Разговор по прямому Кремлевскому телефонному проводу без моего разрешения запрещается.

Начальник Полевого штаба Революционного военного совета Республики Ф. Костяев.

Военный комиссар Штаба РВС Республики (подпись).

Помета В.В. Даллера: «Канцелярия. Спешно отпечатать. 3–4 железных секретных ящика купить. Даллер. 17/1».

РГВА.Ф. 6. Oп. 1. Д. 36. Л. 22–22 об. Подлинник — машинописный текст с автографами простым карандашом и фиолетовыми чернилами.

Доклад Моссовета В.И. Ленину — выписка из доклада инструктора Прокопович о взаимоотношении Серпуховского уездного исполкома и Полевого штаба Реввоенсовета Республики

16 января 1919 г.

Весьма срочно

В СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ

ТОВ. ЛЕНИНУ

ВЫПИСКА ИЗ ДОКЛАДА ИНСТРУКТОРА ПРОКОПОВИЧ — О ВЗАИМООТНОШЕНИИ СЕРПУХОВСКОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА И РЕВВОЕНСОВЕТА

2. Отношения с Военным штабом, поскольку это удалось выяснить, с самого его переселения в Серпухов были очень натянуты. В штаб часто требовали лошадей, требовали папирос, требовали помещения. Такая же политика, по словам членов исполкома, ведется и сейчас, и все это в форме чуть не приказаний. Малейшее неисполнение рассматривается как нежелание помогать штабу и его работе и объясняется заместителем АРАЛОВА — ПРЕЙСМАНОМ — контрреволюционностью Серпуховского совета. Около Военного штаба постепенно пристраивается местная буржуазия. Членами исполкома переданы, между прочим, такие факты. Бывший дом фабриканта МАРАЕВА отведен для ВАЦЕТИСА и ДАНИШЕВСКОГО, но они живут в одной половине, другую занимает фабрикант МАРАЕВ. На требование местной жилищной комиссии о выселении МАРАЕВА было отвечено, что весь дом находится в ведении Главнокомандующего— при объявлении мобилизации оказались освобожденными целый ряд буржуа, успевших устроиться при штабе. Так, некто ТУРИЦИН был объявлен закупающим для Военного штаба какую-то бумагу и потому освобожден. Некоторые штабные обвиняются в некрасивых делах. Так, о РЕМЕРЕ, политическом комиссаре Высшего военно-революционного совета Республики, разбирается Военным трибуналом следующее дело: милицией был задержан местный рабочий с 5 тысячами папирос. Рабочий заявил, что папиросы ему даны женой РЕМЕРА. Начальником милиции у РЕМЕРА были найдены 20 000 тысяч[324] папирос, причем, по объявлению РЕМЕРА, они были выданы ему из штаба для раздачи по личному усмотрению (РЕМЕРОМ дана была в этом смысле расписка). Рабочему он дал папирос, пользуясь правом. Теперь это дело, по требованию Военного трибунала, передано туда. Все мелкие недоразумения вылились в крупный конфликт по вопросу о месте оборудования госпиталя. Поскольку удалось выяснить, дело заключается в следующем: Военным штабом для города Серпухова был выхлопотан госпиталь со всем штатом. Дело стало из-за отсутствия подходящего помещения. Была создана специальная комиссия из представителей штаба и исполкома, которой и поручено было подыскать помещение. Исполком на выборы в комиссию должного внимания не обратил, и туда прошли недостаточно дальновидные товарищи. Представители штаба сразу предложили помещение совета, мотивируя это тем, что в нем есть канализация и водопровод. Представители исполкома согласились и решение комиссии вынесли на заседании исполкома. Последний своего согласия на оборудование госпиталя в доме совета не дал, так как, во-первых, другого большого помещения под совет в Серпухове нет; во-вторых, для переезда совета, проведения электричества, устройствования[325] — словом, для оборудования госпиталя в доме совета понадобится 1,5 месяца; исполком предложил остановиться на так называемом «Немецком доме». Он, по словам членов исполкома, может вместить до 500 коек и великолепно оборудован: есть электричество, водопровод, ванна, канализация. В настоящее время там помещается 10 семей, в том числе начальник Военного штаба и одна семья служащего в Военном штабе. Местная жилищная комиссия обещала дать всем живущим в этом доме удобные квартиры и лошадей для перевозки имущества. Но штаб очистить это помещение отказался, находя мотивировку исполкома недостаточной: под совет, по мнению штаба, можно занять все клубы — не важно, что некоторые из них даже не в самом городе.

В случае несогласия «пригрозили» введением военного положения. Исполком все же своего согласия не дал. Тогда начальником штаба было предложено осмотреть «Третьяковские казармы». По словам членов исполкома, эти казармы совершенно непригодны под госпиталь, так как там нет даже примитивных удобств и жить там в свое время отказались даже солдаты. Осматривавшие эти казармы специалисты-инженеры помещение нашли пригодным.

