- О чем желает слушать мой князюшка дорогой? – залепетала княгиня, нервно пальцы переплетя.

- Долг. Ты должна? Кому и что? – всё смотрит во двор широкий, не в силах на жену взгляд перевести. – Тороку должна?

- Никому я не должна, полно тебе! – отшутилась она, да в голосе-то страх слышен, живой, нешуточный. – Ужель будешь верить нечисти поганой? Кощей проклятый соврет, недорого возьмет!

- Не нечисть это… – покачал головой, не желая ложь жены слышать. – Не по силам им погоду править! – развернулся Радомир, на Яргу смотрит. Знает она гостя. Отчего-то Кощеем его окликнула… Сама проговорилась, непутевая. Нахмурившись, продолжил выпытывать: – Так что ты должна ему? Отчего Кощеем назвала? Знаешь его? Откуда, скажи. И не лукавь, Ягуша, мне не ври.

- Я не…

- Не ври! – твердо повторил. Со вздохом молвил: – Стала ли ты слепа и не видишь, что с землей нашей творится? Будто прокляли нас, хоть и твердят старцы, что проклятия нет. Но зол на нас Даждьбог, Перун-отец и вовсе видеть не желает… Обходит нас солнышко стороной… Если твой долг тому виной – прошу, расплатись, я помогу, чем смогу… Верю, что не со зла ты оступилась.

- Я не должна! – продолжала настаивать на своём княгиня. – Я свое забрала! – рука невольно ко рту дернулась: проговорилась в запале.

- Так что же?

- Я… – замялась она, взгляд потупила. Вот только князево терпение на исходе.

- Не скажешь? – руки скрестив, над женой навис грозно. – Так я сам попробую угадать. Лес отвернулся от нас, когда я вновь княжество принял… До ранения моего все как встарь было, солнце ясно светило. Ты меня выхаживала, с тобой я к людям вышел. После мы не разлучались, ты в лес более не хаживала. Так что же, голуба моя, скажешь? Ты что-то забрала из леса, когда мы вдвоем уходили? И не вернула? – пристально за Яргой следит. Кусает та губы, в глаза смотрит жалобно, рукав нервно теребит. – А просили? – внезапно спросил Радомир, а княгиня вздрогнула, да не успела глаз отвесть. – Так просили, да? – она нехотя кивнула, на мужа не глядя. Не ждал такого князь, ой, не ждал. – Ужель тебе эта вещь столь дорога, что ты ради неё поступилась счастием людским? Ведь знаешь же, что голод кругом, земля не родит, а ты на своем сидишь? – разозлился он. – Нет в тебе жалости, нет добра! Да как ты смеешь лЕкарством прикрывать свое сердце поганое!!

- Не поганое! Не поганое! – разрыдалась Ярга, в ноги мужу упала. – Но едино не могу отдать, не проси! – всхлипнула она, головой мотнув, растрепались косы.

- Так что же это? – нахмурился князь, всем сердцем желая вырвать требуемое от жены и хозяину вернуть. Не стоит горе одной бабы голодных людских смертей.

- Не что… – едва слышно шепчет, князь нахмурился, лицо её за подбородок приподнял, бровь задрал.

- Не «что»? Как так?

- Кто…

- Кто? – опешил князь. – Ты зверушку из леса забрала? Обидела хозяина лесного? Но нет, погоди, – он нахмурился, переносицу пальцами сжал, пробормотал негромко: – Ты тогда и сумы не взяла, у меня вещей и в помине не было… Налегке мы ушли, чтоб скорее домой вернуться… Только я с тобой был… – умолк, озаренный догадкой: – Это что же… Этот кто-то – я? Но как?

- Не знаю, – шепнула Ярга, глаза отведя.

- Не ври мне! Врешь ведь! Я чую!! – вскрикнул Радомир, жену от себя отталкивая. – Ты же виновна в гибели сколького люда! Да как ты смеешь по земле ступать, а не валяться, простоволосая, посередь поля, прощения у земли-матушки вымаливая! А ты врешь!! – бушевал князь. Никогда не видала Ярга мужа любимого в таком гневе, никогда он на неё руки не поднимал. Да, знала, видела, что не люба князю, из долга замуж взял, но он ласков был с ней, детей полюбил… Ей и этой малости было довольно… Сейчас же не ударил лишь оттого, что она в тягости, дитя пожалел… Испугалась княгиня, до дрожи… А как не сдержится Радомир?

- Умер ты… – всхлипнула она, руками лицо закрыв. – Хозяин леса тебя вернул. Он выходил. Я лишь по дому помогала ему… Я тогда в лесу плутала, отчаялась выжить. Он меня приютил… Я помогала за тобой смотреть… И полюбила… – отчаянно на князя глянула, закричала, всю душу выплескивая: – Всем сердцем полюбила!!! Тебя, княже мой!! Тебя, сокол мой ясный, тебя… –потянулась к мужу, ноги его обнимает, в глаза заглядывает, всё твердит горячо: – Решила, что не должно князю быть игрушкой духа лесного! И мы ушли! Вдвоем ушли! Ты сам так решил, помнишь?

Замер князь, оглушенный воспоминаниями. Да, ушел с ней… Потому как помнил руки заботливые, голос ласковый… Решил, очнувшись и её увидев, что она его спасительница, и в благодарность обещался женой взять… А это не она выхаживала… Лишь рядом была… Обманула…

- Как умер? – глухо переспросил князь. Руки женины от себя отцепил, отошел прочь. В окно темное смотрит.

- Умер… – тихо ответила она, голову свесив. – Для мира умер… – и чуть слышно добавила: – Он тебя из-за грани вернул, я видела… Как кости вновь соединились, как плоть нарастала… Как кровью своей тебя поил… Душу надвое делил… Обряды рядил, богов молил, просил, уговаривал… Ложе с тобой делил, грел тебя в ночи…

- А ты? – не смотрит на жену, моченьки нет…

- Я… Я в щелочку глядела… Прости…

- Как простить-то тебя, дуреха… – покачал он головой, тяжело на лавку опустившись. – Теперь понятно, отчего мы в немилости у богов… Видели же, что по своей воле покинул спасителя… Отчего же он раньше не появился? Уверен, он не стал бы так долго ждать… Ярга? – глянул он пристально, а жена лишь побледнела пуще прежнего, губы закусила до крови, руки в кулаки сжала. Голову склонила, косы на грудь полную упали, руками себя обхватила. – Что ты сделала? – подскочил, вцепился в плечи ей. – Что? Говори! Не поверю, что Хозяин вдогонку не кинулся!! Не верю, что просто так отпустил!

Вздрогнула княгиня под руками мужниными, подняла глаза безумные, расхохоталась:

- Он отпустил? Да кто его спрашивать будет! – скинула руки князя, вскочила на ноги: – Зря я, что ли, все лето по лугам ползала, траву погибельную собирала? Зря в могильнике забытом меч-кладенец откопала? Зря пять телег соли тайком привезла? Ничего не зря! – хохочет Ярга. – Не спасли его чары лесные, не уберегли от яда, не сносил головы кучерявой!! Сама, сама ручками его в соль закопала!! Нет его в живых! Нет!! – довольно воскликнула она, в ладони хлопнув. – Так и не должна я никому!! Не должна!! Слышишь? – и пальцем погрозила: – А нежить ночная, Навь проклятая может убираться откуда пришла!!! И ты не должен! Живи как жил, меня люби… – прильнула к мужу. – Слышишь, сокол мой? Не должна я, и ты не должен никому… Покричит и перестанет, что силы у тати ночной? Так, пошумит и буде, а там, глядишь, и солнышко вернется… – ластилась Ярга кошкой домашней. Но отшатнулся Радомир, воскликнул, не в силах в такую подлость поверить:

- Что ты сделала? Леля убила? Ты… – вспомнил все, что сквозь сон видел, имя любимое, голос нежный, руки крепкие. – Так не сон все? – спросил себя, не веря ещё. – То не сон был… Он рядом был… А ты… Чернавка, девка на побегушках… Руку поднять осмелилась…

- Радомир, сокол мой… – руки протянула, хихикнула, косы пригладила, глянула игриво: – Ну, о чем же ты… Какой Лель? Сказки все то… Наслушался, поди, что я деткам сказывала!

- Прочь! – отбросил руки её, к окну подошел, сердце успокоить пытается. – Не тронь меня, – глухо Яргу попросил. – Поди к себе пока. Утро вечера мудренее.

Ярга встала, гневно подол отряхнула, на мужа глазами сверкнула.

- Иду уже, сокол мой… – прошипела она, дверями хлопнув.

Невесел князь сидит. Думы тяжелые голову кручинят… Дурашка Ярушка и не дурашка вовсе, обманщица коварная… Убийца…

Как же мог довериться ей? Как не признал руку чужую? Как мог позабыть его? Того, кто жизнь вернул? Кто кровь разделил? Его тоже чем опоила, змея-женушка?

- Валодар! – окрикнул дядю Радомир, решительно встав. Не о чем думать. Решено все давно. Его жизнь за жизнь Леля. Все по справедливости. А жене боги судья. Не в праве он ребенка еще и матери лишать. Разве что замуж надобно её выдать, да чтоб рука мужнина тверда была, да характер железный… Уж знает он, как хитра его Ярушка. Но о том дядя озаботится.