Вот здесь. Этот вот ящик берете и уходите, - крепкий желтоватый ноготь отчеркнул расплывчатое изображение стола, на котором стояли три полуразвалившиеся картонные коробки. Что в них лежало, разобрать было совершенно невозможно. Просто серые прямоугольники, но все равно качество фотографий впечатляло. С такими карточками никаких карт и кроков не нужно, вся зона операции как на ладони, вон и железнодорожная платформа видна отлично, а вот тропка до самого развала, так и не заросла она, ничего там не приживается, даже новая сорная трава - синеватая с острейшими узкими листами.

Где только купец такие картинки добыл, - размышлял Стас, глядя на чуть выцветшие, но все еще отлично сохранившиеся фотоснимки, разложенные представителем заказчика на верстаке. - Последние спутники лет сорок назад попадали, мир снова стал протяженным, теряющимся за горизонтом, интересным. Пропади он, конечно, пропадом, такой интерес, но тут уж ничего не поделаешь. А приказчик-, гляди, как излагает. Видать, не раз репетировал.

Вздохнув своим мыслям, Стас шагнул к верстаку, ткнул в снимок тростью,

- В коробках что?

- Сам не знаю, - приказчик покачал головой, всем своим видом показывая, что рад бы помочь, но не может.

- Значит, мы должны пройти по этой тропке, пересечь площадку длиной около двадцати метров, подойти к этому столу, забрать крайнюю справа коробку и уйти. Так? - вкрадчиво спросил Стас, поигрывая тростью.

- Ага, все правильно, - спокойно ответил приказчик, но на набалдашник трости, которым Стас похлопывал по раскрытой ладони, посмотрел чуточку нервно.

О трости этой ходило немало слухов: одни говорили, что внутри спрятан клинок из заговоренной стали еще того, старого, мира, другие шепотом рассказывали, что на ней заклятье, дающее Стасу власть над сумеречниками, третьи - что в ней сгусток жидкого огня. Точно же не знал никто. Зато хорошо известно было, что трость эту Хромому Стасу подарил сам старшой - легендарный командир порубежников, отправляя своего лучшего взводного в отставку.

Пятнадцать лет Стас со своей командой носился по жутковатым чащам Лосиного острова, выжигал гнезда черных вдов в глуши Ярославских лесов, уцелел в трех самоубийственных рейдах на схроны некромантов, отбивался от самой разной нечисти, давая время волхвам-вязальщикам разобраться в хитросплетении нитей, привязывающих нечисть к сути нашего мира, и нанести решающий удар, рубился с людьми и нелюдями, усмирял бунт чернобожцев и просто гонял лиходеев, сидевших вдоль московского тракта, выжидая отбившихся от каравана или решивших по глупости рискнуть торговцев.

Заслужил он славу жестокого бойца и хладнокровного командира, берегущего своих, а потому, когда когтистая лапа непонятно откуда взявшегося овражника располосовала взводному ногу, то тащили его до базы бегом, молясь всем богам, чтобы не пришлось ногу ампутировать. Обошлось - яд и грязь не успели проникнуть глубоко, но охромел он навсегда. Его звали в штаб, но Стас отказался, и тогда Старшой тяжело вздохнул, матернулся и положил на стол тяжелую черную трость - прощальный подарок отставнику.

Отставник дар принял с благодарностью и ушел на вольные хлеба.

Была в жизни Хромого и парочка темных пятен, но что там к чему - точно никто не знал. Раз по большой пьянке попробовал что-то вякнуть Федюня Бронницкий, пузырил губки, вещая о хорош-шем знакомце в штабе, многозначительно водил толстым пальчиком, глядя в сторону тихо сидевшего в глубине трактира Стаса, да ничего толком сказать не успел, развезло. А наутро нашли Федюню в сугробе синего и твердого, что твое полено.

Вот видение синего негнущегося Федюни и мелькнуло перед глазами приказчика, когда он смотрел на серебристую каплю навершия трости, методично опускавшуюся на широкую смуглую ладонь, пересеченную старым шрамом. Но продолжал стоять на своем:

- Берете и уходите. А что в коробках - не знаю. Мое дело передать, сами понимаете, Стас Григорьич. Обязательное условие - уложиться до новогоднего вечера. То есть самое большее за три дня.