На такой стадии развития я оставила этот конфликт. Удается ли его ликвидировать или он разрастется — предугадать трудно. Вообще же вопрос о взаимоотношениях исполкома с Военным штабом имеет не только местное значение и, очевидно, одному исполкому разрешить его будет не под силу. Коммунисты, по сообщению членов исполкома, если в Военном штабе и есть, то молодые и в небольшом количестве. Зато много в штабе специалистов, сохранивших от старого слоя не только знания, но и привычки. Вопрос о специалистах, о ведомственной политике, о помпадурстве поставлен в порядок дня и требует для всей Советской России[326].

В настоящее время в Серпухове введено военное положение.

16 января 1919 г.

ИНСТРУКТОР ПРОКОПОВИЧ

С подлинным верно: делопроизводитель А. Борисович, 24/I.1919 г.

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 14. Л. 74 с об. — 75. Заверенная машинописная копия.

Доклад врид инспектора пехоты при Полевом штабе Реввоенсовета Республики А. Андерсона помощнику начальника Полевого штаба Г.Н. Хвощинскому

№ 5, г. Серпухов

22 января 1919 г.

Помощнику начальника Полевого штаба при РВС Республики

16 сего января в городе Москве, в то время как я уехал на Курский вокзал, я был арестован МЧК и доставлен на Лубянку 14, где пробыл более двух суток под арестом, после чего, не предъявив мне никаких обвинений, был освобожден. Как выяснилось из дознания, мотивы и обстоятельства, при которых произошел арест, следующие: Приехав с Вашего разрешения в Москву на несколько часов за покупками и на примерку пальто к портному, я остановился на Елоховской ул., дом № 1/12, кв. 5 у Шатрова (родители бывшего моего шофера, когда я служил начальником штаба 5-й армии). Примерка была назначена портным к 2-м часам дня, до этого времени я сделал несколько дел, в том числе был у начальника снабжения Республики[327] И.И. Межлаука, у которого просил принять в отделе снабжения в Москву моего знакомого, по просьбе его матери, сын и муж которой служат в настоящее время в отделе снабжения 5-й армии[328]. У Межлаука я пробыл до 2,5 часов дня, потом пошел к матери моего знакомого, за которого я хлопотал у Межлаука, сообщил ей результат и через несколько минут, сев в трамвай «В», я поехал на Елоховскую ул. Времени до отхода поезда оставалось не более 1,5 часов, за это время я предполагал успеть побыть у портного, пообедать и поспеть к поезду (портной живет в 75 шагах от квартиры Шатрова). По дороге трамвай испортился, мне пришлось пересесть на другой. Приехав к портному, имея уже не больше 50 минут времени до отхода поезда, я узнал, что портной только через 10 минут сможет начать примерку, я почти бегом отправился на квартиру к Шатровым, где меня ждал обед, и через 12–15 минут, взяв извозчика ехать на вокзал уже с вещами, я решил не делать примерки, а только заехать к портному — сказать, чтобы он привез пальто в Серпухов; подъезжая к портному, я его встретил уже готового идти ко мне, я посадил портного на извозчика, и (т. к. квартира Шатрова в 75 шагах расстояния и по дороге на вокзал) я решил примерить у Шатрова. Подъезжая к квартире, не дожидаясь полной остановки извозчика, я на ходу соскочил, вбежал в подъезд дома, где живут Шатровы, за мной не менее поспешно бежал портной — через 5 минут я уже снова был на улице, сел на извозчика, которому приказал торопиться на вокзал. Времени оставалось еще около 20–25 минут до отхода поезда. Проехав шагов 100, я был остановлен окриком: «Стой, ни с места»; оглянувшись, я увидел человека, одетого в защитного цвета бекеш, который, держа в одной руке направленный на меня револьвер, другой поднимал полость саней, приказывая: «Немедленно в Чрезвычайную комиссию на Лубянку 14» и сел со мной. Догадавшись, что это был агент МЧК, я предполагал, что ему нужен спешно мой извозчик, сказал ему: «Я тороплюсь на вокзал», но агент повторил приказание, после чего я спросил, не арестовывает ли он меня, на что агент ответил: «Да, Вас»; тогда я предложил показать ему мой документ, предупреждая, что он, несомненно, ошибся, на что агент ответил: «Там разберут». На Лубянке 14 в МЧК у меня были отобраны все мои вещи и документы, просмотрены дежурным. Вещи, за исключением перчаток лайковых, бритвы, рамки для фотографической карточки и дрожжей, были мне возвращены, также возвращены деньги и часть бумаг, оставленное все было передано коменданту, затем дежурному следователю Когану. Все это продолжалось с 5 часов до 9 часов вечера, в 9 часов вечера меня посадили в общую камеру под арест, в 3 часа ночи с меня был снят допрос следователем Коганом, который, по окончании допроса, сказал, что «Вы, по-видимому, арестованы по ошибке, так как агент, видя ваш суетливый вид, Вы куда-то торопились, соскочили с извозчика, ехали с каким-то господином, потом снова один — все это навело на мысль агента заподозрить Вас в том, что Вы от кого-то убегали, и он арестовал Вас». На это все я следователю сказал, что из моего показания ясно видно, почему я торопился, где был, все это легко проверить — следователь обещал к 11 часам 17 января 1919 г. мое дело кончить, при опросе мне были предложены еще следующие вопросы: