Остальным повезло меньше: они поймали эр-Рашаля.

К северо-востоку от Тель-Муссы пустыню заволокло дымом, беззвучно сверкнула молния. Через десять минут – еще одна, но уже дальше.

Из отряда уцелело четверо. Они-то и привезли назад павших, взвалив их на полуобезумевших коней. Гамель аль-Ирики еще дышал, но едва-едва. Его левый бок так обожгло, что торчали обгорелые кости, но лицо не задело.

– Только дурак не слушает, когда предупреждает генерал, – сумел выдавить он. – Может, этот Шельмец и не самый опасный на свете человек, но Гамеля аль-Ирики ему достать удалось. Только аль-Ирики отомстит! Аль-Ирики убил его коня и верблюда и зацепил его отравленными стрелами. – Вымолвив это, чересчур самоуверенный воин закрыл глаза.

– Нужно отправляться в погоню, – сказал Нассим.

– Костыль уже собирает всех, – отозвался старый Аз. – Одними отравленными стрелами и копьями тут не обойдешься.

– Да уж. Но он теперь безлошадный и ранен. Местности не знает. Может, нужно просто подкараулить его у источника.

– Я поеду, – с глубоким вздохом сказал аль-Азер эр-Селим. – Буду осторожнее, чем аль-Ирики.

– Обязательно. Мне без тебя не справиться.

Костыль и другие воины из старого отряда ша-луг усмехнулись, услышав слова генерала, и отправились мстить за причиненное колдуном зло.

Даже в самые спокойные дни работы в крепости хватало. Самое важное – емкости с водой, которые требовалось доливать и регулярно чистить, чтобы вода не застаивалась; еще надо было ухаживать за лошадьми, убирать навоз, привозить сено, пасти и охранять овец и коз, которых в случае нападения на Гериг немедленно отводили в безопасное место.

И самая неприятная обязанность – загодя копать могилы. Вырубать их в твердой почве было сущим наказанием. В тот день, когда в Тель-Муссу явился Шельмец, оказались заняты все выкопанные могилы, кроме одной.

Зато погибшие лошади для многих ягнят и коз отсрочили встречу с мясником.

Брат Свечка не привык обращаться с мольбами к доброму Господу и обычно просил Его лишь укрепить своего слугу в вере. Но в последнее время, как ни прискорбно, монах обращался к Богу все чаще и столь же часто пытался вступиться за Кедлу Ришо.

На востоке от Кастрересона Коннек, образно выражаясь, охватило пламя. Два небольших арнгендских отряда (менее ста человек в каждом) болтались по округе в надежде, что Анна Менандская вышлет подкрепление. Оба этих отряда Кедла загнала за стены. Каждый день до Антье доходили все новые истории об очередной жестокой схватке, в которой пали братья из Конгрегации или арнгендские солдаты.

Сочия изнемогала от зависти, а брат Свечка изо всех сил пытался сделать так, чтобы она не забывала о своих обязанностях матери и повелительницы Антье.

Бернардин Амбершель почти не сталкивался с противниками правления Сочии: вояки ее любили, народ принимал.

Постепенно в результате военных побед зарождалось благополучие.

Сочия сцапала совершенного за поздним ужином. Старик сидел в небольшой комнатушке, примыкавшей к кухне, где оба они часто ели в одиночестве. День у графини выдался непростой.

– Совершенный, а могу я приказать принять новый закон?

– Что-что? – Монах не успел даже донести ложку до рта.

– Хочу, чтобы за нытье секли, а за глупость карали смертной казнью. Чего только от меня не требуют! Недоумки! Чушь какая-то! Ведут себя как избалованные четырехлетки!

– Ногами топают и вопят? – уточнил брат Свечка.

– Почему они не желают думать? Почему не хотят принять ответственность за самих себя?

Совершенный молчал.

– И чего это вы на меня так вылупились? Нет, не смейте! Не смейте все это поворачивать против меня!

И снова совершенный ничего не сказал.

– Тут совсем другое дело!

«Конечно другое», – словно бы говорила улыбка Свечки. Когда ныла Сочия Рольт – то уж по важному делу, она же не лавочник какой-нибудь, не ремесленник, которому всего-то и надо, что немного уважения.