Сказал и покосился на окно, за которым серые зимние сумерки стремительно превращались в глухую ночь. Поежился. Стас заметил, молвил ободряюще:

- Да не бойся, Акимыч, мы тебе провожатого подвесим, дойдешь, как по Тверской.

Приказчик явно приободрился:

- Ну, спасибо тебе, друг любезный! Место у вас, сам знаешь, глухое, как только тут живете.

- Хорошо живем, хорошо. Ты мне зубы-то не заговаривай. Купец твой сам понимает, чего от нас хочет? Это ж не просто дровишек из лесу притащить. Это же Старый Базар! Ты знаешь, сколько там народу легло? Который вот так вот сходить за барахлишком хотел? Да еще и срок ты нам ставишь - три дня! да еще и под Новый Год!

Приказчик тяжело вздохнул:

- Семьдесят монет.

- Что-о?! - раздалось из дальнего угла комнаты. Заскрежетал отодвигаемый стул, и Акимыч, выставив перед собой в успокаивающем жесте раскрытые ладони, испуганно попятился:

- Стоп, стоп, Иван Николаич, не заводись! Мое дело вам цену назвать, сами знаете. Я человек подневольный!

- Поднево-ольный..., - со значением протянул появившийся из скрытого тенями угла комнаты тот, кого назвали Иваном Николаевичем. Был он на полголовы ниже рослого Стаса, но впечатление производил внушительное. Массивный, широкоплечий, с короткими, чуть кривоватыми ногами степного наездника, он двигался с обманчиво неторопливой ленивой грацией сытого хищника, да и в лице его было нечто, вызывающее в глубинной родовой памяти видения степных божков, о которых рассказывали испуганные караванщики, пересекавшие безлюдные пустоши казахских степей, и диких кошках, по ночам нападающих на отставших путников.

При этом говоривший был светловолос, сероглаз, одет в самый что ни на есть европейский костюм хорошего кроя и походил скорее на представителя крупного торгового дома, чем на того, кем был на самом деле - одним из лучших во всей Республике Московия волхвов - вязальщиков.

- А хорошо ли вы себе представляете, что такое местность с особыми физическими условиями, в просторечии именуемая "нехорошим местом"? - спросил он тоном лектора, пытающегося добиться ответа от нерадивого студента.

Приказчик кивнул и произвел пальцами в воздухе некое неопределенное движение.

- Значит, не представляете, - со злорадным удовлетворением констатировал Иван, - действительно, зачем нам! Живем, поживаем, беды не знаем. А что на развалинах строимся, мы же не любопытные, так? Привыкшие мы? - спрашивал он, приближаясь к неуютно поеживавшемуся приказчику.

- Так вот, почтеннейший, - заговорил волхв, неожиданно меняя тон, теперь он вещал, словно профессор, читающий студентам лекцию , - да будет вам известно, что мир, в котором мы с вами сейчас обитаем, стал таким не более ста лет назад. Некоторые исследователи полагают, что изменения начались лет сто пятьдесят назад, но все сходятся в одном - около ста лет назад на планете произошло нечто, что принято называть Событием. Именно так - с заглавной буквы. Вы хоть это знаете? - спросил он участливо, и Акимыч часто закивал.

- Уже хорошо, - похлопал его по плечу Иван и продолжил, - так вот, в результате События существенно изменились физические и многие иные законы реальности, в которой существует наш мир. Появились огромные зоны нестабильности, фактически мир трещал по швам, но все же ему удалось найти возможность существовать в изменившемся пространственно-временном континууме.

Приказчик почувствовал, как у него кружится голова, непривычные слова пытались улечься в ней, но не получалось, они ворочались, словно ожившие камни, и становилось совсем худо.

Волхв, видя страдания приказчика, сжалился:

- По-простому говоря, что-то наши предки намудрили, или звезды так неудачно встали, но на Земле открылась дверь в другой мир, и оттуда полезла всякая живность. К тому же в том мире существовало то, что мы здесь называем магией, волшебством, волшбой, вуду - слов много. Часть нашего мира смогла приспособиться к этой новой жизни, а часть словно повисла между старым и новым миром. Такие места теперь называют нехорошими или особыми. Знаешь, почему?