что я не я, а жалкий обитатель городского дна, задержанный для допроса по делу о недавнем грабеже.

Добавьте к этому, что вышеупомянутый дядя Сыра зарабатывает на жизнь в должности судьи в одном из лондонских полицейских судов, и вам станет ясно, почему я стараюсь его избегать и по возможности обходить стороной. Здравомыслящего человека не привлекает общество бывшего фараона, у которого еще вдобавок в жилах течет судейская кровь.

Так что, когда я поднялся ему навстречу, в моем обхождении можно было бы, присмотревшись, прочесть немой вопрос: чему, мол, обязан честью? Мне и вправду было непонятно, с чего это он надумал нарушать неприкосновенность моего жилища, а нарушив, остался стоять как вкопанный, устремив на меня строгий укоризненный взгляд, словно один мой вид уже оскорбляет его лучшие чувства. Как будто я какой-то подонок, которого он застиг на месте преступления при продаже другому подонку нескольких унций кокаина.

– Хо! – произнес он, и одного этого возгласа было бы достаточно, чтобы доказать присутствующим, если бы они были, что он прослужил какое-то время в полицейских рядах. Первое, чему денежные мешки обучают своих защитников, – это восклицанию «Хо!». – Я так и думал, – продолжал он, насупив брови. – Накачиваешься коктейлями, а?

При обычных обстоятельствах я бы сейчас, конечно, начал нервно хихикать, теребить узел галстука и переминаться с ноги на ногу. Но недаром у меня в желудке еще бурлили две порции Дживсова напитка, оказывая мощное действие: я не только не дрогнул – у меня даже хватило духу одернуть Сыра и поставить его на место.

– Не понимаю вас, милейший, – холодно проговорил я. – Поправьте, если я ошибаюсь, но, по-моему, именно в это время английскому джентльмену, согласно традиции, полагается опрокинуть стаканчик. Хотите присоединиться?

Сыр скривил рот. Эти полицейские, с ними и так общаться неприятно, могли бы хоть рот не кривить.

– Нет, не хочу, – ответил он коротко и нагло. – Я своему здоровью вредить не собираюсь. Думаешь, как эти стаканчики влияют на глазомер и твердость руки? Может ли человек выбивать дубли, если он глушит себя крепкими напитками? Одно горе.

Тут мне все стало ясно: Сыр волнуется из-за первенства по «Летучим дротикам».

Ежегодные состязания по «Летучим дротикам» – одно из самых значительных спортивных событий у нас в клубе «Трутни». В сердцах сочленов пробуждается спортивный дух, все толпой ломятся в зал и, не скупясь, по десятке покупают билеты, так что в банке собираются колоссальные суммы. На этот раз билет с моим именем вытянул Сыр, а так как прошлогодний чемпион Хорас Пендлбери-Дейвенпорт ни с того ни с сего вдруг взял да женился и по настоянию жены вышел из членов клуба, а вторым в прошлом году был я, мой предстоящий выигрыш на этот раз ни у кого не вызывал сомнений. «Вустер – чистый верняк, – передавалось из уст в уста. – Он бросает, как юный бог».

Поэтому понятно, что Сыр, которому в случае удачи светило отхватить куш в пятьдесят шесть фунтов десять шиллингов, считал теперь своей главной заботой в жизни, чтобы я был в наилучшей спортивной форме. Понятно-то понятно, но от этого мне терпеть его заботу было не легче. С той минуты, как он прочел на своем билете фамилию «Вустер» и узнал, что я фаворит состязаний, он стал обращаться со мной как воспитатель в исправительном заведении для малолетних преступников, которому поручено следить за самым многообещающим из молодых дарований. Он завел привычку возникать в клубе у моего столика, принюхиваться и устремлять на меня укоризненный взор, сопровождая его свистящим вздохом негодования. И вот теперь то же самое он проделывал у меня в доме. Это похуже, чем снова оказаться ребенком в костюмчике маленького лорда Фаунтлероя и при локончиках, рядом с неотступно бдительной, зоркой няней, не спускающей с тебя ястребиных глаз.

Я уже собрался было высказать ему свое неудовольствие в связи с этими преследованиями, но Сыр продолжил в прежнем наступательном духе.

– Я пришел к тебе, Вустер, для серьезного разговора, – произнес он, свирепо нахмурив брови. – Меня поражает твое легкомысленное и наплевательское отношение к предстоящему турниру. Ты не прилагаешь ни малейших стараний, чтобы обеспечить себе победу, когда придет решающий день. Старая история. Ты слишком самоуверен. Клубные болваны нашептали тебе, что ты непременно выиграешь, ты и рот разинул. Так вот, имей в виду, что напрасно тебе все представляется в таком розовом свете. Я сегодня заезжал в клуб, и там у доски тренировался Фредди Уиджен, да так здорово, что у всех присутствовавших глаза на лоб полезли. Меткость потрясающая.

Я отмахнулся и выше вскинул голову. Можно даже сказать, что я взвился на дыбы. Уж очень больно он ранил мое самолюбие.

– Тю! – презрительно произнес я.

– Что-что?

– Я сказал «Тю!» по адресу Фредди Уиджена. Знаю я, что он собой представляет. Любит покрасоваться, но стабильности никакой. Фредди будет ничтожнее пыли под колесами моей колесницы[8].

– Это по-твоему. Ты слишком самоуверен, как я уже сказал. Фредди очень опасный соперник, можешь мне поверить. Я узнал, что он уже несколько недель соблюдает строгий режим и усиленно тренируется. Бросил курить. По утрам принимает холодные ванны. А ты вот принимал сегодня утром холодную ванну?

– Еще чего. А горячий кран, по-твоему, зачем?

– Делаешь перед завтраком шведскую гимнастику?

– Да никогда в жизни. Я считаю, пусть шведы сами делают свою гимнастику.

– То-то и оно, – горько вздохнул Сыр. – А ты только и знаешь, что шуметь, пьянствовать да объедаться. Мне сказали, что ты вчера был на пирушке у Китекэта Поттера-Перебрайта. Небось притащился домой в четвертом часу, перебудив пьяным гоготом весь квартал.