– Проклятье! Ладно, вы победили. Мне, возможно, тоже пришлось бы отведать плетки. Но даже если и так…

– Повзрослев, ты поймешь, что почти все люди слабы. И ленивы к тому же. Слабые и ленивые люди ноют и жалуются. Иначе пришлось бы рискнуть и сделать что должно. А те несправедливости, от которых они страдают, часто даже и исправлять нет нужды, потому что несправедливости эти существуют лишь у них в голове.

Сочия надулась.

– Чтобы поступать правильно, нужна особая сила, а чтоб понять все, зоркий глаз.

– Эти ваши уроки! Вечно-то вы мне урок норовите преподать.

– Таково, девочка, мое призвание. Я же вроде как учитель.

– Да? Слишком вы серьезно относитесь к своим обязанностям. Послушайте, вам-то не пришлось на эти жалкие выездные суды таскаться. – И девушка принялась расписывать брату Свечке мелкие тяжбы во всех подробностях.

– Понимаю теперь, почему Реймон постоянно где-то пропадал, рискуя головой. Но почему этими разбирательствами не занимаются на местах суды? Спроси у них, и понастойчивей. Такими тяжбами должны ведать приходские священники и местные судьи.

– Понятно, почему священники отлынивают: все записывается, и им потом аукнется, если когда-нибудь церковь приберет к рукам Антье. А судьи, скорее всего, не хотят оскорблять соседей и потому отправляют всех ко мне.

Брат Свечка кивнул. Вот это конкретное нытье действительно заслуживает внимания. Следует сказать Бернардину. Сочии нужно, чтобы ее правительство функционировало на всех уровнях.

Да. В этом деле могут пригодиться особые способности Амбершеля.

Только демона помяни…

– Совершенный, взгляните! С Бернардином что-то не то.

Комнатушка, где сидели брат Свечка и Сочия, была небольшой. Пока не явился Бернардин, монах с девушкой ужинали в одиночестве, только кузина Кедлы Гилеметта иногда приносила напитки и уносила грязные тарелки. В Коннеке, с его постоянными скандальными историями и тягой к романтической любви и супружеской неверности, никому, даже самым упорным педантам, не приходило в голову обсуждать трапезничающих наедине шестидесятивосьмилетнего мейсальского совершенного и графиню.

Бернардин действительно выглядел странно – будто был в трансе.

Пришел он не один, а с женщиной. Вернее, с совсем юной девушкой, лет пятнадцати-шестнадцати, как оказалось при ближайшем рассмотрении. Из-за ее необычайной красоты возраст не сразу бросался в глаза.

Незнакомка была высокой и стройной. Большие голубые глаза, крупный рот, пухлые губы. В одной руке она несла металлическое ведро, в другой – пятифутовый посох с футовым навершием в форме буквы «Т», в третьей – кристалл из материала, напоминающего кварц, длиной в фут и толщиной в два дюйма. Внутри кристалла мелькала темно-зеленая тень. В четвертой руке девушка держала еще одно ведро – деревянное.

Брат Свечка почти не обратил внимания на лишние руки: он не мог отвести глаз от завораживающего лица в ореоле белокурых кудрей, от шеи, украшенной ожерельем-четками из полудрагоценных камней. Справа над верхней губой у гостьи темнела небольшая родинка – самая прекрасная родинка на свете.

Свечка не мог заставить себя оглянуться на Сочию, но подозревал, что и ее девушка точно так же заворожила.

– Она принесла дары, – пролепетал Бернардин.

Брат Свечка хмыкнул.

А потом медленно налился краской, почувствовав то, чего с ним не случалось вот уже несколько десятков лет.

У совершенного началась эрекция.

Незнакомка улыбнулась, продемонстрировав невероятной белизны зубки, и он понял, что она обо всем догадалась.

Ни монах, ни графиня не спросили, кто она и зачем явилась. Демоница, коей она, вне всякого сомнения, была, если только в ее обличье перед ними не предстал сам властелин тьмы, сложила свои дары на стол.